Владимир Джунковский - Воспоминания (1915–1917). Том 3

• Название: Воспоминания (1915–1917). Том 3
• Автор: Владимир Джунковский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-8242-0143-7

В 2015 г. исполнилось 150 лет со дня рождения В. Ф. Джунковского (1865–1938), свиты генерал-майора, московского губернатора (1905–1913), товарища министра внутренних дел и командира Отдельного корпуса жандармов (1913–1915).

В августе 1915 г. В. Ф. Джунковский был отстранен от службы по личному указанию императора Николая II, после того как представил на высочайшее имя записку, в которой подробно изложил неприглядные факты о деятельности Г. Распутина.

Осенью 1915 г. Джунковский добился назначения в действующую армию и командовал дивизией, а затем 3-м Сибирским корпусом, продолжая вести дневник, ставший основой его воспоминаний за 1915–1917 гг. Западный фронт, напряженные бои под Нарочью, окопные будни, Февральская и Октябрьская революции, падение монархии и развал армии, а следом и распад страны – все это документально зафиксированно очевидцем и непосредственным участником событий.

Издание проиллюстрировано фотографиями из фронтовых альбомов мемуариста. Публикуется впервые.

---

Смотр в Молодечно прошел отлично и генерал Редько вернулся со смотра очень довольный, смотр удался блестяще, мне лично он передал от Эверта много лестного, сказанного им опять по моему адресу.

Этот показной смотр и искусственно созданные разведки, столь вредные, как все показное, не могли бы иметь места, если бы во главе Верховного командования не находился бы сам государь. Отсюда ясно было, что несчастная мысль государя принять на себя Верховное командование над войсками принесла более вреда, чем пользы нашим военным действиям. Боязнь противоречить, когда этого требовали обстоятельства, боязнь говорить правду в лицо и желание представить все в розовом свете, быть приятным, все это, к сожалению, были отличительными чертами не только многих придворных, но также и строевых генералов.

По возвращении сводного батальона с царского смотра стрелки возвратились в свои роты, жизнь вошла в свою колею, все стали готовиться к праздникам Рождества, пользуясь полным затишьем на фронте. В штабе тоже усиленно готовились к празднику, чистили, убирали, из Петрограда и Москвы приходили вагоны с подарками для нижних чинов и офицеров, вернулись и офицеры, командированные от штаба корпуса и дивизии для разных закупок, между прочим, вина к празднику. В то время вина в продаже не было, его можно было получать только с разрешения градоначальников или губернаторов, поэтому и мне пришлось обратиться к Е. К. Климовичу[160], который любезно исполнил мою просьбу, написав при этом мне следующее письмо:

«Глубокоуважаемый Владимир Федорович!

С большим удовольствием исполняю Ваше желание и выдал прапорщику Лавриновичу[161] нужное разрешение на покупку вина.

Пользуюсь случаем, чтобы написать Вам несколько слов о московском житье-бытье. Работы день ото дня становится все больше и больше, но на душе все же легче. Новый министр[162][163] недавно в беседе с корреспондентами газет определенно заявил, что не допустит уклонения союзов с делового на политический путь. Это заявление было для меня приятным сюрпризом, т. к. до сего времени, хотя и чувствовалось «правое» настроение политики, но об этом с должной прямолинейностью еще не говорилось. Несколькими неделями ранее, по указанию министра, генерал Мрозовский воспретил в Москве земский и городской съезды, разрешив только военно-промышленный, а мне позволено было закрыть Центральный кооперативный комитет[164], что я исполнил с большим удовольствием, возбудив против основателей его дело по обвинению по 134 ст. Уложения о наказаниях. Военно-промышленный комитет, однако, тоже отказался от съезда, рассчитывая провести таковой временно с земским и городским в будущем, но это очень вероятно не удастся.

У общественных деятелей все это вызвало замешательство, и они стали по внешности много скромнее. Келейно продолжают, конечно, свое дело, но кричать не смеют, и это на населении отражается хорошо, т. к. прежней распущенности и разнузданности уже нет.

Даже досадно делается, когда подумаешь, что и князь Щербатов одним твердым словом мог бы предотвратить всю былую кашу вместо уступок, делаемых постоянно в виде «доверия» Львову[165] и Челнокову[166].

Последний тоже занял теперь в отношении меня довольно корректную позицию и не только не жалуется более, но даже и совсем перестал злословить, а иногда поет и дифирамбы. Последним я, конечно, не доверяю, но все же это лучше, чем то, что было ранее.

С генералом Мрозовским живу дружно. Это очень серьезный вдумчивый в гражданских делах, осторожный человек. Притом довольно суровый и шутить с ним никто не пробует. Гарнизон он приводит в порядок и былой «дезорганизации тыла», так процветавшей при Юсупове и Ольховском[167], уже не наблюдается.

Как изволите видеть, все это неплохо, но недавно я чуть не вылетел из Москвы, т. к. мое место пожелал занять Спиридович[168] недавно женившийся на Макаровой[169] и поддержанный в своем желании Воейковым.

Узнав об этом, я заявил С. П. Белецкому, что если надо, я охотно уступлю место, но прошу только уволить меня в отставку. Однако ни министр, ни Белецкий на это не согласились, просили меня остаться, а Спиридовичу предложили астраханского губернатора, от чего он, по настоянию супруги, однако отказался.

По последним сведениям он направил ныне свои взоры на Петроградское градоначальство, и если это так, то я на время остаюсь в стороне.

Во всяком случае, мотив для смены градоначальника был довольно курьезный, и надолго ли реализация его будет отложена, – я не знаю, почему готов уйти во всякое время, что, однако на моем настроении нисколько не отзывается.

Из всех наших горестей самые тяжкие – это топливо, продовольствие и дороговизна. Я обстоятельно изучил эти вопросы и пришел к убеждению, что все наши потуги помочь этому злу – ничто иное, как напрасная трата энергии и средств, т. к. все решение вопроса лежит исключительно в регулировке железнодорожного транспорта, без чего все потуги бороться с этим злом путем создания продовольственных совещаний совершенно не достигают цели, т. к. даваемые мною «внеочередность» на доставку продуктов остается пустым звуком. Так из 2500 вагонов, выписанных мною в два месяца, я получил лишь 27. Что же касается торговых грузов с «подталкиванием» и с «накладными расходами», то они идут гораздо скорее моих «внеочередных».

Продовольственная потребность Москвы выражается в 500, а отопительная в 700 вагонах в сутки, и нормы этой мы хронически не дополучаем.

Что касается дела снабжения армии снарядами, то оно налаживается. В октябре снарядов выделывалось тысяч 30 в сутки, теперь достигли 70, а к марту, можно с уверенностью сказать, что будет делать до 150 тысяч в сутки, т. е. максимальная норма. Выдержали бы ее только орудия.

Тыловая работа по подготовке призывных тоже идет много лучше и страдает только тем, что офицеры запасных батальонов лишены всех преимуществ службы, почему усиленно бегут на передовые позиции, ослабляя этим кадр учителей.

По извещениям с фронта, части пополнялись и людьми и ружьями, но в тылу у нас ружей хватает на 25–30 %.

Недавно все вагоны района к востоку от Москвы срочно погнали на дальний восток (пустыми). Это дает надежду на скорое прибытие крупных дальних боевых транспортов, в которых, Бог даст, окажутся и ружья. Запас их есть и в Архангельске, но небольшой, т. к. пароходы привозили туда партии по 15–25 тысяч штук.

Военно-промышленный комитет строит в Москве завод для жидкого хлора и, по слухам, запасы ядовитых газов у нас есть.

Что касается Румынии, то вести об ее намерениях весьма неопределенны. В Петрограде мне говорили, что будто бы она согласилась выступить лишь на один болгарский фронт при условии, чтобы Россия обеспечила бы ей фронт австрийский своими войсками.

Это последнее условие, по-видимому, выполняется нами, но сегодня промелькнуло в газетах известие, что румыны переводят свои войска с австрийской на русскую границу.

Вот и все наши новости. Помощниками я доволен и живем мы дружно, только у Назанского[170] есть какие-то конспиративные сношения с Петроградом, характера которых я не знаю. Работают же оба хорошо.

Жена просит передать Вам ее глубокий привет, а я шлю пожелания всего наилучшего и остаюсь искренне преданный Вам

Е. Климович».

24 декабря, накануне Рождества, в 8 час. утра, мне передали, по телефону, что командующий корпусом поехал в окопы 32-го полка. Велев оседлать себе лошадь, я поскакал, чтобы встретить его. Около дер. Перебрановичи увидел я генерала Редько, едущего полной рысью, но совершенно в обратную сторону. По своей привычке он так быстро ехал, что я карьером с трудом мог его догнать. Обнаружив его ошибку, мы поехали вместе и, для сокращения дороги, напрямик чрез кустарник и поля, снег проваливался, местами приходилось переезжать речки, нас сопровождали два казака, мы доехали, таким образом, непосредственно до левого фланга окопов.

Немцы, очевидно, никак не думали, что эти два всадника, имевшие дерзость подъехать к самым окопам верхом, были командующие корпусом и дивизией, они подумали, наверно, что это какие-нибудь ординарцы или обозные и не стоит по ним тратить пуль. Мы безнаказанно сошли с лошадей и вошли в окопы. Эти окопы были заняты частями нашей дивизии всего два дня назад, и потому мы их видели впервые. Благодаря дождям середина расположения окопов, находившихся в лощине, была наполнена водой, это было целое озеро, залившее собой все окопы. Такая неблагоприятная погода, сильные оттепели после морозов, дожди прямо выбивали из сил людей, по восстановлению постоянно разрушавшихся окопов. Мы обошли их до конца расположения нашей дивизии, далее шли уже окопы 65-й дивизии.

Выйдя из окопов, мы по железнодорожной насыпи линии Молодечно-Вильно пошли пешком до штаба полка, где нас ждал автомобиль. Хотя мы шли по совершенно открытому месту в расстоянии полуверсты от немцев, ни одной пули пущено нам вслед не было.