Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

• Название: Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
• Автор: Орхан Кемаль
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1975

Орхан Кемаль (1914–1970) не первый в турецкой прозе обратился к жизни рядового труженика. О ней писали в своих правдивых рассказах лучшие прозаики-реалисты 30-х годов прошлого века — Садри Эртем, Бекир Сыткы и прежде всего Сабахаттин Али. Но они изображали его жизнь со стороны, такой, какой она виделась деревенскому учителю, чиновнику, интеллигенту. И апеллировали главным образом к чувствам.

Внутреннюю жизнь человека из низов, во всем ее богатстве, динамизме, многосложности и своеобразии, впервые сделал предметом высокого искусства Орхан Кемаль. Это его главное художественное открытие. И потому без его книг нельзя теперь представить турецкую культуру, как нельзя без них по-настоящему понять и народ, которому писатель отдал все свои силы, весь свой талант.

В книгу вошли роман «Мошенник», повести «Муртаза» и «Семьдесят вторая камера» и рассказы.

---

— Расскажи-ка лучше о смерти мамы.

Шехвар не ожидала такого вопроса. Она ведь даже не была на похоронах.

— Не спрашивай, Кудрет, не спрашивай! Бедняжка все время звала тебя перед смертью…

Кудрет видел, что она врет, и все-таки не мог сдержать слез. Вынув из кармана чековую книжку, он выписал чек на пять тысяч лир и отдал его Шехвар.

— Вот, бери и пользуйся на доброе здоровье. Только язык держи за зубами. Деньги я буду высылать тебе регулярно. Но смотри никого не слушай, а главное, не поддавайся на подстрекательства властей. Сегодня ты могла убедиться в том, что мне ничего не стоит обернуть в свою пользу любой факт. Я стану депутатом меджлиса — это вопрос решенный… Поцелуй за меня детей. На них развод не отразится. Отец останется для них отцом.

Кудрет заявил полицейским, что отказывается от своего иска, и попросил не давать делу ход.

Шехвар с чеком в руке покинула участок. Следом за ней вышли Кудрет, Длинный и Мыстык. Едва они переступили порог, как Плешивый Мыстык сообщил людям новость:

— Бей-эфенди не только отказался от иска, но еще и дал своей бывшей жене пятьдесят тысяч лир!

Кудрет не счел нужным вносить поправку в объявленную Мыстыком сумму.

Вечером того же дня он отправился на своей машине в имение и уже через час сидел за бутылкой ракы, отдавая должное разнообразным закускам, приготовленным Гюльтен.

— За тебя! — поднял рюмку Длинный и подмигнул: — А с этой девицей ты уже…

— Нет, ей-богу, нет! Почему спрашиваешь?

— Хочу на ней жениться!

— Сдурел! — бросил Идрис.

— Ты женился — не сдурел. Чем я хуже тебя, коротышка?

— Я намного моложе!

— Зато посмотри-ка на меня. Да из меня, недоросль, четверо таких, как ты, выйдет.

Когда они уже изрядно выпили, Длинный спросил Гюльтен:

— Пойдешь за меня замуж?

— Может, и пойду, — кокетливо ответила девушка.

— Слыхал, коротконогий?

Гюльтен рассмеялась:

— Не дай аллах, если такое услышит его ханым!

— Кстати, куда подевались ваши жены? — спросил Длинный.

— Пошли к соседям в гости.

Приятели сидели до глубокой ночи, пили ракы и обсуждали, как действовать дальше. Длинный утверждал, что Кудрет слишком много говорит в своих речах о религии и ходят слухи, будто власти собираются его арестовать.

— Ерунда!

— Ах, вот как! Конечно, тебе в тюрьме была лафа! Но начальника теперь сменили. Так что имей это в виду.

— Мне безразлично.

— Не скажи! Пропишут строгий режим — тогда пропал…

Кудрет затянулся, выпустил дым.

— Неужели вы до сих пор не поняли, что народ на моей стороне! А если к народу присоединится и духовная братия? Пусть только попробуют посадить меня в тюрьму! В очередной речи буду до небес превозносить халифов и падишахов. Я ничего не боюсь. Как говорится, либо на коне, либо под конем! А тюрьма — не так уж это страшно. Напротив, тюрьма приносит популярность. А популярность прокладывает путь в меджлис. Словом, тюрьма мне не страшна! И от своего я ни на шаг не отступлю!

XX

— Кудрет Янардаг арестован!

Эта новость была подобна взрыву бомбы.

Что случилось? За что его арестовали? Где он сейчас?

По центральной улице с грохотом носился фаэтон Плешивого Мыстыка. Останавливаясь у лавочек, Мыстык соскакивал с козел и, прикрывая рукой рот, сообщал владельцам последнюю новость. Затем снова взбирался на козлы и дергал вожжи:

— А ну, проклятые твари!

Мыстык проклинал всех и вся: лошадей и разбитый фаэтон, покупателей и продавцов, время, власти и судьбу. Почему же все молчат, чего ждут? Впрочем, что говорить обо всех, если даже члены его партии, которых он только что объездил, и в ус не дуют, только спрашивают: «Когда ты об этом узнал? От кого?» Да не все ли равно от кого? Арестовали святого человека! Позор! Позор всем вам и вашим предкам! Ведь совсем недавно аплодировали ему, драли глотку: «Браво! Браво! Многие лета! Да убережет тебя аллах от дурного глаза!» Бросают за решетку человека только за то, что он шел по пути, предначертанному аллахом, а им хоть бы что. Куда подевалась их человечность? Куда подевались верность партии и преданность аллаху?

— А ну, твари распроклятые!

Плешивый Мыстык хлестал в гневе ни в чем не повинных лошадей и орал:

— Бездушные! Бездушные подлецы!

Члены правительственной партии на радостях потирали руки, а сторонники оппозиции метали громы и молнии. Члены Новой партии пока не выработали единого плана действий в создавшейся ситуации. Ссылались на вилайетский комитет, который сразу доложил о случившемся руководству партии и ждал соответствующих указаний. Люди здравомыслящие так и говорили: «Лучше всего подождать указаний из центра. Как бы то ни было, не следовало вмешивать в политику религию».

Вскоре было обнародовано официальное сообщение руководства, в котором говорилось: «Партия не несет ответственности за выступления своих членов. Наши устав и программа общеизвестны. Если в выступлениях членов партии будет установлено то или иное правонарушение, соответствующие компетентные органы в установленном законом порядке могут возбудить против них уголовное дело».

Остальные оппозиционные партии придерживались примерно того же мнения:

— Руководство поступило справедливо.

— Разумеется. Иначе невозможно было поступить.

— Не стоит, пожалуй, впутывать религию в политику.

— Так-то оно так, однако…

— Однако Кудрет-бей не первый день в своих речах играл на религиозных чувствах избирателей. При желании это можно было давным-давно пресечь.

Раздался смех.

— Эфендим, дорогой, не надо копаться в этом деле.

— Почему?

— Да потому, что каждый знает, что в нашей стране религия — лучшее орудие политики, особенно во время выборов. Наших партийных боссов вполне устраивали его речи, но, когда запахло жареным, они умыли руки.

— Совершенно верно. Значит, не зря все это время власти помалкивали?

— Не зря. Ты что, Исмета не знаешь? Раз он молчит, значит, жди беды!

— В таких тонкостях я плохо разбираюсь. Ясно одно: не будет в нашей стране никакой демократии! Одна рука дает, другая отнимает!

— Ты вот упомянул Исмета, а в чем, собственно, его вина? Не он ведь возглавляет правительство!

— Ну и что? Все равно он — первая скрипка. Если бы в один прекрасный день случилось невозможное и власти с оппозицией поменялись бы местами, его слово и тогда было бы законом.

— Ну, это ты уж слишком!

— Случись такое, убедился бы, что я прав.

Пока Кудрет разглагольствовал о «пути, предначертанном аллахом», и «праведниках веры», власти терпели, но стоило ему призвать «любимых и дорогих братьев и граждан» восстановить халифат и султанат, как чаша терпения переполнилась. Сторонники Кудрета, в том числе разного рода реакционеры, которые восторженно приветствовали его дерзкие призывы, отлично знали, что, раз Исмет молчит, добра не жди. И когда Кудрета взяли, они сразу поджали хвосты, лишь бурчали себе под нос:

— Деджалы перешли к действию!

— Какая наглость! Перед самыми выборами!

— Помните, что он сказал? Если вы захотите, то сможете восстановить и халифат, и султанат…

— Не только сможете, сказал он, но обязаны! А что это значит? Восстановить — значит применить силу. А это…

— Все ясно, эфендим! Но разве так уж это плохо?

— Кто говорит, что плохо? Но все в свое время. Сам знаешь! Запоет петух раньше времени — ему голову оторвут!

— Допустим, ну а как же демократия?

— Она только для тех, кто держит в своих руках бразды правления!

— Помянешь мое слово. Придет время, и на их головы обрушится гром небесный.

— Это уж точно! Потому что нет у всевышнего пальцев, чтобы выцарапать им глаза.

— Пошлет на них потоп или землетрясение…

— О всемилостивейший, сжалься! Не посылай нам бедствий!

— Все равно пошлет, да такие, что…

— Разве может всевышний покинуть тех, кто готов пожертвовать собой ради него?

— Не приведи аллах!

— Ну скажи, в чем повинен бедняга Кудрет-бей? В том, что сил не жалел, превознося славное имя всевышнего!

— Что за народ!

— Не народ, а сброд!

— Правильно сказал Плешивый Мыстык: сборище бездушных людишек!

— Не бойтесь, разверните святое знамя ислама, силой освободите страдальца, покажите себя!

— Будут выжидать. Посмотрим, дескать, какой оборот примет дело…

— Вот такие и распяли святого Иисуса!

— Тс-с-с! Молчи!

— Молчи, молчи… А если уже невмоготу?

— Невмоготу — тогда сам разверни святое знамя ислама!

— Легко сказать. Дома у меня куча детей, иждивенцев, чтоб им пропасть!

В городе только и было разговоров, что об аресте Кудрета. Даже дети толковали об этом событии. В торговой части на улицу вышли все лавочники. Каждый старался дать свою оценку случившемуся, а реакционеры всех подстрекали: «Гром небесный рушится на наши головы!»