Павел Михайлов - 10000 часов в воздухе

• Название: 10000 часов в воздухе
• Автор: Павел Михайлов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1964

Книга воспоминаний лётчика, Героя Советского Союза Павла Михайловича Михайлова.

---

— Послушайте, девушки, что же это вы безобразничаете? Ведь мы же свои, советские лётчики! Разве вы не видели красных звёзд на крыльях машины?

— Красные звёзды всякий может намалевать! — отрезала старшая из зенитчиц. — Если бы вы были свои, не стали бы в нас бомбами швыряться!

— Погодите, — настаивал я, — давайте вернёмся, рассмотрите получше самолёт: ведь он гражданский, транспортный, на нём и бомбодержателей-то нет! Разберитесь, а потом уже горячитесь!

— Зачем нам разбираться, — возразила девушка упрямо, — на то есть начальство, чтобы разобраться…

По мере того как проходило у нас чувство растерянности, вызванное внезапным нападением своих же, советских девушек, нас постепенно начинал разбирать смех. Вот так происшествие! Не ровен час, дойдёт вся эта история до нашей базы — проходу нам не дадут. Засмеют!

Мы сначала подтрунивали друг над другом, затем начали посмеиваться и над нашими конвоирами. Но не тут-то было…

— Разговоры прекратить! — прикрикнула старшая зенитчица. — Шире шаг! На допросе разговоритесь.

Мы умолкли. Девушки же продолжали весело переговариваться между собой. Из их разговоров мы поняли весь комизм положения, в котором очутились. Оказывается, часть фашистских бомбардировщиков была занята подавлением огня наших зенитных батарей. В это время досталось и зенитчицам. Но вот прожекторы взяли нас в клещи, и девушки открыли по нашей машине беглый огонь. Сейчас они глубоко были убеждены в том, что, во-первых, мы их бомбили, во-вторых, что они нас сбили: они сами видели, как наш самолёт «падал». Видимо, такое впечатление создалось у них в момент, когда, уходя от огня наших зениток, я перешёл в пикирование.

Именно так девушки и доложили командованию. Зенитчицам приказано было разыскать остатки подбитого самолёта, а экипаж, если он уцелел, взять в плен и доставить в штаб. Этот приказ они и выполняли…

Одна из зенитчиц, лишь только нас взяли в плен и разоружили, помчалась верхом в штаб доложить, что задание выполнено. Возле самолёта девушки оставили караульных. И вот мы, советские лётчики, идём под конвоем советских же зенитчиц — и смешно и грустно!

Эх, и моторы-то они не дали нам зачехлить…

На командном пункте, в блиндаже, усталый, с опухшими от бессонницы веками подполковник глянул на нас и улыбнулся:

— Садитесь, товарищи. Видали, в каком переплёте мы сегодня побывали? Не меньше ста бомбардировщиков на нас этой ночью налетало!.. — Потом, обращаясь к старшей зенитчице, сказал спокойно: — Вы правы, и эти ребята правы: это наши лётчики. Спасибо за службу, девушки, но тут недоразумение. Вы можете быть свободной, товарищ старшина. Отдыхайте: я знаю этот экипаж — он базируется у нас, в Миллерове.

Девушка густо покраснела. Видно было — нелегко у неё на душе. Пересилив себя, она подошла ко мне и протянула руку:

— Простите меня, товарищ командир корабля, что я приняла вас за фашиста. Я оскорбила вас невольно…

Я крепко пожал руку этой мужественной девушке:

— Вы исполняли свой долг, а мы — свой. Обе стороны были правы.

Мы дружески распрощались. Командир укрепрайона проверил документы у полковника: его он видел впервые. После короткого отдыха мы были уже на своём аэродроме.

Так, без предварительной подготовки, я стал командиром тяжёлого корабля, летающего ночью.

В гостях у матери

Выполняя очередные боевые задания, летая в тыл противника, я часто думал о доме, о родной Смоленщине, оккупированной фашистами. Как-то они там: мать, дедушка, сестры? Живы ли? И где теперь: успели ли выехать или их застали врасплох немцы?

С самого начала войны я не имел никаких сведений ни о матери, ни о ком другом из родных и близких. Куда только я не обращался в поисках, сколько запросов не писал! Наконец из Центрального эвакуационного бюро пришел ответ с адресом матери. И переписку с нею вскоре удалось наладить.

Мать моя, Анна Дмитриевна, росла в нищете, она до глубокой старости оставалась неграмотной. Поэтому письма, которые за неё писали, были короткими и скупыми. Я знал лишь, что мать, как только фронт приблизился к нашей деревне, бежала в чём была и эвакуировалась куда-то под Уральск. Позднее она писала, что Шура, моя младшая сестра, ушла на фронт и что они с тех пор переписываются. Другая же сестра, Таисия, живёт в Ленинграде, но мать об этом узнала лишь недавно.

Очень хотелось повидать мать, узнать подробности о её житье-бытье. Неожиданно мне повезло. В августе 1943 года я получил распоряжение от командования Семнадцатой воздушной армии слетать в Среднюю Азию — в города Андижан, Фергану, Ташкент. Надо было захватить оттуда запасные части к моторам. Задание оказалось для меня кстати: на трассе лежал город Уральск. Командир эскадрильи Таран разрешил мне, если обстановка позволит, залететь по пути к матери.

Настроение у меня было прекрасное. Я заранее представлял себе встречу с матерью. К тому же в этих местах стояла погожая осень и была уйма фруктов.

Выполнив задание, мы вылетели обратно из Ташкента. На борту самолёта — семья генерала, семь человек экипажа; везли мы также моторы с запасными частями, килограммов по двадцать фруктов на каждого пассажира да пять ящиков добротного узбекского вина — подарок фронтовикам. Словом, машина была загружена до отказа.

Вылет был назначен на рассвете, когда плотность воздуха, ещё не нагретого солнцем, выше, чем днем, и перегруженную машину поэтому легче оторвать от земли.

Чем ближе мы подлетали к Уральску, тем сильнее охватывало волнение: как бы не проскочить село Федулеево, где жила теперь моя мать. Впрочем, в голой, безлюдной степи, при хорошей видимости, нетрудно обнаружить с воздуха и крошечный хутор из двух-трёх домов.

Тратить много времени на поиски не пришлось: под крылом мелькнул затерянный в степи посёлок, домов в тридцать. Я развернул машину и с виража тщательно просмотрел местность, различил даже выбежавших на шум моторов людей. Экипаж был не менее озабочен моей предстоящей встречей.

— Садитесь, командир, — убеждал меня механик. — Вон там ровное местечко, как будто специально для нас предназначено!

Машина была перегружена, сажать её на случайную, неприспособленную площадку небезопасно. Да и Федулеево ли это? А дело идёт к ночи. Нет, рисковать нельзя!

Я решил лететь в Уральск, достать какую-нибудь автомашину и съездить к матери на несколько часов. Направляясь прямо на багровый диск солнца, скатывающегося к горизонту, добрался до Уральска.

Устроив пассажиров и экипаж в гостинице, я направился в город разыскивать командира батальона авиационного обслуживания. Но, как назло, ни на работе, ни дома его не оказалось. Неотступно преследовала мысль: неужели не удастся повидать мать? Быть рядом — и не встретиться! Кто знает, представится ли ещё раз такой счастливый случай до конца войны?

После долгих поисков наконец мне удалось встретить командира. С первого же взгляда этот человек не понравился мне: не то сонный, не то с похмелья, вялый какой-то, небрит, одет неопрятно.

Изложил ему свою просьбу: я — фронтовик, мать не видал с 1940 года, около трёх лет не мог наладить с ней переписки. А тут вот случайно очутился рядом с ней. Выручите, пожалуйста, машиной!

Мой искренний рассказ и скромная просьба нимало не тронули этого человека.

— Подумаешь, фронтовик! — фыркнул он в ответ. — А мы здесь что же, не воюем? Нет у меня для вас машины!

Это бездушие меня взорвало. Видя мое искаженное бешенством лицо и судорожно сжавшийся кулак, командир проворно выскочил из-за стола, за которым только что сидел развалившись, и быстро юркнул в соседнюю комнату, заперев за собой дверь на ключ.

Понурив голову я медленно поплёлся обратно в гостиницу. Рано утром механик на всякий случай подготовил самолёт. На мелкомасштабной карте я разыскал Федулеево: так и есть — та самая деревушка, над которой мы накануне виражили. Прикинул: расстояние от Уральска тридцать километров — значит, меньше десяти минут полета.

«Близок локоть, да не укусишь», — подумал я.

Пассажиры и экипаж заняли места, стартёр взмахнул белым флажком, и вот мы снова в воздухе.

Пассажиры поглядывают в окна, провожая взглядом удаляющийся Уральск; они веселы и оживленны — им ничего не известно о переживаниях командира корабля. Зато экипаж принял близко к сердцу мою неудачу: лица у всех товарищей насупленные, угрюмые. У одного родня погибла на фронте, у другого попала в лапы к гитлеровским карателям, многие потеряли связь с близкими за это время. Радист не вытерпел.

— Командир, — взмолился он, — а как же мать? Столько готовились мы все к этой встрече, подарки припасли, а теперь что же?..

Тихо стало в кабине управления, приумолкли члены экипажа, каждый думал о своих близких, о доме. Настроение товарищей передалось и мне.