Лев Визен - Хосе Марти. Хроника жизни повстанца

• Название: Хосе Марти. Хроника жизни повстанца
• Автор: Лев Визен
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1964

Эта книга — первая биография Хосе Марти, написанная советским автором, — не претендует на исчерпывающий анализ многогранной и разнообразной деятельности великого сына кубинского народа. Деятельность Марти настолько полна и многогранна, литературное, философское, революционное наследие его столь глубоко и значительно, что трудно ожидать от этой первой у нас книги чего-то большего, чем стремление познакомить читателя лишь с основными вехами жизни апостола кубинской революции.

---

Марти положил перо, задумался. Макаль, конечно, знает, почему он покинул и Кубу и Мексику, Но напомнить следует:

«Существует одна великая, общая для всей Америки политика, которой я придерживаюсь, — политика новых доктрин».

Макаль показал этот ответ Барриосу. Президент остался доволен. Марти заявляет о поддержке «новых доктрин»? Что же, он, Барриос, проводит именно эту политику. Каждый, кто хоть чем-то может содействовать развитию новой Гватемалы, — от ремесленника до философа — желанный гость.

И кубинскому юристу и литератору дону Хосе Хулио Марти-и-Пересу было поручено прокорректировать новый свод законов Гватемалы.

Марти с радостью взялся за порученное ему дело.

Он хотел стать настоящим сыном страны, которая была частицей его огромной латиноамериканской родины и доверила ему столь важную работу. И чувство благодарности за это доверие заглушило возникшее после аудиенции у Барриоса чувство настороженности. Но тем не менее он не желал ничего, что выглядело бы высочайшим покровительством, и категорически отказался принять от университета Гватемалы звание лиценциата права без экзамена по действующим национальным кодексам Гватемальской республики.

Ректор университета решил не спорить. Президент благоволит к Марти, кубинцу присвоят звание, даже если он будет только мычать, как теленок. Он хочет такого экзамена? Что ж, пожалуйста.

После нескольких ночей подготовки Марти предстал перед вежливыми экзаменаторами. И пораженные метры услышали не сухое изложение кодекса, а раздумья мыслителя.

— Законы должны охранять человека, — говорил кубинец, — ибо только из величия каждого гражданина создается блеск и величие нации. Новые нации требуют новых законов. Право свободных наций должно быть ясным, должно стоять на защите народа.

История древних цивилизаций дает нам много великолепных примеров, и будущее нашей Америки вообще, как и американской юстиции в частности, кроется в возрождении ее прекрасных национальных форм в духе новой эры исследований и анализа…

Спустя пару недель Марти начал редактировать университетскую газету, а вскоре ректор университета объявил, что по совету президента назначает его профессором истории литературы и истории философии.

Марти помчался к Барриосу. Он протестовал, искренне считая свои знания недостаточными для такого поста. Барриос ответил коротко:

— Ваши убеждения, сеньор Марти, и ваш талант — вот что нужно сейчас Гватемале.

Все, казалось, подтверждало эти слова. Гватемала жадно впитывала соки революций других народов. Когда члены общества «Эль Порвенир» — цвет гватемальской интеллигенции — собрались в театре «Насьональ», Марти выступил перед ними с чтением романтических стихов.

Слушая своего молодого коллегу, Исагирре не переставал поражаться его образной речи, великолепным жестам, сильному голосу.

«Откуда все это у него в двадцать четыре года? — думал Исагирре. — Каким он будет в тридцать?»

Уже наутро газета «Эль Прогресо» призвала избрать «великолепного кубинца» вице-президентом «Эль Порвенира».

После вечера в театре «Насьональ» и нескольких других собраний за Марти укрепилось прозвище «Доктор Торренте». На русский язык это слово переводится по-разному: и как «гром» и как «водопад».

Однако какое бы значение ни вкладывали в это прозвище прогрессивные гватемальцы, оно выражало восхищение человеком, который звал бороться во имя их Америки.

Но, думая о судьбах континента, Марти, как и в Мексике, не забывал о своей пылающей родине, о Кубе:

Вести с острова приходили все реже и становились противоречивее. Достоверно было одно: повстанцы еще дрались, дрались без поддержки извне, без оружия, питаясь порою только похлебкой из пальмито — мягкой сердцевины пальм.

Подолгу просиживали над картой Кубы Марти, Исагирре и Пальма. Снова и снова вглядывались они в тонкие нити рек и дорог, перечитывали названия городов, рисовали стрелы ударов и контрударов. Но легче не становилось. Сознание бессилия угнетало. Уезжая из Гаваны, Марти решил ждать и накапливать силы. В Гватемале он понял, что ожидание боя может быть хуже смерти в бою.

Душевное смятение усиливали новости с севера. «Нью-Йорк уорлд» сообщала, что «Питсбург полностью во власти людей, одержимых дьявольским духом коммунизма». «Чикаго в руках коммунистов», — била тревогу «Нью-Йорк таймс».

Читая эти строки, Марти вспоминал метиса из Чиуауа. Если забастовку железнодорожников, людей, у которых голодают дети, называют «бандитским заговором», значит обездоленный мексиканский рудокоп тоже бандит? Мир платит за поиски счастья океанами крови. Неужели это будет продолжаться всегда и всюду?

Хмурясь и негодуя, он отправлялся к Исагирре. Тот брал у него газеты, сжав тонкие губы, читал отчеты репортеров о заявлении миллионера Гульда: «Я могу нанять одну половину рабочего класса и заставить ее убивать другую половину». Как и Марти, Исагирре был противником чрезмерной концентрации богатства, вслед за Марти считал идеалом республику, где каждый чем-то владеет и поэтому счастлив.

Оба они хотели такой республики для Кубы, мечтали и говорили о таком счастье.

Оба они не понимали, что такое классовая борьба, и не видели ее неизбежности.

ЦЕНА ЧЕСТИ

Почти ежедневно Марти писал длинные и пылкие послания Кармен. Каждое ответное письмо было для него событием. Все занимавшие ее новости — моды и рауты, постановки Гуаспа и новые мундиры генералов Диаса — казались ему важными и интересными. Он любил эту красивую и капризную девушку и мечтал о семье и ребенке.

Но до Мехико было далеко, почта шла медленно, с перебоями, и долгими лиловыми вечерами в окна Марти стучалась тоска. Он бежал от нее, принимая все приглашения в дома гватемальских либералов. «Великим спасением» называл он свои вечерние визиты, не думая о том, что сам дает куда больше, чем получает.

Генерал Мигель Гарсиа Гранадос приглашал Марти чаще других, и кубинец ни разу не отложил визита. Он участвовал в спорах гостей, читал новые стихи, помогал организовывать благотворительные лотереи, играл с генералом в шахматы. Но больше всего этого его отвлекали и успокаивали часы, проведенные в белостенном зале, где брали почти невесомые аккорды тонкие пальцы Марии, любимой дочери дона Мигеля.

Однажды он написал в альбом Марии о своих дружеских чувствах. Слезы девушки лучше слов сказали ему, что она мечтает о большем. Он перестал бывать у генерала.

Приближалось 15 сентября — День независимости Гватемалы. Марти получил большой, запечатанный черным сургучом пакет. В углу стоял штамп канцелярии президента. Барриос писал, что в день праздника он был бы рад увидеть на сцене «Насьоналя» пьесу, написанную поэтом, чья родина воюет за свободу.

Марти улыбнулся. Можно подумать, Барриос читает его мысли. Пьеса «Морасан», посвященная знаменитому борцу за свободу[25], уже почти готова. Он перебрал черновики:

«…Как неотвратимо летят шары, пущенные вниз по наклонной плоскости, так идеи, чья верность несомненна, вопреки всем препятствиям доходят до цели… На земле нет другой власти, кроме власти ума человеческого… Свобода — это буйный расцвет, отец которого — самый ласковый из отцов — любовь, а мать — самая щедрая из матерей — мирная жизнь… Эту свободу в Америке должны спасти земли, говорящие на испанском языке…»

Пьеса «Морасан» успешно прошла в канун национального праздника. Барриос был доволен. Нет, он не ошибся, доверяя молодому Марти. Великий Морасан — вот образец человека, по- которому строит свою жизнь он, Хусто Руфино Барриос. Центральная Америка, объединенная под знаменем либерализма, — ради этой цели стоит бороться[26].

А у Марти уже были новые замыслы. Он должен написать книгу. Именно книгу, а не пьесу — ведь не каждый грамотный может прийти в театр. И он назовет ее не именем одного человека, а именем счастливой земли.

Марти сел к столу и выпрямился лишь с рассветом, когда ласковые солнечные блики рассыпались по дощатому полу. Новую книгу он назвал «Гватемала». «И песни несут славу земле гватемальской, где труд — обычай, добродетель — естество, любовь — традиция, где небо сине и земля плодородна, где женщины красивы, а мужчины добры».

Какой хотел видеть книгу Марти? Своеобразным путеводителем по приютившей его стране? Перечнем духовных и материальных богатств либеральной республики? Гимном «вождю свободы» Барриосу? Ни первым, ни вторым, ни третьим. Главной целью, главным героем книги была несуществующая пока страна, сказочный край, где каждый владеет землей своих предков. И Марти знал точный адрес этой будущей независимой республики независимых людей — его Америка.

День 15 сентября наступил в грохоте петард, веселом гомоне детей и ритмичном поскрипывании карусели на площади. Усталый Марти бродил, наблюдая за праздником. Он с удовольствием чувствовал себя частицей толпы, нестройно растекавшейся к лоткам торговцев, ступенькам церквей и бродячим оркестрам, которые залихватски исполняли на виолах, маримбах[27] и гитарах все что угодно — от севильских серенад до прусских маршей, занесенных в Гватемалу немецкими поселенцами.