Валерий Вьюгин - Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

• Название: Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
• Автор: Валерий Вьюгин
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4448-0182-6

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

---

О том, кем был «человек из народа», неожиданно почувствовавший страсть к литературе, в какой-то мере позволяет судить сохранившаяся переписка читателей с журналом[981]. Просматривая ее, несложно установить некоторые фундаментальные социологические параметры, фиксирующие типичный «образ» героя: его возраст, пол, социальную принадлежность, профессию, экономическое положение, образование, место проживания, отношение к власти, наконец (поскольку речь идет о читателе), его круг чтения. Вместе с тем очевидно, что стремящаяся к жесткости общая классификация никоим образом не передает специфики мерцающих в письмах очень разных персональных историй. Прямо или косвенно читатель сам прекрасно о себе рассказывает, и в этом смысле, чтобы «предъявить» его, достаточно лишь упорядочить эпизоды пестрого повествования, отобрав из всей совокупности текстов наиболее репрезентативное. Отсюда — вынесенное в подзаголовок выражение «портрет в письмах».

Определенного рода социометрическая типичность читательского письма позволяет задаться вопросом об «имплицитном смысле» литературного всеобуча (приблизительно в том значении, какое придавала этому термину М. Дуглас) — не с точки зрения власти, спустившей сверху очередную кампанию по перековке человека, а с точки зрения самого этого человека. Почему и для чего множеству читателей вдруг потребовалось стать писателями? Какой другой, если можно так выразиться, антропологический «интерес» скрывало их стремление выбрать для себя эту социальную стратегию, и как она соотносилась с базовыми практиками человеческой жизни? Разумеется, — если ссылаться на размышления М. Дуглас об «имплицитных смыслах» — «what is actually said in words is only the tip of the iceberg. The unspoken understandings are essential»[982]. Однако некоторые вещи улавливаются даже при первом взгляде на письма читателей «Литературной учебы». После общего обзора мы попробуем их суммировать.

«Литературная учеба» вначале не имела собственного штата сотрудников, ответственных за переписку с читателями. До 1932 года эта обязанность делегировалась отделу литературных консультантов ГИХЛ, который только после реорганизации издательства передали «Литературной учебе» (ед. хр. 246, л. 16). Тем не менее отношение к корреспонденции такого рода как со стороны «Литературной учебы», так и со стороны ГИХЛ всегда было самым серьезным. Ее разбором занимались не менее двадцати консультантов. Отвечая на письма, они обычно вместо имени указывали свой порядковый номер, однако в некоторых случаях — когда завязывалась переписка — предполагалось и личное общение.

О числе читателей «Литературной учебы» отчасти можно судить по тиражам. Судя по указаниям на самом журнале, его первый номер (1930) был напечатан в 20 000 экз. По бухгалтерским документам, он рассчитывался в двух вариантах — 10 000 и 25 000 экз. (ед. хр. 50, л. 1). Второй номер вышел в 10 000 экз. с возможной допечаткой до 20 000. Первые номера за 1931 год выходили в 13 000 экз., на № 4 указано 2500 экз. Затем — 6500, с № 7 — 10 000, позже количество копий возросло до 13 000. В 1934 достигало 10 000.

Тираж не был велик и колебался, но если исключить провальные по количеству выпуски, все же сопоставим с теми, что предлагали другие периодические литературные издания. Так, согласно данным, приведенным в номерах, тираж № 1 «Красной нови» за 1930 год составил 14 000 экз., № 2 «Звезды» — 18 000, № 1 «Октября» — 12 000. «Новый мир» информации не давал.

Если говорить о географии, то «Литературную учебу» читали, пожалуй, по всему СССР. От западных границ до Урала он был известен хорошо.

Из 197 писем, на которых удалось разобрать обратный адрес, 114 были посланы из больших и маленьких городов, 83 — из прочих населенных пунктов[983].

Из Москвы — 17, из Ленинграда — 10,

из Ростова-на-Дону — 5,

из Днепропетровска, Новочеркасска, Одессы, Харькова — по 3,

из Астрахани, Новосибирска, Полоцка, Пскова, Свердловска — по 2.

Остальные заметные города упоминаются единожды. Помимо России, много откликов приходило с Украины. Есть письмо из Литвы от заключенных Шавельской тюрьмы, которые, помимо «Литературной учебы», просят присылать и другие журналы — «На литературном посту», «Литература и марксизм», «Звезда» (ед. хр. 242, л. 26).

Статистические соотношения представляются правдоподобными, хотя, конечно, писательское движение было много более масштабным. Ведь литературные консультации и кружки скоротечно распространились по всей России. Как констатировал М. Горький: «Революция вызвала к жизни тысячи молодежи, которая мучается желанием писать и пишет: стихи, рассказы, романы…»[984].

Архив «Литературной учебы» содержит лишь малую толику всех текстов, произведенных «призывниками» в литературу и волонтерами[985]. И все же характер повторяющихся в письмах и рецензиях мотивов, проблем, вопросов, требований и характеристик позволяет составить некоторое представление как о типичном представителе его читательской аудитории, так и о менее типичных. Начнем с первого.

«Среднестатистический» портрет

Среднестатистический портрет «студента» «Литературной учебы» нарисовать несложно. Заинтересованным читателем журнала обычно становился молодой человек мужского пола возрастом от шестнадцати до двадцати трех лет, из провинциального города или деревни (география самая широкая). Он имел за плечами — скажем с осторожностью — около семи классов школы, работал и одновременно продолжал учиться. Грамоту знал плохо, даже несмотря на семь классов. Книжки временами читал, но нельзя сказать, чтобы много: их попросту не хватало. Часто в его багаже имелись только планы, в лучшем случае — тетрадка стихов, пара рассказов, повесть или начатый и недописанный роман. Трудиться над романом без отрыва от учебы или производства автор мог и год, и два. Типичный начинающий писатель был комсомольцем, иногда кандидатом в партию. Его нельзя назвать активистом, но важно, что он старался как-то проявить себя. Впрочем, это стремление не было имманентно его характеру в полной мере — в конце концов, он вступал на поприще литературы по призыву. Точно так же по призыву читатель «Литературной учебы» стал в свое время селькором или рабкором, а возможно, и редактором стенгазеты. Он мог участвовать в литературном кружке при каком-нибудь заводе или печатном органе и порой даже руководить им, или — самая высокая планка — печатать статьи в местной газете. Работать учителем в сельской школе для него тоже не исключение. Если он был служащим, то соответственно уверенней чувствовал себя в области орфографии и пунктуации, хотя далеко не всегда. «Марксизма» он не знал и мало понимал то, что пытался читать по этому вопросу. Однако к государству относился более чем лояльно, идентифицируя себя с новым обществом. О себе он писал охотно, тем более что «Литературная учеба» в одном из первых номеров напечатала специальную анкету для читателя. Получал немного, из упоминаемых в письмах цифр — от 30 до 60 рублей в месяц в 1930 году.

Для сравнения скажем, что за знаменитую статью «О социалистическом реализме» (Литературная учеба, 1933, № 1; 0,4 листа) М. Горький получил 200 рублей (ед. хр. 51, л. 7), в то время как средняя ставка за авторский лист в 1930 году составляла 197 рублей, а в 1933-м — 237 рублей (ед. хр. 51, л. 16).

Вложение денег в приобретение журнала ощутимо било по бюджету читателя, а поскольку номера доставлялись неаккуратно, при огромном желании их поскорее «прорабатывать» и то и другое вызывало постоянное недовольство. К литературной учебе подписчики (большинство писем прислано именно ими) относились как к еще одной ступени профессионального образования, преодолев которую можно занять более выгодное положение в обществе, хотя это и не отменяло чисто «эстетических эмоций» и устремлений. Вот несколько писем, демонстрирующих экономическое положение и эмоциональное состояние призывника в литературу:

1

Дорогие товарищи![986]

Я нечаянно получил журнал один № «Литературная учеба». В нем пишут о начинающих писателях. Эта мысль давно меня мучила. Я еще ничего не написал, но планы для письма уже есть. Я ученик 8 гр<уппы>. Очень беден. Член К. С. М. Учусь без копейки. За плечами больной отец и сестра. Чтобы начать писать, мне надо время, но мне некогда, надо учиться и поступать хотя на 30 р. жалованья чтобы существовать. Я редактор стен газеты. После этого учебного года, надо бросать учиться — незачто — нет грошей.

Прошу у вас совета, как мне поступить, чтобы начать писать. Я прозаик. Стихов не пишу. Денег нет чтобы выписать «Литературную учебу». Что делать и сам не знаю. <Но> мысли о современной жизни кипят. Уже присмотрелся к крестьянской жизни. Дайте ответ по адресу П. О. Воскресенск Вяземского округа Западной области. Воскресенская школа 9ти летка. Ученик 8 гр. Дунаеву Михаилу.

Год рождения 1912.

Крестьянин бедняк.