Исроэл-Иешуа Зингер - Йоше-телок

• Название: Йоше-телок
• Автор: Исроэл-Иешуа Зингер
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-7516-1293-1, 978-5-9953-0320-6

«Йоше-телок» — роман Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944), одного из самых ярких еврейских авторов XX века, повествует о человеческих страстях, внутренней борьбе и смятении, в конечном итоге — о выборе. Автор мастерски передает переживания персонажей, добиваясь «эффекта присутствия», и старается если не оправдать, то понять каждого. Действие романа разворачивается на фоне художественного бытописания хасидских общин в Галиции и России по второй половине XIX века.

---

— Вот так телок! Это же бык, не будь я еврей…

Собравшиеся снова хотели избить Йоше, и снова реб Мейерл не позволил им.

— Люди! — воскликнул он. — Идите себе спокойно по домам! Теперь суд, с помощью Всевышнего, все сделает сам и сообщит городу свое решение.

Но никому не хотелось уходить. Больше всех упирался Авиш.

— Ребе! — суетился он. — Я забьюсь в уголок, сяду за печкой, меня даже не видно будет…

Но раввин не позволил ему остаться. Даже Куне-шамесу он велел идти домой вместе с дочерью. Люди, недовольные приказом, покинули комнату суда.

Как только все ушли, реб Мейерл взобрался по лестнице, приставленной к книжным полкам, с таким проворством, будто был вовсе не стариком, а молодым парнем. Он в два счета вытащил охапку огромных запыленных растрепанных книг в кожаных переплетах и вместе с двумя другими членами суда всю ночь корпел и мудрил над ними.

Нелегко пришлось реб Мейерлу и двоим его помощникам, сидевшим над большими книгами.

Что Йоше-телок виновен — это было ясно даже реб Мейерлу, а двоим другим судьям и подавно, но не было никаких свидетелей, которые видели бы произошедшее. А по закону нужны свидетели, которые бы присутствовали при этом. С другой стороны, сирота ведь ясно сказала все перед судом. Правда, на девушку нельзя всецело полагаться, поскольку она — причастное лицо, а причастному лицу верить нельзя. Но она ведь дурочка. Можно допустить, что она говорит чистую правду. Если бы он хоть отрицал обвинение! Но он ничего не отрицает. Он говорит недомолвками, не отвечает как следует.

Если бы речь шла о мужней жене, если бы имелось хоть малейшее подозрение, что у нее где-то есть муж, дело было бы куда труднее. Но здесь речь шла о девушке. Однако насчет Йоше нельзя быть полностью уверенным… Никому не известно, кто он и что он. Но в городе его считают холостяком. А если даже скажут, будто Йоше не холостяк, это не беда, поскольку, согласно Торе, еврею можно иметь нескольких жен. Не жениться на двоих — это всего лишь обычай, введенный рабейну Гершомом запрет[144]. В Земле Израилевой даже цадики берут себе двух жен. К тому же это еврейская девушка, сирота, которую надо спасти от стыда.

Все это он очень внятно и долго растолковывал двоим членам суда. А еще реб Мейерл вспомнил одно средство: во время эпидемий на кладбище женят двоих бедняков, самых нищих, самых забитых. Для этого находят какого-нибудь дурачка, помешанного или калеку; находят засидевшуюся в девках, даже распутную девицу, которая уже и не надеялась когда-нибудь пойти под хупу. Реб Мейерл знал, что это благое дело способно унять гнев небес. Так уже бывало в стольких городах! Реб Мейерл, полный веры, увидел в этом знак свыше, небесное знамение, промысел Божий — и, просветлев, закрыл большие тяжелые тома, и сказал обоим судьям:

— Вот что мы сделаем: поженим их, и поскорее, и прямо на кладбище. Благое дело укротит гнев. Ясно ведь, что это небесное знамение.

Реб Шахне высморкался в красный платок и согласился.

— Они эту кашу заварили, — сказал он, — им и расхлебывать.

Реб Тевл, торговец лесом, потянулся, расправляя уставшие после бессонной ночи руки, и усмехнулся в свою купеческую бородку.

— И ведь отличная выйдет пара, — сказал он, — она мычит как корова, он таращится как теленок. Лучше пары не найти…

В низкие окна комнаты суда заглянул зеленоватый утренний свет и покрыл усталые лица мертвенной бледностью. Раввин поглядел в затуманенные окна и наморщил лоб. Он пытался в утреннем свете отличить синий цвет от зеленого, чтобы понять, можно ли уже читать кришме[145]. Но в цветах он был не силен.

— Как вы думаете, — обратился он к двоим судьям, — уже можно читать кришме, э?

А в прихожей, возле бочки с водой, спал Йоше-телок. От усталости юноша так и остался лежать на полу и заснул так крепко, что даже не проснулся в тот час, когда он обычно стучал в ставни, созывая людей в синагогу.

Первые рассветные лучи озарили его бледное невинное лицо фантастичным голубым светом.

Глава 20

С большим жаром, глубокой верой и расточительной пышностью справляла Бялогура свадьбу на кладбище — свадьбу Цивьи, дочери Куне-шамеса, и Йоше-телка, помощника шамеса из большого бесмедреша.

Как только наутро раввин огласил с бимы решение суда и велел готовиться к торжеству, чтобы избавить город от мора, мужчины и женщины преисполнились великой веры. Они тут же увидели в немой девице Цивье и дурачке Йоше спасение для зараженного города.

Чего не сумели сделать доктора и обращения к мертвым, женский ребе и обмеривание кладбища, то — так верила Бялогура — сделает кладбищенская свадьба.

— Мудрец наш раввин, — хвалили его на рынке и в синагоге, в бане и на завалинках, — праведный человек. Ему эта мысль прямиком с неба пришла.

Насколько прежде люди были полны ненависти к виновникам, полунемой девушке и дурачку Йоше, настолько же теперь они вдруг прониклись состраданием, теплотой, даже любовью к ним.

— Бедняжка, она же сирота, одинокая! — вздыхали женщины.

Теперь в этой паре видели помощников, спасителей, единственную надежду. Поэтому все суетились, хлопотали, бегали, трудились, чтобы справить кладбищенскую свадьбу как можно красивее, богаче, веселее. Люди не могли дождаться дня свадьбы. Они тряслись над женихом и невестой — как бы с ними, Боже упаси, не случилось чего дурного. Боялись лишний раз взглянуть на них, как на сокровище, на драгоценные камни.

Больше всего тряслись над женихом, над Йоше-телком, — как бы он не сбежал и не оставил общину в дураках. Слишком уж он был молчалив, не выказывал ни капли радости. В бесмедреше Йоше теперь очень почитали. К нему никто больше не приставал. Если кто-то из учеников и спрашивал, не удержавшись: «Что, Йоше, хорошо было на печке?» — он получал нагоняй от всех:

— Негодник! Оставь его в покое! У него не сегодня завтра свадьба.

Почтенные обыватели стали приглашать его к себе на обеды, на ужины. Но никакого удовольствия, как того хотели люди, он не выказывал. Он не хотел ни к кому идти, не желал ни с кем и словом перемолвиться, только сидел целыми днями на пороге и читал псалмы. Ночевал он в бесмедреше на скамье.

— Йоше, — говорили ему, — хватит уже каяться. Развеселись, у тебя же свадьба на носу!

Но жених не хотел веселиться. Наоборот, он стал еще печальней, еще угрюмей, чем всегда. Он не хотел пробовать кушанья, что женщины приносили ему в бесмедреш. Съедал лишь тонкий ломтик хлеба, смоченный в воде, и потом долго читал благословение. Он ни на кого не поднимал глаз, лишь время от времени подходил к окну и пронзительным взглядом смотрел на улицу, на просторные поля, что тянулись за город. И люди начали оберегать его, ни на минуту не выпускали из виду. Они сопровождали Йоше, даже когда он шел справлять нужду.

— Жениху опасно ходить одному, — говорили они.

Горожанки трудились не покладая рук, особенно жены богачей и благотворительницы.

Из полотна, которое недавно раскладывали вокруг кладбища, они нашили множество рубашек, простыней, наволочек. Все хозяйки — и девицы, и женщины — собирались вместе, шили, кроили, мастерили. Девушки даже вышили Цивьины рубашки красным узором по вороту.

— Вот привалило счастье девчонке, — завидовали бедные женщины, чьи дочери засиделись в девках.

Авиш-мясник, который раньше все хотел спустить шкуру с Йоше, теперь рьяно занялся делами общины. Он ходил по рынку с большим мешком и собирал все, что только можно было. У богачей он брал одежду для жениха: капоту, талескотн, шапочку, ермолку, домашние туфли. Даже пояс не забыл прихватить.

— Давайте чего получше, — требовал он, — а не это рванье. Это не годится для жениха.

Похоронное братство вышло на рынок с корзиной и стало собирать по лавкам еду — муку и яйца, изюм и смалец. Женщины не скупились, давали еду от всего сердца.

— Хоть бы Всевышний смилостивился, — они с надеждой смотрели на членов братства и накладывали в мешок еще еды в придачу к тому, что уже положили, — хоть бы удалось богоугодное дело.

Матери умерших детей заранее отдали детские рубашонки и платьица для беременной невесты.

— Они ей скоро понадобятся, — кривились они и вздыхали, — лишь бы все обошлось…

Это был способ уберечь оставшихся детей, и женщины надавали так много рубашек, платьев и даже пеленок, что благотворительницы уже не хотели их брать.

К булочнице Шпринце приходили самые почтенные хозяйки города и сами пекли коврижки и калачи к свадьбе. Богачки хлопотали без устали, все делали сами, даже воду из колодца носили, чтобы совершить побольше добрых дел, чтобы чувствовать себя спокойнее в эти тревожные дни.

— Вбей в тесто еще одно яйцо, — понукали они друг друга, — да спасет нас всех благое дело.

Во вторник, в день свадьбы — в счастливый день[146], — торговки заперли свои лавки. У них было много работы. На свадьбе должен был присутствовать целый город, все без исключения, богач и бедняк, стар и млад, даже дети. Надо было наготовить еды на всех. И вот они пекли, варили, жарили. Авиш собирал у мясников целые бараньи бока, кур, гусей. Община послала на реку рыбаков. Шимшон-знахарь, который был к тому же музыкантом и играл на свадьбах у богачей, теперь сидел дома со своей капеллой, репетируя свадебные марши и обрядовые песни для невесты. Учителя отпустили детей из хедеров.