Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь

• Название: Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь
• Автор: Алана Инош
• Жанр: Короткие любовные романы

Два мира, один – тёплый и светлый, другой – холодный и тёмный, долго шли разными путями, но настало время им схлестнуться в решающей схватке за выживание. Однако борьбой Света и Тьмы или Добра и Зла это противостояние назвать было бы слишком просто: у каждой стороны – своя правда, а у каждой тёмной тучи… некая изнанка.

Длинная у песни дорога: через поле брани, на котором восставший из Мёртвых топей полководец услышит голос смелой певицы; мимо твёрдого сердца женщины-оборотня, которую белогорская игла проведёт по трудной дороге к непокорной вершине; над Тихой Рощей, из которой ушедшие предки всё же иногда возвращаются…

Много земель облетит песня, чтобы вернуть родную душу из-за той грани, за которой открываются тайны богинь.

---

Её уже ждала паволока с письменами, расстеленная на траве. Когда Светланка подносила к ней руку, от неё веяло прохладой осеннего тумана, а края чуть заметно колыхались от ветерка. Девочка с нетерпением принялась читать:

– «Повисла Цветанка на суку, глядь – а под деревом стоит девочка и смотрит на неё. Смотрит и смеётся, а из богатых хором уж бегут слуги, чтоб схватить воровку: няньки с палками да дядька пузатый с метлою. Еле унесла тогда Цветанка ноги, но запала ей в сердце эта девочка. Когда же в другой раз проходила она мимо этого забора, девочка сама выглянула и позвала её в гости. Густые кусты укрыли их от чужих взглядов, и под шатром из веток лакомились они яблоками и вишней в меду. Девочку звали Нежаной, а Цветанка своего настоящего имени не назвала, открыла только кличку – Заяц. Так прозвали её за ноги резвые.

Стали они встречаться в их излюбленном укромном местечке под кустами вишнёвыми, и учила Нежана Цветанку грамоте. Там же случился их первый поцелуй. Не ведала Нежана, что перед нею не мальчик, а девочка, крепко полюбились ей очи ясные и синие, как цветочки полевые. Но беда чёрная змеёй из норы выползла: подыскали родители Нежане жениха знатного да богатого. Был он старше её более чем вдвое, а женился без любви: большое приданое за невестой взять чаял. Не посмела Нежана родителям перечить и пошла в жёны к Бажену Островидичу, сыну градоначальника, и жить стала с ним, с нелюбым, с постылым, с ненавистным. Не видела она от него ни ласки, ни подарка щедрого, только оплеухи да побои. Не давал муж ей в сад ходить да песни петь, и затосковала Нежана, Зайца своего вспоминая. Каждую ночь снились ей очи его синие.

Долго ли, коротко ли – понесла Нежана дитя под сердцем. Тайком от мужа в сад всё ж ходила она, песни свои пела вполголоса, чтоб злодей Бажен не услышал и не сдавил поганой своей ручищей горло её белое. Вдруг сквозь дырочку в заборе слышит она, как зовёт её голос знакомый. Забилось сердечко, из груди пташкой вырываясь: то Заяц её ненаглядный был. Да только когда перебралась Цветанка через забор, увидела Нежана, что не человек она уж больше. Царапина от когтя оборотня её Марушиным псом сделала…»

На мгновение прервав чтение, Светланка не сдержала вздоха при взгляде в сторону домика, где спали после ночной охоты её родные человеко-волки. Она любила их всем сердцем – каждый волосок, каждую морщинку и шрам; одинаково дорог ей был и звук их голосов, и звериный рык. Она не застала времён, когда Невзора и Цветанка были людьми… Но ведь были когда-то! И превращение в оборотней разделило их жизни толстым ноющим рубцом на «до» и «после»…

– «Так рада была Нежана встрече со своим Зайчиком, что не убоялась она ни клыков его, ни когтей, – продолжила Светланка читать. – Бросилась она в его объятия без оглядки, и умыкнул он её от мужа постылого, из клетки золотой, где ни жить, ни дышать она не могла. Помчались они по лесам заснеженным быстрее ветра, пока не очутились в избушке заброшенной. Там сознался Заяц в том, что не парень он вовсе, а звать его Цветанкой, но и это не поколебало любви Нежаны.

А между тем таяли зимние крылья холодные, проглядывало солнышко всё чаще, а на прогалинках проклёвывались белоголовые подснежники. Гуляла Нежана как-то раз по лесу, и вдруг навстречу ей выпрыгнул чужой, незнакомый оборотень. Бросилась она бежать, да и скатилась в овражек. Так быстро родилось на свет её дитя, что она даже боли не успела почувствовать. Сочилась на талый снег тёплая кровь, и пробуждалась весна, ласкало солнышко головку младенца. Всю свою мощь подарила земля маленькой девочке. Вскоре прибежала Цветанка, склонилась над Нежаной, пуповину дитятку перевязала и в глаза своей ладушке взглянула. Только и успела Нежана подарить ей на прощание улыбку, вдохнула полной грудью дух весны – и отлетела её душа от тела».

Слёзы горячей пеленой плыли в глазах, мешая Светланке читать. Она не сдерживала рыданий, вытирала мокрые щёки и вздрагивала всем телом, а матушка полупрозрачными и облачно-лёгкими пальцами ласкала её косичку. Шмыгая носом и вытирая глаза, Светланка закончила:

– «Осталась Цветанка одна с дитятком и не знала, чем кормить его, да на их счастье повстречала она свою давнюю знакомую, Невзору. У неё много молока было: сына она тогда кормила, хватило и приёмной дочке. А дитя Цветанка Светланой назвала. Как свет в далёком оконце обнадёживает и греет путника в непроглядной ночи, так и дитя это грело сердце Цветанки и не давало ей отчаяться».

Остатки слёз сохли на щеках, и сквозь них, будто солнце сквозь дождь, проглядывала на лице девочки улыбка. С последним прочитанным словом паволока призрачно растаяла в воздухе, но всё вышитое на ней горело в сердце Светланки огненными письменами.

– Ну, вот и всё, – сказала матушка Нежана. – Понимаешь ты теперь, что значит твоё имя? И что ты сама значишь для Цветанки?

– Понимаю, матушка, – прошептала Светланка, сотрясаемая остаточными судорожными всхлипами. – Я так вас всех люблю!

– И мы тебя любим, – тихонько засмеялась та. – Ну всё, пора вытирать слёзки и идти печь хлеб. Тесто уж подоспело.

– Тесто! – спохватилась Светланка, подскочила пружинкой и бросилась в дом.

У неё получились семь круглых хлебов, румяных и душистых. Оборотни спали так крепко, что им не помешала её кухонная возня, только Смолко во сне начал принюхиваться – почуял свежий хлебушек. Светланка с тихим смешком отломила ещё горячую горбушку и сунула ему. Молочный братец, не просыпаясь, принялся жевать.

Сквозь смежённые веки засыпающего заката сочился уютно приглушённый янтарный свет, подрумянивая лишь самые верхушки деревьев. Наступающая ночь воровато стлалась синей мглой по земле, усталые за день птицы лениво и сонно перекликались, и гулкое эхо раскатывало их голоса под кровлей леса, словно в огромном дворце. Цветанка вышла на крылечко с угасшим венком в руке, потянулась навстречу небу и набрала полную грудь вечернего воздуха.

– Как тебе сон? – Светланка прильнула к её боку, приласкалась.

– Век бы не просыпаться, – вздохнула та, и в уголках её глаз девочке померещились влажные блёстки. – Скажи, Светик, а твоя матушка… Она и сейчас здесь? Ты её видишь?

Светланка вскинула взгляд: матушка стояла перед домиком, вся будто сотканная из лунных лучей, и взор её грустно ласкал Цветанку. Днём она выглядела почти как живой человек, только сквозь пальцы и края одежды туманно просвечивала трава и ветки деревьев, а с наступлением сумерек она представала в виде сияющего мягким серебристым светом призрака.

– Да, она тут и смотрит на тебя, – сказала Светланка.

Матушка, скользя в вершке от земли, подплыла к крылечку, будто лодочка по тихой заводи, и остановилась перед Цветанкой. Складки её одежды колыхались струями молочного тумана, а в глазах светилась тёплая бесконечность любви. Её прозрачная рука поднялась и коснулась лица Цветанки, и та вздрогнула.

– Словно холодный ветер в лоб подул, – пробормотала она.

– Это не ветер, это матушка дотронулась до тебя, – засмеялась Светланка. – Она прямо перед тобою.

Веки Цветанки задрожали и сомкнулись: она словно прислушивалась к этому ощущению всем сердцем и душой. Открыв глаза, она глухо промолвила:

– Скажи ей тогда… Скажи, что я вижу её во сне, слышу её голос, целую её губы. И я полжизни отдала бы, чтобы снова услышать её песню наяву.

Светланка встретилась взглядом с матушкой, и их завораживающая глубина, тёмная, будто водная толща ночного озера, без слов сообщила ей, что делать. Это знание лунным зайчиком прыгнуло в голову, и девочка, кивнув, встала напротив Цветанки. Руки стоявшей позади матушки опустились ей на плечи, и по телу пробежала волна будоражащей прохлады, точно ледяная змейка проскользнула вдоль позвоночника.

– Я и так слышу тебя, Заинька. Какую песню мне спеть для тебя?

Голос матушки наполнял душу и тело Светланки, тёк по жилам и бился в сердце, и горло само звенело им, как мерцающий хрустальный кубок. Цветанка изумлённо уставилась на девочку.

– Нежана?… – сипло пробормотала она. – Это ты, что ль?

– Я, – прозвенел голос матушки. – Я, Заинька мой. Не робей. Моя доченька видит, слышит и чувствует меня, и я могу через неё говорить с тобою. Но только не слишком долго: она ещё мала, а сил на это у неё уйдёт много. Так какую же песню тебе хотелось бы услышать?

– «Соловушку», – сорвалось с посеревших губ Цветанки. – Он люб мне пуще всех прочих.

– Я так и думала. – В голосе матушки слышалась улыбка. – Под эту песню мы встретились, ею же ты меня провожала в могилу. Что ж, изволь…