Садриддин Айни - Рабы

• Название: Рабы
• Автор: Садриддин Айни
• Издательство: «Художественная литература»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1975

В романе «Рабы» С. Айни широко и на конкретном материале раскрывает жизнь народов Средней Азии до революции и после нее.

Безрадостна и темна жизнь угнетенного, а жизнь рабов и женщин — ужасна. Недаром Некадам, герой романа, сравнивает свою жизнь с положением птицы, попавшей к змее.

Но всему приходит конец. Приходит конец и безраздельному господству баев и мулл, народ с оружием в руках борется за равноправную, счастливую жизнь. Бывшие рабы берут власть в свои руки и начинают строить новое общество.

Вступительная статья М. Турсун-заде

Примечания М. Шукурова

Иллюстрации художника К. Туренко

---

— Их добро надо поделить между джигитами, как добычу. А их самих отправить в распоряжение миршаба. Его палки развяжут им языки.

Через полчаса крестьян со связанными руками уже гнали в Гиждуван.

Хатырчинца, потерявшего сознание, посадили позади всадника, связав пленнику ноги под животом лошади.

Так, окруженные вооруженным караулом, отправились они по степи в Гиждуван.

В тот день, когда этих крестьян гнали в Гиждуван, в степи, невдалеке от Шафрикана, в одинокой казахской юрте пылал костер. Вокруг него, греясь, сидели Рузи, Сафар-Гулам, Юсуф и Камил.

Эргаш положил перед ними узелок, который он сумел захватить вчера во время бегства и который так беспокоил бедняков — сборщиков топлива. Он развязал его и вынул газеты и листовки. Показывая их остальным, он объяснил их содержание, насколько запомнил со слов хатырчинского гостя, который читал их ему. Затем все принялись обсуждать, как бы распространить газеты и листовки среди народа.

12

К концу августа 1920 года народ эмирской Бухары, в том числе бедняки Шафриканского и Гиждуванского туменей, все чаще, все смелее выходил из повиновения своему повелителю.

Эмирские чиновники, купцы, баи, духовенство — все они, пытаясь подавить народное движение, проявляли беспокойство.

На гиждуванском базаре Абдулла-хозяйчик встретился в чайной с Хаитом-амином.

Абдулла-хозяйчик посетовал:

— В этой войне наша задача труднее, чем у других.

— Почему?

— Наши тумени — ваш Шафрикан и наш Гиждуван — лежат на пути из Туркестана в Бухару. Каждый удар большевиков обрушится прежде всего на нас. В позапрошлом году мы разобрали железную дорогу от Кагана до Кермине и тем спасли власть его высочества. Эмир и теперь все надежды возлагает сперва на бога, а потом — на нас.

— Однако, — сказал Хаит-амин, народ теперь не тот, что был два года тому назад. Тогда глаза народа были еще завязаны. Некоторые со страху, а другие, на все, что мы говорили, искренне отвечали: «Слушаюсь, господин», — а за эти два года много воды утекло. Народ уже не тот. Многое унесено потоком.

— Что же это за поток?

— Как ни жестоко, как ни решительно связывали мы народ, большевики сделали свое дело. Большевики выросли среди наших же людей. Это настоящее несчастье — газеты и листовки. Их читают всюду. Да, большевики открыли глаза народу, сделали так, что крестьяне от нас отвернулись.

— Но если мы идем праведным путем, если эмир крепок на своем троне, если у нас есть правда, почему же крестьяне послушались смутьянов и не хотят слушать нашу правду? — удивился Абдулла-хозяйчик.

— Мы допускаем ошибки. На священную войну с большевиками мы взымаем с народа налог за налогом. Налоги возросли в десятки раз. А девять десятых этих налогов идут не на войну, а в наши карманы. Народ продает людей в солдаты, чтобы заплатить налог. Такие солдаты бегут от нас, едва получат оружие. На их место народ обязан покупать и сдавать нам других. Молодых солдат забирают из войска на работы в садах и на землях чиновников, даже самому эмиру отбирают самых молодых и красивых. Можно ли верить в непобедимую силу такого войска?

Абдулла-хозяйчик гордо прервал приунывшего Хаита-амина:

— Амин! Не будьте столь малодушны. Если большевики сумели отвратить от нас всяких босяков и безземельных, то ведь почтеннейшие люди Бухарского государства поняли, какая опасность грозит нам от большевиков. Если его высочество взымает слишком высокие налоги с крестьян, то ведь большевики тоже накладывают налоги на купечество и баев. И эти почтенные люди понимают, что должны идти за нами, чтобы сохранить свое богатство.

— На каждого купца приходится несколько бедняков.

— Но это ж бараны. Если из каждой деревни выступит четыре-пять богачей, все пойдут за ними. А если какой-нибудь баран и отбежит от стада, ему можно пригрозить палкой, и он поспешит обратно в стадо.

— Правильно, — подтвердил амин. — Как раньше люди были баранами, так и теперь остались ими. Но два года назад они считали эмирских слуг собаками, думали, что те собаки охраняют народ, а теперь считают их волками, но, не имея сил схватить волка за шиворот, бегут от слуг эмира прочь.

— С непокорными надо быть беспощадными, по-волчьи распарывать им брюхо, уничтожать. Нельзя быть маловером.

— Ладно! — невесело махнул рукой Хаит-амин. — Нехорошо нам стоять на базаре и спорить. Вечером на совете у четырех владык туменя мы что-нибудь решим и завтра примемся за дело.

Хаит-амин уже хотел идти, но, остановившись, решительно сказал:

— Вы назвали меня малодушным, я не обижаюсь. Вы еще молоды. Но знайте, туксаба, что у меня авторитет если не больше, то и не меньше, чем у вас Я сделал то, что считал необходимым. Я людей знаю лучше, меня уже не проведешь. А вам, по молодости, легко еще поддаться обману.

— Ладно. Благодарю вас Вечером увидимся. И собеседники расстались.

Гиждуванский базар занимал просторную площадь — десятин десять. На ней помещался бараний рынок, дровяной торг и фруктовые ряды.

Всю эту площадь плотно заполнили толпы людей. Люди забрались и на крыши соседних домов, постоялых дворов и лавок. В руках у людей было оружие. Одни вооружались пяти- и одиннадцатизарядными винтовками, берданками, охотничьими ружьями, другие фитильными и пыжовыми ружьями на рогульках, какими за сто лет до того воевали бухарские эмиры с мирными садоводами и голытьбой Ирана и Афганистана. У большинства же оружие состояло из старых шашек и сабель, кухонных и садовых ножей, топориков и пастушьих палок.

Во всех углах площади муллы влезли на лотки, корзины и читали фетву богословов о священной войне за веру. Это толкование, скрепленное печатями всех духовных владык Бухары, стало указом.

Старшины и старосты тут же разъясняли фетву простым языком, чтобы это дошло до крестьян:

— Война идет против джадидов, большевиков, неверных, богоотступников и всех, кто, восстав против его высочества эмира, поднял меч на его августейшую особу. Кто не выйдет на войну с этими врагами, тех следует считать такими же врагами, кровь их разрешено проливать, имущество грабить, жен считать разводками, а детей брать в плен и обращать в рабство…

На возвышение вскочил джигит в меховой шапке. Полы его халата были заправлены в сапоги, грудь перекрещивали ремни патронташей, слева висела палка, а за плечом — пятизарядное ружье.

Джигит крикнул:

— Жизнь нашу жертвуем за эмира, за шариат! И спрыгнул.

На его место поднялось человек десять стариков, чалмы которых, в знак полного самопожертвования, спускались на шеи.

Опустив головы, закрыв глаза, раскачиваясь, они гнусаво пропели:

— Да будет жизнь наша жертвой!

— Да будет жизнь наша жертвой!

— Как в сборище слепого маддаха,[123] — сказал человек, стоявший недалеко от этих стариков, другому, стоявшему возле него.

— А каким было это сборище слепого маддаха? — спросил тот. Первый начал рассказывать:

— Несколько лет тому назад я был в Бухаре. Был месяц рамазан.[124] Прохаживаясь по городу, дошел до Хауза Диванбеги.[125] Смотрю на площади у Диванбеги собралось много людей. Оказалось, что это сборище, собранное маддахом. Высокий, с большой бородой и слепой на один глаз и рябой на лицо.

Рассказывал он о могиле и дне Страшного суда. Много он говорил о святости месяца рамазана, о том богоугодном деле, которое совершают соблюдающие пост, и о том, как на том свете будут пытать людей, которые не постятся. Затем он начал рассказывать очень занимательную историю, связав ее со своими вступительными словами. Когда рассказ его дошел до самого интересного места, маддах, закрыв и здоровый глаз, склонил голову на грудь и некоторое время хранил молчание. Люди с увлечением и интересом ожидали окончания его рассказа, а помощник маддаха выкрикивал:

— Слушаю! Правильно!

Наконец маддах, подняв голову, скосил здоровый глаз и, оглядев собравшихся вокруг него, обратился к своему помощнику: