Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь

• Название: Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь
• Автор: Алана Инош
• Жанр: Короткие любовные романы

Два мира, один – тёплый и светлый, другой – холодный и тёмный, долго шли разными путями, но настало время им схлестнуться в решающей схватке за выживание. Однако борьбой Света и Тьмы или Добра и Зла это противостояние назвать было бы слишком просто: у каждой стороны – своя правда, а у каждой тёмной тучи… некая изнанка.

Длинная у песни дорога: через поле брани, на котором восставший из Мёртвых топей полководец услышит голос смелой певицы; мимо твёрдого сердца женщины-оборотня, которую белогорская игла проведёт по трудной дороге к непокорной вершине; над Тихой Рощей, из которой ушедшие предки всё же иногда возвращаются…

Много земель облетит песня, чтобы вернуть родную душу из-за той грани, за которой открываются тайны богинь.

---

– «Соловушку», – сорвалось с посеревших губ Цветанки. – Он люб мне пуще всех прочих.

– Я так и думала. – В голосе матушки слышалась улыбка. – Под эту песню мы встретились, ею же ты меня провожала в могилу. Что ж, изволь…

Ой, соловушка,

Не буди ты на заре,

Сладкой песенкой в сад не зови.

Голос чудный твой

Для меня меча острей –

Сердце ранит он мне до крови…

Светланка тонула и растворялась в этом голосе: он и тёк сквозь неё, и окутывал седыми струями со всех сторон. Она перекатывалась золотым песком в лотке старателя, плыла кувшинкой по воде, а сердце, сжавшись до маленькой росинки, скатывалось в матушкины нежные ладони. Нет, это не роса, это слёзы крошечными алмазами блестели на щеках Цветанки, когда та опустилась на колени и взяла лицо девочки в свои похолодевшие ладони.

– Нежана… Лада моя незабвенная.

– Я с вами, мои родные, – прошелестел весенней листвой голос матушки напоследок.

Блаженная лёгкость утекла в землю, и Светланка, перестав быть звучащим сосудом, осела на ступеньки. Мертвящая усталость гудела во всём теле, и краем глаза девочка заметила тающий в сумраке серебряный призрак.

– Нежана! – встревоженно позвала Цветанка, осторожно встряхивая её за плечи.

– Всё, матушка ушла, – прошептала Светланка уже собственным, но неузнаваемым от изнеможения голосом. – Что-то я устала капельку, Цветик.

Она не смогла бы сейчас не то что встать – казалось, даже двинуть пальцем не осталось сил. Руки Цветанки бережно и любовно подняли её, под головой оказалось твёрдое плечо, и через несколько гулких мгновений Светланку согрело печное тепло. Стоя на деревянном приступке, Цветанка склонилась над лежанкой, и в сумраке жёлтыми искорками замерцали её глаза – пронзительные, дикие. Последний луч заката растаял в вечерней синеве, и на её пальцах выросли крючковатые когти, а клыки во рту жутковато удлинились, превращая его в кровожадный оскал. Светланка без страха, с любовью гладила слабой рукой это лицо, готовое вот-вот обернуться волчьей мордой.

– Цветик, я знаю, что значит моё имя, – тепло шепнула она. – Я всегда буду с тобой. Всегда, слышишь? Вечно…

Та прильнула щекой к её ладони и закрыла глаза. Когда они снова открылись, в них не было слёз, но холодный звериный блеск сменился печальной нежностью.

– Отдыхай, родимая, – проговорила она, прильнув губами ко лбу Светланки.

Ночь с материнской заботой укрыла лес звёздным пологом, завёл песню сверчок – будто крошечная трещотка: «Чиррр… Чиррр…» В доме всё ещё пахло хлебом, и темнота таращилась на Светланку из всех углов, живая и стрекочущая. Она не боялась этого домашнего одиночества, ей всегда хорошо спалось среди звуков леса – в ожидании возвращения оборотней. Повернувшись на бок, Светланка сквозь ресницы созерцала мрак, пока он вдруг не ожил и не запрыгнул к ней на печку чёрным комком. Сперва девочка обмерла от ужаса, но сгусток тьмы оказался котом, который с урчанием бодал головой её плечо и смотрел на неё жёлтыми плошками глаз, тускло мерцавшими в сумраке.

– Ты откуда тут, пушистый? – Приподнявшись на локте, Светланка погладила гостя и почесала ему мягкую спинку.

– Мррр, – ответил тот и соскочил с печки. И добавил, обернувшись: – Мррр?

Что-то до мурашек разумное, почти человечье сквозило в его взгляде и движениях, кот будто звал Светланку с собой. Она живо слезла с печки, нащупала в темноте свои чуни и без страха выскользнула из дома. К сердцу щекотно подступало предчувствие долгожданной встречи с кем-то родным и нужным, таким же близким, как матушка, но несравнимо более мудрым и великим. Кот время от времени оборачивался, и благодаря его горящим глазам Светланка не теряла бесшумного зверька из виду.

Её взору открылась озарённая сказочным светом полянка, раскинувшаяся под куполом из переплетённых меж собой веток. По колено в цветущей яснень-траве стояла прекрасная дева в зелёном плаще, и духи-огоньки присаживались на её ласково раскрытые ладони. Летало их здесь видимо-невидимо, так что на полянке было светло, почти как днём, и девочка хорошо видела каждый золотой волосок в длинной и тяжёлой косе, оплетённой живым вьюнком, и каждую чешуйку в ольховых серёжках-шишечках. Прозрачно-лунная нежность серебрилась в больших очах девы, а её улыбка дышала луговыми травами и мёдом. Кот потёрся о её ногу, и она почесала ему между ушками.

– Это Уголёк, – сказала она девочке. – Он всегда ходит со мною.

– Кто ты? – почти не чувствуя собственных губ, пролепетала Светланка.

Дева подбросила пригоршню духов-светлячков, и они разлетелись в стороны, выписывая в воздухе затейливые петли и золотые узоры.

– Когда-то меня звали Чернавой, но лес дал мне другое имя. Зови меня Древославой, дитя моё.

Догадка вспыхнула живым и трепетным огоньком…

– Не кудесница ли ты Чернава, про которую рассказывала матушка? – осенило Светланку. – Бабуля Цветанки?

– Она самая, – улыбнулась дева, хотя бабушкой её величать теперь казалось странно и неуместно: её лик сиял неувядающей юностью, и только в глубине древних и прекрасных глаз зияла головокружительная бездна времени.

Миг этой предречённой встречи развернулся перед Светланкой, будто Млечный Путь – бесконечно глубокий и огромный. Вот кто ждал её в чаще, вот чья мудрость ласково манила из лесной утробы…

– Подойди ко мне, дитя, не робей, – сказала Древослава.

Светланка и не боялась, просто сердце проваливалось в зачарованное средоточие сказки, сияющее огромным самоцветом на солнце. Окутанные цветочным и хвойным духом пальцы девы приподняли её лицо за подбородок, и девочка утонула в шепчущем омуте взора лесной волшебницы.

– Твоя матушка отдала свою жизнь, производя тебя на свет – своей кровью пробудила землю и солнце. Их сила теперь течёт в твоих жилах, – молвила Древослава. – Ты вскормлена молоком волчицы и взращена любовью тех, кого люди считают неспособными к любви. С самого рождения твоя дорога прописана на земных скрижалях и высечена в облачной выси… Вижу, ты уже многое знаешь и умеешь: дед с матушкой хорошо постарались. Теперь настал мой черёд учить тебя.

Древослава раскрыла ладонь чашей, и к ней сразу устремились потоки духов-светлячков. Они собирались над рукой чаровницы в сгусток света, а когда он стал размером с крупное яблоко, пальцы девы сомкнулись. Лёгкое дуновение сорвалось с её уст, и свет начал просачиваться наружу. Его струйки живыми нитями обвивали голову Светланки, сплетаясь вокруг неё в сияющий золотой венец, который не уступал по своему блеску и великолепию княжеской короне.

– Лес-батюшка благословляет тебя, – шелестел голос Древославы, сливаясь с шёпотом чащи. – Сегодня ты делаешь первый шаг по своей стезе.

***

Восток сиял жёлто-розовым отблеском зари, но на него надвигалась с западной стороны плотная пелена живых, корчащихся и причудливо извивающихся туч. Возвращавшиеся с ночной охоты Цветанка и Невзора переглянулись.

«Что это ещё за напасть?»

Тучи то подёргивались рябью, будто водная гладь, то свивались кольцами бараньей шерсти, то раздувались в шишки и выпуклости – словом, ни единого мига не проводили в неподвижности. Текучий, дышащий полог быстро менял свои очертания, похожий на огромную складчатую занавесь, которую натягивал на небо какой-то великан. Восточный край и подбрюшье туч озарял кровавыми сполохами рассвет; эта картина заставила двух волчиц заворожённо застыть с поднятыми мордами, следя за изменчивыми переливами странных облаков.

«Похоже, началось», – осенило Цветанку.

«Что началось?» – нахмурилась Невзора.

«Навь умирает. Ночные псы придут наверх… И кто тогда будет поклоняться Лаладиному солнцу? Кто станет рисовать его знаки и вышивать на одежде? Всё поглотит Макша – холодное солнце Нави…» – Пророческие слова Серебрицы ледяным отголоском вьюги накрыли душу, и Цветанка замерла в горестном осознании.

– Ведуньи не смогли закрыть Калинов мост, – пробормотала она, незаметно для себя обращаясь в человека. – То, что они хотели остановить, начинается… Я тогда не поняла сразу, что хотела сказать Серебрица, но теперь, кажись, всё ясно. Она побывала в Нави! Она давно знала, только кто бы её послушал? Кто бы ей поверил? Все ж её выжившей из ума считали! Я и сама тогда подумала, что она бредит…

– А что она сказала? – Невзора в человеческом облике выпрямилась в меркнущих лучах восхода, отражённых от изнанки живых туч. В этом грозном, кровавом отсвете всё вокруг словно пропиталось багровой дымкой.