Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

• Название: Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
• Автор: Орхан Кемаль
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1975

Орхан Кемаль (1914–1970) не первый в турецкой прозе обратился к жизни рядового труженика. О ней писали в своих правдивых рассказах лучшие прозаики-реалисты 30-х годов прошлого века — Садри Эртем, Бекир Сыткы и прежде всего Сабахаттин Али. Но они изображали его жизнь со стороны, такой, какой она виделась деревенскому учителю, чиновнику, интеллигенту. И апеллировали главным образом к чувствам.

Внутреннюю жизнь человека из низов, во всем ее богатстве, динамизме, многосложности и своеобразии, впервые сделал предметом высокого искусства Орхан Кемаль. Это его главное художественное открытие. И потому без его книг нельзя теперь представить турецкую культуру, как нельзя без них по-настоящему понять и народ, которому писатель отдал все свои силы, весь свой талант.

В книгу вошли роман «Мошенник», повести «Муртаза» и «Семьдесят вторая камера» и рассказы.

---

— Утром в положенное время откроешь камеры. А пока будь начеку. Зашевелятся ночью — сообщи мне лично. Ты понял?

— Сразу позвоню, бейим.

— У меня все…

— Слушаюсь, бейим!

Камеры в тот день были заперты всего на два часа раньше обычного, так что особого недовольства это не вызвало. Вскоре несколько заключенных, в их числе и Кемаль-ага, попросились в уборную. Надзиратели охотно проводили их туда и обратно, за что получили соответствующую мзду.

Акязылы не на шутку струхнул перед прокурором и сразу завалился в постель, натянув одеяло на голову. Обливаясь потом, он проклинал «этих мерзавцев заключенных». Он знал, что они все разболтают, а потом, спасая свою шкуру, свалят все на него. Разве можно на них положиться? Даже власти знают их податливость и, пользуясь случаем, все сильнее закручивают гайки. А они с покорностью баранов склоняют головы перед деджалами! Ведь слова никто против не сказал, когда в мечетях стали устраивать казармы. А потом приказали перейти с письма Корана на письмо гяуров, и они опять смирились.

— Не люди, а дерьмо, — в сердцах пробормотал Акязылы.

В ту ночь ходже приснился прокурор (аллах его знает, откуда он появился!). Схватив его за шиворот, прокурор заорал: «Так это ты главный зачинщик! За все твои дела будешь немедленно повешен!» И прокурор поволок его на виселицу. Напрасно он лил слезы и молил о пощаде. Палач накинул ему на шею петлю и… Акязылы проснулся.

Под впечатлением виденного во сне кошмара он в страхе стал прислушиваться. До него донеслись звуки шагов, скрип ржавого засова…

«Не Кудрет-бея ли это привезли?» — подумал Ходжа.

Поднявшись на колени, он осторожно подполз к запертой двери. Но через щель ничего не увидел. Лишь на втором этаже, там, где были одиночные камеры, мелькнул слабый луч карманного фонарика. Немного погодя зажегся свет в самой крайней одиночной камере, но, что там делается, разглядеть было невозможно.

— Кажется, Кудрет-бея привезли, — сонным голосом сказал кто-то из заключенных.

XXI

Сообщение об аресте Кудрета Янардага попало в стамбульские газеты, и вскоре об этом узнали все.

Шехвар прислала ему телеграмму с пожеланием скорейшего освобождения и выразила готовность немедленно помочь, если это понадобится.

Дюрдане тоже прислала телеграмму и, желая ему скорейшего освобождения, сообщала, что квартира продана и она может хоть сейчас перевести ему вырученные за нее деньги. В молнии было столько всяких подробностей, что она походила скорее на пространное письмо.

Нефисе отправила в министерство жалобу на грубияна прокурора, временно исполняющего обязанности начальника тюрьмы. Она жаловалась на то, что он поместил ее мужа в одиночную камеру, разрешает с ним свидания в строго установленные дни и только через решетку, «как с обыкновенным арестантом», и просила «положить конец такой несправедливости».

Но жалоба не возымела действия. Ведь признать несправедливым порядок, заведенный во всех тюрьмах, значило признать необходимость его изменения.

Прокурор и в самом деле установил в тюрьме жесткий режим. В тюремный двор, казалось, не было доступа даже птицам. Прокурор допоздна находился на территории тюрьмы, появляясь нередко и по ночам. Кудрет приуныл от этих новых порядков, хотя в отличие от других ему было разрешено спать на пуховых перинах, носить шелковые пижамы, заказывать еду, получать книги и газеты. Строгости касались только свиданий. Тут Кудрет не составлял исключения и виделся с посетителями только через решетку. Ждать послаблений, судя по всему, было нечего.

Так прошли первые дни Кудрета в тюрьме. Он, правда, надеялся, что прокурор все-таки поговорит с ним, но тот с мрачным видом бродил по тюрьме в урочное и в неурочное время, словно не замечая его. Не было в том нужды. Надзиратели докладывали ему буквально о каждом движении Кудрета, и прокурор держал его под постоянным контролем.

«Как смеют обходиться со мной подобным образом?» — обозлился Кудрет. Но потребовать у прокурора свидания не решался. Слишком велик был риск. А вдруг прокурор откажет? Это унизит его. Любая просьба унижает. И все же надо что-то придумать. Но что?

В тот день он не явился на свидание с Нефисе.

Кипя от гнева, Нефисе отправилась к прокурору. Прокурор сидел за столом и что-то писал, не обращая внимания на вошедшую, даже не взглянул на нее. Она долго стояла, прежде чем он спросил:

— В чем дело? У вас какая-нибудь просьба?

— Мой муж почему-то не вышел сегодня ко мне на свидание, — ответила Нефисе.

— А мне что до этого? — спросил прокурор, продолжая рыться в бумагах.

— Может, он заболел…

— Для больных у нас существует лазарет.

— Но я хотела бы знать точно…

Прокурор, наводивший справки о Кудрете, Нефисе, Длинном и Идрисе, знал, что Нефисе не состоит в браке с Кудретом.

Вскинув голову, он резко спросил:

— А кем, собственно, вы ему приходитесь?

— Женой.

— Ваше брачное свидетельство?

Нефисе растерялась. Никакого свидетельства у нее не было.

— У меня нет его при себе.

— Потрудитесь в следующий раз захватить, иначе я вообще не разрешу вам свидания!

Нефисе была вне себя от злости. Она чуть было не закричала, что владеет крупным имением, что скоро их партия придет к власти и прокурор ответит за все, но благоразумие взяло верх, и она отказалась от своего намерения. Прокурор, видимо, был не из тех, кого можно запугать. Нефисе, как и всему городу, было известно, что недавно прокурор ворвался в тюрьму, избил нескольких здоровяков заключенных и один подавил бунт. Такое не сулило ничего доброго. Этот тип мог пойти на все, даже арестовать ее за оскорбление при исполнении служебных обязанностей.

— Хорошо, — сказала Нефисе. — Впредь буду выполнять все ваши распоряжения…

Сдерживая досаду, прокурор сказал:

— Это пойдет вам только на пользу!

Нефисе вышла, проклиная в душе нового начальника.

— Добились чего-нибудь? — спросил встретившийся ей старший надзиратель.

— Добьюсь! Есть звери посильнее прокурора.

У ворот ее ждали Длинный и Идрис. Расстроенная до слез, Нефисе села с ними в фаэтон Плешивого Мыстыка. Приятели сразу заметили, что она чем-то расстроена, но расспрашивать ее не стали. А ей так хотелось поделиться своей неудачей, облегчить душу.

Наконец она не выдержала:

— Хам невоспитанный!

— Кто хам — начальник тюрьмы? — спросил Длинный.

— Прокурор.

— Пардон, забыл, что он доконал начальника…

— Ничего. Как говорится, есть звери посильнее медведя!

При слове «медведь» Идрис бросил косой взгляд на Длинного. Тот, вспомнив, как Кудрет частенько обзывал его медведем, поглядел на Идриса. Они с трудом сдержались, чтобы не прыснуть со смеху.

Какая досада, что Кудрет влип в эту дурацкую историю! Лучше бы не лез на рожон, не наступал на любимую мозоль!

— Теперь уж недолго осталось ждать, — сказала Нефисе. — Совсем недолго. Мы непременно победим на выборах! И ничего страшного, если Кудрета не изберут в меджлис. К власти мы все равно придем. И тогда я призову к ответу этого наглеца прокурора…

— Куда везти? — упавшим голосом спросил Плешивый Мыстык.

— В комитет!

Мыстык щелкнул кнутом и подумал: «Все ясно. Ничего она не добилась. Ехали сюда — такое загибала, но, видно, номер не удался. Еще бы! Прокурор все-таки не какая-нибудь шваль. Куда тебе с ним тягаться! Плохо, если наша партия не победит на выборах. Жена глаза мне выцарапает. И зачем только я ввязался в эти партийные дела! Кудрет-бея посадили, а выборы на носу…»

Он повернулся к Нефисе:

— Сестра!

— Чего тебе?

— Выборы-то на носу. А Кудрет-бей в тюрьме. Что же теперь будет?

— Его кандидатуру выставила партия. Победим — его немедленно освободят. Пусть только аллах пошлет нам этот счастливый день! Уж тогда-то я потолкую с этим хамом прокурором!

— Стоит ли связываться? — заметил Длинный.

— По-моему, не стоит, — поддержал его Идрис.

И тут Нефисе будто прорвало:

— Да этот мерзавец даже не глянул на меня, словно к нему пришла баба в рваных башмаках. Стою, стою перед ним, а он хоть бы что! Еле удержалась, чтобы не хватить его чернильницей по башке! В следующий раз, говорит, возьмите с собой брачное свидетельство. Так я и взяла! Съездить бы в Анкару да пожаловаться на него генеральному председателю, задали бы ему трепку! Впрочем, ладно, потерплю до выборов…

Ей вдруг вспомнились выборы тысяча девятьсот сорок шестого. Предположим, их партия победит. Но ведь еще не известно, согласится ли правительство передать им власть. Все говорят: «Исмет не допустит этого! На все пойдет, на любое мошенничество, лишь бы удержаться у власти».

Черные мысли одолели Нефисе. Все может случиться. Неспроста некоторые газеты подняли сейчас шум, уверяя читателей, что Новая партия не сможет сформировать жизнеспособное правительство, что у нее нет подходящих кадров, что ее правительство опозорится на третий день после передачи ему власти… И все-таки главное сейчас — чтобы Кудрет прошел в меджлис, тогда его немедленно освободят. В тюрьме его доконают, в этом Нефисе была уверена.