Павел Михайлов - 10000 часов в воздухе

• Название: 10000 часов в воздухе
• Автор: Павел Михайлов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1964

Книга воспоминаний лётчика, Героя Советского Союза Павла Михайловича Михайлова.

---

Справа по курсу блеснула гладь водной поверхности.

— Река! — крикнул я, обрадованный тем, что мы и над облаками не сбились с пути.

— Как будто бы она! — подтвердил и штурман.

Сверились с картой и полетели вдоль течения реки к развилку, откуда мы должны были продолжить курс на цель. Развилок разыскали без труда, но тут брызнул ослепительный свет прожекторов. В перекрещивающихся лучах их заметался наш самолёт.

С земли начался ураганный обстрел из орудий, пулемётов, винтовок, автоматов. Прожекторы ослепили меня на миг, я зажмурился и, с трудом раскрыв глаза, уставился на приборную доску. Начинаем маневрировать, стараясь уйти от огня, но проклятые лучи не выпускают нас из цепких объятий. Скорость наша приближается к четыремстам километрам в час, резко идём на снижение. Кругом — справа и слева, снизу и сверху — рвутся снаряды, осколки лязгают по моторам, кромсают обшивку фюзеляжа. На высоте пятидесяти метров от земли выравниваем самолёт, ложимся на курс. Кажется, ушли!

Лучи прожекторов ослабли, разрывов не слышно, гробовая тишина и мрак вокруг, только мерно гудят моторы. Чей-то вопрос: «Ну как?» — нарушил тишину. Начинается перекличка:

— Все живы?

— Живы!

— Раненых нет?

— Как будто нет!

Мы вздохнули свободно. После недавнего грохота взрывов и слепящих прожекторов тишина и мрак казались раем.

Для меня это было первое, по-настоящему боевое крещение. И до этого бывали полёты в боевых условиях, но ничего подобного ещё не приходилось переживать. Казалось, мы вырвались из костлявых рук смерти. Ну и развилок рек, ну и ориентир! Не ориентир, а ловушка, подстроенная нам фрицами.

Ещё несколько минут спокойного полета над тёмным массивом ночного леса, и вот впереди мелькнули тусклые огоньки партизанских костров — «закрытое письмо».

Цель найдена!

Один заход, другой, третий — и все мешки с грузом на парашютах летят в расположение отряда. Получайте, родные, пакет с новым шифром для связи, получайте оружие, боеприпасы, газеты, журналы и первомайские подарки! Отпразднуйте Первомай по-боевому — взрывами мостов, пуском под откос поездов, уничтожением карателей!

Убедившись, что груз нами доставлен по назначению, развернулись на обратный курс. Любопытная психологическая деталь: когда мы летели на цель, никто не думал об опасности, не испытывал ни малейшего страха. А все ведь прекрасно понимали, что предстоит дважды пересечь линию фронта, лететь несколько часов над территорией, оккупированной неприятелем, пробиваться к партизанам, воздушные подступы к которым оберегают вражеские истребители. Теперь же, когда опасность в основном миновала, задание выполнено, а мы благополучно вышли из серьёзной передряги, я нервничал: как бы снова не нарваться на засаду.

Само собой разумеется, на знаменитый контрольный ориентир мы не пошли, а обошли его градусов на пятнадцать левее. Кроме того, для большей безопасности решили забраться повыше, за облака. Лететь до своего подмосковного аэродрома нам предстояло часа три. На облегчённом самолёте меньше чем за полчаса мы поднялись на высоту четыре тысячи метров и без помех пересекли линию фронта.

Пот льётся градом с лица бортрадиста Серёжи Смирнова; он настойчиво постукивает ключом, посылая в эфир сигнал за сигналом, но из Москвы ни звука!

Наконец Серёжа разочарованно докладывает:

— Командир, связи не будет: антенна перебита, передатчик повреждён, приемник тоже неисправен. А в полёте починить не смогу!

Новое осложнение — придётся снижаться. Затемненная Москва окружена аэростатами заграждения, в стропах воздушных шаров легко запутаться, если продолжать полёт без ориентировки по радио. Пробили облака и на малой высоте наконец увидели землю. Под крылом замелькали поля, овраги, массивы леса, мелкие речушки. По времени мы должны были находиться над своей территорией, но где именно, определить трудно. Штурман, ныне покойный Женя Борт, сосредоточенно водил пальцем по планшету с картой — верный признак того, что и ему не разобраться.

Мы уже целых семь часов кружимся в воздухе. Механик заметно нервничает, то и дело проверяет наличие бензина и, когда оказываемся над большим лесным массивом, докладывает командиру: бензин кончается.

Садиться пока некуда. Командир подбирает наддув, уменьшает мощность, переводит работу моторов на малые обороты. Боясь пролететь мимо Москвы, мы начинаем менять курсы, летаем по треугольнику и тут окончательно теряем ориентировку. Механик настоятельно требует посадки. Впереди мелькнула полоса желтоватого цвета, вглядываемся — какой-то пустырь. Решаем садиться, но в первый заход не успеваем, а на повторный бензина может не хватить. Принимаем новое решение — лететь вперёд, пока хватит горючего.

Тем временем начинает светать. Вот уже восемь часов, как мы в воздухе. Механик предупреждает, что указатель бензина на нуле. А где мы летаем — по-прежнему остаётся неизвестным: то ли плутаем между тросами аэростатов заграждения, то ли вернулись на территорию, оккупированную врагом.

Впереди мелькнуло зеркало какого-то водоёма.

— Река! — крикнул обрадованный штурман.

Командир, который в этот момент вёл нашу машину, хотел сделать крутой разворот, чтобы выйти на реку, но я затормозил параллельным штурвалом. Да он и сам спохватился: на крутом развороте остаток бензина на дне бака могло плеснуть в сторону, заборник бензина обнажился бы, а моторы встали. Осторожно, плавно, с малым креном, «блинчиком», как у нас говорят, мы развернули самолёт по руслу реки и полетели по ее течению.

Куда приведет нас эта река, неизвестно, но если уж падать, так лучше на водную поверхность, чем в лес: и самолёт не разобьем, и сами живы останемся. Тем временем рассвело, а впереди по курсу сквозь дымку утреннего тумана мелькнули силуэты каких-то строений.

— Город! — крикнул штурман.

И сразу все забеспокоились: дотянем ли до аэродрома, есть ли здесь аэродром, кто в этом городе — свои или гитлеровцы?

Так или иначе, надо было садиться. Вот наконец и аэродром, а на нём, на стоянках, — родные длинноносые «МИГи». Свои! Мы — дома!

Командир с ходу направляет машину на аэродром, чтобы не упасть на его границе. Едва мы коснулись земли, как лопасти винтов стали вращаться вяло, по инерции, а затем и совсем замерли: мы израсходовали своё горючее до последней капли, долетели, как говорится, «впритирку». Но нам нужно было освобождать взлётно-посадочную полосу для других самолётов. Используя инерцию катящегося по земле самолёта, командир нажал правый тормоз — машина развернулась, немного откатилась в сторону и стала как вкопанная.

Облегчённо вздохнув, мы один за другим ступили на твёрдую землю. Хотелось размяться после восьмичасового полёта, а главное, посмотреть, во что гитлеровцы превратили наш самолёт: били-то они по нему изрядно!

Первое, что мне бросилось в глаза, это зияющие дыры в обшивке фюзеляжа. В каждую из них мог бы легко пролезть подросток. Киль оказался отбитым как раз в том месте, где крепится антенна. О мелких пробоинах от осколков и говорить не приходилось — их было не счесть!

Израненный самолёт привлёк всеобщее внимание. Несмотря на ранний час, возле нас мгновенно собралась многолюдная толпа лётчиков, механиков, обслуживающего персонала аэродрома. Куда же мы всё-таки сели? С этим вопросом я обратился к подошедшему к нам диспетчеру. Тот в полном недоумении уставился на меня.

— Какой аэродром? — переспросил диспетчер удивлённо. — Да подмосковный же! Вы что, в первый раз здесь, что ли?

Подмосковный? Значит, мы всю вторую половину ночи блуждали вокруг Москвы, возле своего собственного аэродрома? Вот так оказия! Удивительно, как мы не запутались в тросах аэростатов заграждения.

— Командир, идите-ка сюда! — позвал механик, забравшийся в это время в хвостовой отсек. — Всякого я насмотрелся, а такого не видал! Чудеса, да и только, — говорил он.

Оказывается, трос управления был повреждён осколком; из пятнадцати его проволок двенадцать были перебиты, трос держался всего только на трёх. Чудом спаслись мы от катастрофы.

Механик порвал оставшиеся проволоки троса, а затем прочно связал оба конца отрезком фалы, оставшейся в самолёте от парашюта.

Гостеприимные хозяева аэродрома пригласили нас поесть и отдохнуть. После восьмичасового нервного напряжения мы лишились последних сил, как-то сразу обмякли. И всё же бодрость духа не оставляла нас: несмотря на все трудности задание нами было выполнено! Да и самолёт свой, избитый и простреленный, мы всё-таки не разбили, дотянули его до аэродрома.

Прежде чем идти завтракать, мы уселись под крылом самолёта немного отдохнуть, прийти в себя. И, конечно, тут же уснули мёртвым сном. Нас с трудом разбудили часа через четыре, и мы благополучно перелетели на свой аэродром, расположенный отсюда в каких-нибудь десяти минутах полёта.