Владимир Джунковский - Воспоминания (1915–1917). Том 3

• Название: Воспоминания (1915–1917). Том 3
• Автор: Владимир Джунковский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-8242-0143-7

В 2015 г. исполнилось 150 лет со дня рождения В. Ф. Джунковского (1865–1938), свиты генерал-майора, московского губернатора (1905–1913), товарища министра внутренних дел и командира Отдельного корпуса жандармов (1913–1915).

В августе 1915 г. В. Ф. Джунковский был отстранен от службы по личному указанию императора Николая II, после того как представил на высочайшее имя записку, в которой подробно изложил неприглядные факты о деятельности Г. Распутина.

Осенью 1915 г. Джунковский добился назначения в действующую армию и командовал дивизией, а затем 3-м Сибирским корпусом, продолжая вести дневник, ставший основой его воспоминаний за 1915–1917 гг. Западный фронт, напряженные бои под Нарочью, окопные будни, Февральская и Октябрьская революции, падение монархии и развал армии, а следом и распад страны – все это документально зафиксированно очевидцем и непосредственным участником событий.

Издание проиллюстрировано фотографиями из фронтовых альбомов мемуариста. Публикуется впервые.

---

Выйдя из окопов, мы по железнодорожной насыпи линии Молодечно-Вильно пошли пешком до штаба полка, где нас ждал автомобиль. Хотя мы шли по совершенно открытому месту в расстоянии полуверсты от немцев, ни одной пули пущено нам вслед не было.

Редько заехал к нам в штаб, мы пообедали вместе, после чего я поехал на автомобиле к моим соседям – начальникам дивизий 7-й Сибирской и 65-й, чтобы пригласить их к нам на елку на 26 декабря. Я страшно торопился, т. к. у нас в штабе было назначена всенощная в этот день в 7 часов вечера. Но когда торопишься, то всегда случаются неудачи. Возвращаясь из 7-й Сибирской дивизии, я с автомобилем влетел в канаву, наполненную снегом. Долго бились, пока его не вытащили, и я попал домой только в 8½ часов. Страшно было совестно, т. к. меня ждали и не начинали всенощной. Всенощная прошла очень торжественно, служил очень хороший священник одного из полков, певчие прекрасно пели. После всенощной сели ужинать вокруг елочки.

25-го в 8 часов утра я поехал поздравить с праздником командующего корпусом и вместе с ним к обедне в 30-й полк. Обедню служили в сарае, очень красиво и хорошо приспособленном для церкви. Поздравив людей с праздником, Редько уехал в 7-ю Сибирскую дивизию, а я вернулся к себе. По моему распоряжению в этот день полковые священники должны были обойти с крестом и св. водой окопы и расположения своих полков, при этом всем находившимся в окопах в этот день было роздано по кисету-подарку.

В 6 часов вечера в помещении казачьей сотни конвоя состоялся спектакль и елка, на которые я получил приглашение. Был целый дивертисмент – сочинение самих казаков, просто и остроумно, местами наивно. Потом зажгли елку, и каждый казак получил по подарку. Вернувшись в 9 часов вечера к себе, я не пошел ужинать, а сел за работу – надо было разобрать накопившиеся бумаги. Так прошел первый день праздника, невольно все мысли переносились к родным, близким.

26-го декабря, с утра, стали все прибирать и готовиться к елке, которую поставили в моей комнате, предварительно убрав из нее все мои вещи, это была самая большая комната и потому я ее и предложил для устройства елки. Громадную чудную елку наша молодежь начала усердно украшать, разложили на двух столах подарки, стали накрывать и столы для ужина и чая. Всех приглашенных, кроме нас – хозяев – чинов штаба, было 68 человек.

Благодаря распорядительности нашего мага и волшебника, заведовавшего столовой капитана Константинова, все было устроено прямо удивительно красиво, изящно и грандиозно. В моей комнате была елка, рядом тоже, в большой комнате ужин, столы и скамейки были устроены своими средствами, сидячих мест было 75. Плотники из обоза устроили очень красивую деревянную люстру на 30 свечей, разукрасив ее папиросной бумагой. На столах стояло 8 керосиновых ламп. Рядом с комнатой для ужина – оркестр музыки. По другую сторону в 2-х комнатах был накрыт чай. К чаю были всякие елочные угощения. Провизия к ужину и все эти угощения – все это было выписано из Петрограда при любезном содействии моей сестры и из Москвы чрез моих друзей. Повар наш и кондитер превзошли себя, была такая дивная выставка блюд, так все артистически подано, что, казалось, мы не на войне, а у «Медведя» или в «Праге»[171]. Был окорок ветчины, телятина, холодные поросята, паштеты домашнего приготовления, индейки, рябчики – последние были поданы с головой и крыльями, лососины два блюда и т. д. торты, закуски. Из вин было красное и белое.

Гости наши прямо ахнули, увидев такое разнообразие и так красиво декорированные блюда. Мы могли так все устроить благодаря тому, что повар у нас был от «Медведя», а кондитер – из какой-то кондитерской г. Царицына. Они очень обрадовались случаю вспомнить свое старое искусство, которым они занимались до войны, и приложили все свое старание, чтобы отличиться.

Около 8-ми часов начался съезд гостей, все проходили в комнату, где был накрыт чай. В 9 часов зажгли елку, раздались звуки оркестра 29 полка и фанфары возвестили, что гости могут войти. Раскрылись двери, и глазам гостей представилась разукрашенная елка с сотнями горевших свечей. Зрелище было эффектное, необычное. Стали разбирать подарки, ходили вокруг елки, а затем незаметно и как-то невольно заговорили о танцах. Тотчас елка была отодвинута на край комнаты, музыка заиграла вальс, начались танцы. Сестры Гучковского отряда, которых уполномоченный их Баржили[172] держал очень строго, никуда не отпускал, были так рады потанцевать, что не скрывали своего восторга, две из них были поразительно красивы и изящны, и наша молодежь совсем растаяла.

Сестры Гродненского отряда тоже танцевали, Пермского же заявили, что они дали себе слово до конца войны не танцевать; но под конец тоже не выдержали и стали танцевать с большим оживлением. Редько, всегда угрюмый и не общительный, сам оживился, видя кругом такое оживление, и уговорил их сделать на сей раз исключение. Правда, у нас все было так просто, уютно, молодежь держала себя так корректно, что предосудительного ничего быть не могло. Танцы сменялись небольшими антрактами, дирижировал все тот же Константинов. Я лично протанцевал два-три тура вальса и прошелся в мазурке. Одна из сестер Гучковского отряда протанцевала лезгинку удивительно изящно и грациозно.

В 11 часов сели ужинать, все были очень оживлены, царило действительно неподдельное веселие, было приятно на них на всех смотреть. После ужина танцы продолжались уже в комнате, где ужинали и откуда успели уже убрать столы. Только около 3-х час. ночи стали разъезжаться. Немцы были так деликатны, что за все время не выпустили ни одного снаряда. Мы тоже их не трогали. Я был очень доволен, что моя затея увенчалась успехом и что этот вечер оживил, подбодрил и объединил всех, даже на Редько он подействовал благотворно.

Мое настроение было несколько омрачено и потрясено полученным мною печальным известием о кончине моего друга А. В. Михалкова[173], которого я долгое время был опекуном. Он умер после продолжительной тяжкой психической болезни у известного психиатра доктора Баженова[174]. Его кончина хотя и явилась и для него и для его семьи избавлением, но на меня она произвела сильное впечатление, мне было очень тяжело, что я не мог поехать отдать последний долг моему старому другу, повидать его детей[175], поклониться вместе с ними праху их отца.

В Петрограде в это время произошла крупная перемена в составе Совета Министров – ушел Горемыкин[176]. На его место председателем Совета Министров назначен был Б. В. Штюрмер[177]. Назначение это я скорее приветствовал и даже написал ему несколько слов, т. к. за 3 дня до моего отъезда из Петрограда имел с ним очень откровенный разговор, встретившись с ним в Английском клубе, когда он очень сочувственно отнесся к высказанным мною ему взглядам на положение вещей и ведение дела и, со своей стороны, высказал мне много практически жизненных мыслей, которые он находил необходимым провести в жизнь. Зная его честолюбивый характер, я был уверен, что он скушает Хвостова и вместе с ним конечно и Белецкого, стремясь сделаться вторым Столыпиным[178].

Первое ему удалось, Хвостов попался в грязной истории «Ржевский – Симоновичи»[179], Белецкий его предал и Хвостов ушел. Штюрмер получил портфель министра внутренних дел, но до Столыпина ему было далеко, все, что он мне говорил в клубе, осталось одними словами, он окружил себя проходимцами и темными личностями, взяв себе в секретари известного пройдоху и низкопробного жулика Манусевича-Мануйлова[180], грязи вокруг министра внутренних дел стало еще больше.

По этому поводу и вообще на злобу дня в Петрограде ходил по рукам очень остроумно составленный отчет по результату «скачек», в коем под видом лошадей выставлены были все тогдашние претенденты на пост председателя Совета Министров и министра внутренних дел:

СкачкиI

Записаны:

1. «Толстяк»[181] – густой караковый жеребец, Орловской породы от губернатора и Думы. – Камзол и рукава черные.

2. «Подхалим»[182] – без аттестата, от «Хама» и «Подлизы».

Скачку вел все время «Толстяк».

«Подхалим» на средине круга рискованным броском хотел выдвинуться и неудачно прижал «Толстяка», который завалился и должен был кончить.

Оба сведены с круга.

Игравшие на «Толстяка» и приехавшие из Москвы и провинции сильно проигрались и по слухам обратились в общество снабдить их обратными билетами.

II

Гандикап для лошадей всех возрастов представлял большой интерес по записавшимся лошадям, некоторые из коих никогда не скакали.

К призу в 28 000 р.[183] выигравшая лошадь получила еще кубок, с так называемыми шефскими суммами[184].

Записаны:

1.[185] «Крыж»[186] – серый жеребец завода покойного П. А. Столыпина, от «Бакалабры» и «Конституции». Камзол черный, рукава красные, через плечо лента с надписью «Закон 3 июня».