Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том первый

• Название: Цемах Атлас (ешива). Том первый
• Автор: Хаим Граде
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-7516-1219-1, 978-5-9953-0310-7

В этом романе Хаима Граде, одного из крупнейших еврейских писателей XX века, рассказана история духовных поисков мусарника Цемаха Атласа, основавшего ешиву в маленьком еврейском местечке в довоенной Литве и мучимого противоречием между непреклонностью учения и компромиссами, пойти на которые требует от него реальная, в том числе семейная, жизнь.

---

— Если он, дай ему Бог долгих лет жизни, приехал, то уже действительно наступило лето, — говорили между собой молящиеся первого утреннего миньяна.

— Кто приехал? — переспросил кто-то, и другой еврей ответил ему:

— Махазе-Авром[192].

Реб Авром-Шая-коссовчанин[193] не подписывал свои сочинения, тем не менее все знали, что этот тихий еврей, жена которого держит в Вильне мануфактурную лавку, и есть автор книг «Махазе Авром ал ейрувин»[194] и «Махазе Авром ал шабос»[195]. Знатоки Торы говорили о нем с величайшим почтением. Однако иной раз какой-нибудь служитель культа хватался за бороду и обиженно говорил:

— Раввином он быть не хочет, главой ешивы — тоже. Будничными делами, уж конечно, не занимается. Еврей сидит и всю свою жизнь занимается изучением Торы. Так разве удивительно, что он — гений?

— Мы тоже, слава Богу, занимаемся изучением Торы, — улыбался еще какой-нибудь ученый еврей, чтобы показать, что его все это совсем не волнует, — и все же был не в силах скрыть свою зависть. — Что знает кто-то, то знают все, а чего люди не знают, того не знает никто. Так в чем же его сила?

Приближенные говорили о нем тихими голосами, как будто его желание оставаться незаметным заставляло их говорить шепотом. Они рассказывали, что люди, бывало, просили Махазе-Аврома, чтобы он провел урок в колеле[196] для женатых молодых людей. Он отвечал, что даже благословлять так, чтобы еще два еврея слышали, как он произносит вслух благословение, для него наказание. Люди наводили на него страх. Но сколько он ни скрывался от людей, его имя росло все выше и больше, как дерево под солнцем: медленно, тихо, таинственно и радостно.

В Валкеники он всегда приезжал раньше остальных дачников, сразу же после Лаг ба-омера, и уезжал последним, накануне Новолетия. В первое лето его пребывания в Валкениках лучшие обыватели местечка во главе с зятем раввина явились к нему с визитом. Реб Гирша, по своему обыкновению, клял сионистов, а Махазе-Авром, по своему обыкновению, молчал. Кто-то из визитеров пошутил, и Махазе-Авром рассмеялся так весело, так по-мальчишески, что почтенные обыватели просто остолбенели. Потом он снова замолчал и сидел, опустив глаза, до тех пор, пока гости не поняли, что им уже надо уходить. Однако желание узнать, что же он за человек, привело лучших евреев Валкеников к коссовчанину во второй раз, и теперь уже с делом: с просьбой, чтобы он вмешался в местный спор между богобоязненными и светскими. Позднее реб Гирша Гордон кипятился и говорил валкеникским ревнителям веры, что знаток Торы несет ответственность за все свое поколение и что он обязан вмешиваться. Больше зять раввина не ходил к дачнику, жившему на смолокурне. Другие состоятельные обыватели еще пару раз посещали его в течение лета, но так и не застали. Домашние реб Аврома-Шаи-коссовчанина говорили, что он ушел в лес на прогулку или на реку купаться. Когда посетители рассказывали об этом зятю раввина, тот смеялся им в лицо:

— Разве вы не понимаете, что он от вас скрывается? Он диковатый тип.

Люди с характером помягче, чем у реб Гирши Гордона, находили оправдания этому отшельнику: ему тяжело с гостями, потому что он, бедняга, болен. Валкеникские почтенные обыватели слыхали, что у него с самого детства был сердечный порок. Его постоянно заставали в лесной избушке лежащим на железной лежанке с маленьким томиком Гемары в руках, или же он лежал на деревянной скамейке за длинным столом, стоявшим посреди двора смолокурни.

Старик и общинный функционер, занимавшийся делами ешивы, портной реб Исроэл был родом из Сморгони[197]. Он рассказал, что когда жил в Сморгони и был уже отцом, в тамошней синагоге учил Тору Авром-Шаеле-коссовчанин, нынешний Махазе-Авром. Ничего такого по нему не было тогда видно. Просто деликатный, скромный мальчик, который постоянно занимался. Он день и ночь стоял за стендером спиной к прихожанам и учил Тору. Однажды один аскет услыхал в сморгоньской синагоге утром после молитвы громкий плач. Аскет огляделся и увидел, что Авром-Шаеле-коссовчанин стоит у открытого священного орн-койдеша и молится с рыданиями. В синагоге никого не было, а аскет сидел в уголке между печкой и западной стеной. Авром-Шаеле не видел его и продолжал молиться у открытого священного орн-койдеша:

— Владыка мира, открой глаза мои, чтобы я увидел чудесное из Торы Твоей[198]. Я принимаю на себя обет все дни жизни моей изучать Тору ради Торы, только ради Торы, исключительно ради Торы. Пришелец я на земле — не скрывай от меня заповедей Твоих![199]

Невольно подслушавший эти слова аскет поспешно вышел из синагоги, чтобы Авром-Шая-коссовчанин не увидел его и не смутился, и не испугался.

— И я своими собственными ушами слышал, как аскет рассказывал об этом группке обывателей, собравшихся в сморгоньской синагоге, — свидетельствовал портной реб Исроэл.

Валкеникские евреи немного даже похолодели от этой истории. Мальчик в возрасте бар мицвы плачет у открытого священного орн-койдеша: «Пришелец я на земле». Ведь прекрасно видно, что еще мальчишкой он был тяжело болен и сам не верил, что останется жить.

Богобоязненные дачники, приезжавшие на лето, молились в лесной избушке рядом с картонной фабрикой. Махазе-Авром тоже там молился и поэтому редко приходил в местечко: иной раз в субботу к предвечерней молитве, на Девятое ава днем, чтобы прогуляться вокруг кладбища[200], и в воскресенье вечером, на первые покаянные молитвы. Он также нанес два визита старому валкеникскому раввину, реб Янкеву а-Коэну Леву — сразу, как приехал, и перед отъездом. Поскольку реб Янкев Лев тоже не был разговорчив, они помолчали вместе четверть часа или полчаса и распрощались.

Однажды валкеникский раввин вел запутанный суд Торы между двумя лесоторговцами. Он отправил извозчика с телегой и синагогального служку к дачнику со смолокурни с просьбой, чтобы тот приехал помочь. Извозчик и служка вернулись с отказом. Тогда раввин сам поехал просить его. Однако Махазе-Авром в ответ так умолял, чтобы от него этого не просили, что реб Янкев Лев больше к нему не приставал. Он только отказался выносить приговор в этом суде Торы между лесоторговцами, потому что в одиночку не мог разобраться в их деле. Однако эта история очень обидела раввина, а еще больше он обиделся на реб Аврома-Шаю-коссовчанина в другой раз.

Однажды в четверг утром к Махазе-Аврому прибежал мясник и рассказал ему, что зарезал быка, а у быка дырка в легком[201]. Валкеникский раввин был склонен вынести постановление, что бык кошерный, но боялся взять всю ответственность на себя, а готов был вынести такое постановление, только если ребе со смолокурни согласится с ним. Реб Авром-Шая видел, как мясник сопит от беготни и как у него дрожат руки и ноги от страха перед возможным убытком. Он сразу же ответил, что идет. День выдался пасмурный. Прежде чем он надел пальто и отыскал свой посох, брызнул дождь.

— Может быть, мы переждем? — спросил мясник. Однако ребе ответил, что они будут идти под деревьями и не промокнут. Дождь легкий и скоро кончится. Часть пути они прошли молча. Только когда дождь перестал идти так же неожиданно, как начался, дачник сказал обеспокоенному еврею:

— Видите? Надо уметь полагаться на Бога. Вот сияет солнце, а пока мы дойдем до местечка, и наша одежда высохнет.

Увидев, что идет сам Махазе-Авром, идет пешком, валкеникский раввин не поверил собственным глазам. Уперев подбородок в рукоять своего посоха, реб Авром-Шая-коссовчанин посидел пару минут молча, слушая соображения раввина относительно дырки в легком быка.

— Кошерно, — шепнул он, как будто отвечая «аминь» на чье-то благословение.

Реб Янкев а-Коэн Лев думал, что этот Махазе-Авром вместе с ним заглянет в святые книги, будет детально, пространно и всесторонне обсуждать спорный вопрос и искать выход — а он вынес свой приговор коротко и однозначно, безо всяких колебаний и экивоков.

— Мне тоже дороги еврейские деньги, особенно деньги бедного еврея, но вы еще не выслушали все мои сомнения, а я не хочу кормить некошерным мясом целый город евреев, — рассердился старый раввин. Реб Авром-Шая встал и ответил мягким, но несколько громковатым голосом, совсем не так, как он говорил обычно, а словно бы он думал, что старый реб Янкев а-Коэн Лев может его не расслышать как следует:

— Главный раввин Валкеников может полагаться на собственное мнение даже в более сложных делах. Однако поскольку вы говорите, что у вас есть сомнения, вы можете присоединить меня к вашему постановлению о том, что бык этот кошерен, согласно всем мнениям.

Счастливый, что спасся от большого убытка, мясник провожал ребе через все местечко и уговаривал подождать минутку, чтобы он привел извозчика с телегой и отвез его на дачу. Этот еврей рассказал, что перед тем, как он пошел в лес, валкеникский раввин сказал ему:

— Попытай своего счастья, если хочешь. Насколько я знаю этого дачника со смолокурни, он не захочет вмешиваться.