Льюис Кэрролл - Льюис Кэрролл: Досуги математические и не только (ЛП)

• Название: Льюис Кэрролл: Досуги математические и не только (ЛП)
• Автор: Льюис Кэрролл
• Жанр: Юмористические стихи

В сборник, составленный переводчиком, включены стихотворения и рассказы всемирно известного автора, а также примеры его арифметических штудий.  

---

                               16 февраля 1861 г. [61]

ТРИ ЗАКАТА

Очнулся он от дум слегка,
       Взглянул на встречную едва —
И в сердце сладкая тоска,
       И закружилась голова:
Казалось в сумерках ему —
Сияет женственность сквозь тьму.

В его глазах тот вечер свят:
       Звучала музыка в ушах
И Жизнь сияла как закат,
       А как был лёгок каждый шаг!
Благословлял он мир земной,
Что наделял такой красой.

Иной был вечер, вновь зажглись
       Огни светил над головой;
Они проститься здесь сошлись,
       И шар закатный неживой
Покрыла облака парча,
Как будто в саван облача.

И долго память встречи той:
       Слиянье уст, объятья рук
И облик, полускрытый мглой, —
       Из забытья всплывали вдруг,
Тогда божественный хорал
Во тьме души его звучал.

Сюда он странником потом
       Вернулся через много лет:
Всё те же улица и дом,
       Но тех, кого искал, уж нет;
Излил он слёз и слов поток
Пред теми, кто понять не мог.

Лишь дети поднимали взгляд,
       Оставив игрища в пыли;
Кто меньше — прянули назад,
       А кто постарше — подошли,
Чтоб тронуть робкою рукой
Пришельца из страны другой.

Он сел. Сновали люди тут,
       Где зрел её печальный взор
В последний раз он. Тех минут
       Жила здесь память до сих пор:
Не умер звук её шагов,
Раздаться голос был готов.

Неспешно вечер угасал,
       Спешили люди по домам,
Им слово жалобы бросал
       Он в забытьи по временам
И ворошил уже впотьмах
Отчаянья никчёмный прах.

Не лето было; длинных дней
       Уже закончился сезон.
Но в ранних сумерках в людей
       Упорней вглядывался он.
Прошёл последний пешеход;
Вздохнул несчастный: «Не придёт!»

Шло время, горе через час
       Как будто стало развлекать.
Страдал он меньше, научась
       Из мук блаженство извлекать
И создавая без конца
Видения её лица.

Вот, вот! Поближе подошла,
       Хоть слышно не было шагов;
На миг лишь облик обрела,
       Но плоти он не знал оков,
Как будто горний дух с небес
Слетел — и сразу же исчез.

И так в протяжном забытьи
       Он оживлял фантазий рой,
Лелеял образы свои
       И наслаждался их игрой,
Не выдавая блеском глаз
Ту жизнь, что разумом зажглась.

Во тьму бесчувственного сна
       Вгоняет нас подобный бред,
Чья роковая пелена
       От глаз скрывает белый свет;
Теряет разум человек
В узилище закрытых век.

Мы с другом мимо шли вчера,
       Вели весёлый разговор;
Мы были радостны с утра,
       А он не радостен — позор!
Но, впрочем, кто из нас поймёт,
Кого какая боль гнетёт?

Да как же нам предположить
       Беду счастливою порой?
С той мыслью терпеливо жить
       Сумеет ли какой герой?
Мы ждём спокойных дней и лет,
Которых в книге судеб нет.

Кого так ждал страдалец — та
       Пришла, не призрак и не сон.
Её лицо — его мечта —
       Над ним склонилось. Что же он?
Сидит незряч и недвижим,
Хоть счастье прямо перед ним.

В ней скорбь и жалость — узнаёт
       Она страдальца бледный лик;
Темнея, алый небосвод
       Ещё на лоб бросает блик,
И голову склонённой вдруг
Сияющий объемлет круг.

Проснись, проснись, глаза открой!
       Неужто явь не стоит сна?
Она всплакнула над тобой,
       Но распрямляется она...
Ушла. И что теперь, глупец?
Закат сереет, дню конец.

Погас последний огонёк,
       Сменились звуки тишиной,
Потом зажёгся вновь восток,
       Воспрянул к жизни круг земной,
А он, непробуждённый, тих —
Уже покинул мир живых.

                               Ноябрь 1861 г. [62]

ЛИШЬ ПРЯДЬ ВОЛОС

После смерти декана Свифта среди его бумаг был найден маленький пакетик, содержащий всего только локон; пакетик был подписан вышеприведёнными словами.

Та прядь — в стремнине жизни пузырёк;
       Она — ничто: «лишь прядь волос»!
Спеши следить, как ширится поток,
       Её же смело брось!

Нет! Те слова так скоро не забыть:
       В них что-то беспокоит слух —
Как бы стремится снова подавить
       Рыданье гордый дух.

Касаюсь пряди — образы встают:
       Струи волос из дымки сна;
О них поэты неспроста поют
       В любые времена.

Ребячьи кудри — приникает к ним
       Ехидный ветер на лету;
Вот облаком покрыли золотым
       Румянца густоту,

Вот нависают чёрной бахромой —
       Блестит под нею строгий взгляд,
А вот со лба смуглянки озорной
       Отброшены назад;

Затем старушка в круг венцом седым
       Косичку заплела свою…
Затем... Я в Вифании, пилигрим,
       Бреду сквозь толчею

И вижу пир. Вся горница полна.
       Расселась фарисеев знать.
Коленопреклонённая жена
       Не смеет глаз поднять.

Внезапный всхлип, и не сдержала слёз —
       Познал отчаянье порок
И вот стирает пыль струёй волос
       С Его священных ног.

Не погнушался подвигом простым
       Святой их гость, смягчил свой зрак.
Так, не гнушась, почти вниманьем ты
       Былых сочувствий знак.

Уважь печали сбережённый след;
       Ему пристанище нашлось.
Погас в очах, его любивших, свет, —
       Осталась прядь волос.

                               17 февраля 1862 г. [63]

МОЯ МЕЧТА

Я деву юной представлял —
       Семнадцать лет едва.
Ну что ж, прибавить к ним пришлось
       Ещё десятка два.
Я представлял каштан волос,
       Лазурь в глазах — а тут
Каштан какой-то рыжий, глаз —
       Какой-то изумруд!

Вчера моих касалась щёк,
       А заодно ушей.
Но ждал я всё же, признаюсь,
       Касаний понежней.
Пополнить можно ли ещё
       Её достоинств ряд?
Добавить нечего к нему,
       Убавить только рад.

Медвежья грация во всём,
       Подвижность валуна,
Жирафа шея, смех гиен,
       Стопа как у слона.
Но — верьте! — я её люблю
       (Хоть прячу страсть от всех):
«В ней всё, что я в ней видеть рад»,
       Но слишком много сверх! [64]

ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД

Был светлый вечер, тишина,
       Вдали  смутнел туман;
Была та девушка стройна,
       Несла свой гибкий стан
       С предерзкой грацией она.

Хватило взгляда одного,
       Улыбки, что лгала, —
Пошёл я следом. Для чего?
       Она ли позвала,
Но я подпал под колдовство.

Плоды мелькали средь ветвей,
       Цветочки напоказ,
Но всё не так с душой моей
       В проклятый стало час.

Как бы сквозь сон меня достиг
       Девицы голосок:
«Что наша юность? Всякий миг
       С подарками мешок».
       Я возразить не смог.

Пригнула ветвь над головой,
       Достала дивный плод:
«Вкусите сока, рыцарь мой;
       Я после, в свой черёд».

Ужели я в тот миг оглох?
       Ужель утратил зренье?
Ведь был в словах её подвох,
       В её глазах глумленье.

Я впился в плод, вкусить стремясь;
       Мой мозг как пук соломы,
Как факел вспыхнул. Разлилась
       В груди волна истомы.

«Нам сладок лишь запретный плод, —
       Промолвила девица. —
Кто пищу тайно запасёт,
       Тот вдоволь насладится».

«Так насладимся!» — вторил я,
       Как будто горя мало.
Увы, былая жизнь моя
       С закатом умирала.
Вздымалась чёрная струя.

Девица руку неспроста
       Мне сжала. Будто отлегло:
Поцеловал её в уста,
       Потом в лилейное чело —
Я начал с чёрного листа!

«Отдам всё лучшее! Гляди! —
       Схватил я за руку её. —
Отдам и сердце из груди!»
       И вырвал сердце самоё —
       И мне она дала своё...
Но вот и вечер позади.

Во тьме я лик её узрел,
       Но с наступленьем темноты
Он весь обвял и посерел,
       И обесцветились цветы.

Смятенье овладело мной.
       Я как затравленный олень
Сбежал. И мнилось, за спиной —
       Безжалостная тень,
Летящий зверь ночной.

Но только странно было мне,
       Иль это я воображал,
Что сердце смирно, как во сне,
       Себя вело, хоть я бежал.

Она сказала: сердце ей
       Теперь моё принадлежит.
Теперь, увы, в груди моей
       Осколок льда лежит.
А небо сделалось светлей.

Но для кого на косогор
       Упал победный свет,
И древних милых звуков хор
       Кому принёс привет?
       Меня былого нет.

Смеюсь и плачу день за днём;
       Помешанным слыву.
А сердце — огрубелый ком,
       Уснувший наяву,
Во тьме хранимый сундуком.

Во тьме. Во тьме? Ведь нет: сейчас,
       Хотя безумен я,
Но вновь на сердце пролилась
       Прозрачного ручья
       Живая светлая струя.

Недавно на исходе дня
       Я слышал чудо-пенье.
Исторглись слёзы у меня,
       Слепое наважденье
Из глаз и сердца прогоня.

           «Поющее дитя
И вторящие сада голоса!
       О счастье, радость пенья,
       Цветы на загляденье,
Вплетённые неловко в волоса —
       Простая радость бытия.

            Усталое дитя,
Глядящее на солнечный заход
       И ждущее, что Вечность,
       Нелживая беспечность,
Мучительные цепи разорвёт,
       Что дать покою не хотят.

            Небесное дитя;
Лицо мертво, и только взгляд живой,
       Как будто с умиленьем
       Не тронутые тленьем
Глаза следят за ангельской душой,
       Любуясь и грустя.

            Будь как дитя,
Чтоб радуясь дыханию цвести,
       Из жизни быстротечной
       С душою неувечной
В одеждах незапятнанных уйти,
       К блаженству возлетя».

Вернулись краски бытия,
       И разгорелось чувство
В моей душе. Безумен я?
       Мне сладко то безумство:
Печаль и радость — жизнь моя.

Печален — значит, я признал:
       Лихим возможностям конец —
И представляю, как бы сжал
       Чело сверкающий венец,
Когда б желанью угождал.

Я светел — значит, снова смог
       Я вспомнить лет обетованье:
Чело получит свой венок,
       Хотя бы я, испив страданья,
Ушёл за жизненный порог.

                               9 мая 1862 г.