Хуан Мадрид - Считанные дни, или Диалоги обреченных

• Название: Считанные дни, или Диалоги обреченных
• Автор: Хуан Мадрид
• Издательство: «ИД «Флюид»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-98358-206-4

Хуан Мадрид (р. 1947) принадлежит к тому избранному кругу писателей, которые были приняты с равной степенью восторга как среди читателей, так и среди критиков. В его произведениях социальной направленности прослеживается особый дар — преломлять все перипетии сюжета через собственный внутренний мир, а также поразительное проникновение в суть человеческой психологии и умение развивать сюжет столь остро и динамично, что невозможно оторваться, пока не дочитаешь до конца. Не удивительно, что роман «Считанные дни» вдохновил знаменитого испанского режиссера И. Урибе снять одноименный фильм с Хавьером Бардемом и Кармело Гомесом в главных ролях.

Хуан Мадрид — художник-реалист в прямом значении слова. Он показывает действительность такой, какова она есть на самом деле, без попыток смягчить или приукрасить в ней что-либо. Ироничный до издевки, сентиментальный до слез, он то унижает своих персонажей, то сочувствует им, описывая «мерзости жизни» мадридского дна, где все пьют, колются, занимаются любовью и непотребствами, смеются и плачут, где у каждого есть мечта, для осуществления которой они и сбились в стаю, ненавидя друг друга и не представляя себе друг без друга жизни. Они бесконечно одиноки и беззащитны перед злом и цинизмом общества, объединяет же их лишь одно — всем им осталось жить считанные дни.

---

— Да это же Лисардо! — удивился Риполь.

— Один из тех, кто ведет растительный образ жизни в нашем квартале, — подтвердил Антонио. — Их называют либо «чорисо»[65], либо крысятниками.

Паскуаль вытянул шею.

— Лисардо?! Кто такой?

— Заблудшее чадо Лопеса-Уисинга, — ответил Риполь. — Его, как и отца, зовут Лисардо. Отец занимается реконструкцией старинных зданий и поручил мне вести его дела. Кажется, в одном из разговоров я уже упоминал его имя. Хотя не важно, сегодня вечером увидишься с ним на фиесте, там и познакомитесь.

Паскуаль взял фотографию и принялся внимательно ее разглядывать.

— Глазам своим не верю! Действительно его сын. Этот наркоман настолько опустился, что колется прилюдно посреди Пласы. А отец знает?

Риполь отобрал из пачки четыре фото.

— Данные снимки не подлежат опубликованию. Ни при каких обстоятельствах. Поступай с ними как хочешь, но о публикации и думать забудь.

— Он сам предложил мне сфотографироваться, — возразил Антонио. — У меня есть его разрешение.

— Сеньор Лопес-Уисинга — мой клиент, и я не позволю, чтобы физиономия его сына появилась где-нибудь в прессе, тем более в таком виде. Усвоил?

Херман Риполь с показной старательностью порвал фотографии и спрятал мелкие кусочки в карман пиджака.

— Если я увижу их на страницах каких-либо изданий, то вчиню тебе иск за вторжение в частную жизнь, Антонио. Ты меня хорошо понял?

Антонио кивнул, не произнеся ни слова. Паскуаль подхватил его под локоть и повел за собой по безлюдному коридору офиса.

— Прошу, подумай хорошенько, — попросил Антонио. — Уверен, книга произведет фурор. Я не требую предоплаты. Не хочу никакого аванса. Издание почти ничего не будет тебе стоить: я сам придумаю тексты под фотографиями — маленькие наброски в виде леденящих душу историй.

— Ты хорошо разбираешься в своем деле — этого у тебя не отнять, но и я в своем — не последний человек. Поэтому утверждаю: никто не будет платить деньги за мерзость и нищету, в которой живут ближние наши. Это никому не интересно. В шестидесятые годы еще туда-сюда, но теперь… с этим покончено. Люди, способные потратить деньги на книги, более того — на альбомы, не хотят, чтобы им выворачивали душу. Такие вещи, несомненно, имеют место, никто не отрицает, но они не являются товаром. А то, что не продается, как бы не существует вовсе.

— Послушай, Паскуаль. Я видел такую жизнь в Маласанье, но она присутствует в любом другом районе, в любом городе. Возьми какой угодно квартал Мадрида: Лавапиес, Сан-Блас, Эль-Посо-дель-Тио-Раймундо, Вальекас… — везде одно и то же. Моя книга положит начало целой серии зарисовок из городской жизни. И не только в Мадриде, с таким же успехом можно фотографировать в Париже, Марселе, Берлине, Лондоне, в Нью-Йорке и в Севилье. Неужели до тебя не доходит? Под видимым благополучием, под слоем роскоши таится другой мир, мир мерзостей, вероломства и угнетения. В нем никогда не восходит солнце, потому что отсутствует горизонт.

— Похоже, ты в восторге от наркоманов и шлюх, хлебаешь это дерьмо полной ложкой. Но существует и другой взгляд на вещи… Другой угол зрения, как ты говоришь.

Антонио его перебил:

— Безусловно, существует, согласен… в жизни вообще есть много чего такого… Если хочешь, я могу снимать за рюмочкой вина прогрессивных, современных деятелей, новых профи, гребущих деньги лопатой, полицейских… словом, сильных мира сего. Режиссеров, писателей, журналистов… И противопоставить их проституткам, наркоманам и торговцам наркотиков. Так даже убедительнее… Тебе не кажется, Паскуаль? Это книга очень важна для меня.

Паскуаль положил ему руку на плечо.

— Ты мой брат, Антонио. Мы должны верить друг другу. Ты мне не чужой, не просто фотограф, случайно зашедший в издательство. И поэтому я скажу тебе одну вещь: продолжай заниматься путеводителями и будешь обеспечен работой на долгое время. Выкинь из головы бредни о мадридском подземелье и других, как ты выражаешься, углах зрения. Если хочешь совет, то направь свой талант на художественные фотографии, такие, чтобы в них ощущалась поэзия, культура, не знаю… Сделай так, и тогда мы сможем поговорить о твоей новой книге.

Паскуаль открыл дверь в кабинет.

— Я никогда ничего у тебя не просил. Ты всегда ходил в любимчиках — родители давали тебе все, о чем только можно мечтать, а ты отказываешь мне в маленьком одолжении.

Лицо Паскуаля исказилось гневной гримасой. Он схватил брата за лацканы пиджака.

— Любимчиком! — закричал он. — Любимым сынком! Ты совсем рехнулся, неудачник!

— Отпусти меня! Я сказал, отпусти, сейчас же!

Антонио с силой толкнул Паскуаля, тот с глухим стуком ударился о дверь.

— Как у тебя язык повернулся сказать такое? Неблагодарный кретин!

— Давай успокоимся… довольно, — проговорил Антонио, тяжело дыша. — Но не вздумай опять распускать руки.

— Любимчик… И ты говоришь мне такое? Ты, кто не пошевелил пальцем за всю свою жизнь, кого отчисляли со всех факультетов за безделье, кто не имеет никакой специальности. Пока ты нюхал наркоту и тискал своих раскованных подружек, я боролся с франкизмом… Смотри мне в глаза! Я вкалывал до изнеможения, делал не то, что нравится, а что должно, понял, умник?

Паскуаль сделал несколько глубоких вздохов.

— Ты не представляешь, какого труда стоило мне выбиться в люди, — мне, как ты утверждаешь, любимчику родителей. Ты даже не знаешь, как отреагировал отец, когда услышал о твоем желании стать художником. И не досаждай мне больше, Антонио. Ладно, извини, если я погорячился. Сдали нервы… у меня тут… Прости, хорошо?

— Ты тоже прости меня; у меня нет никакого права требовать от тебя издания книги, которая тебе не по нраву.

— Нет, это я должен просить прощения. — Он устало улыбнулся. — Я очень тебя люблю, ты мой единственный брат. Давай отложим наш разговор. Мне надо кое-что обсудить с Херманом.

— Вот ты всегда так: самое важное откладываешь на потом. Совсем не изменился, ни на йоту.

— Я должен приготовиться к важной для меня встрече. Ты не единственный, у кого есть срочные дела — у других тоже. Прошу, давай поговорим в другой раз.

— Паскуаль, подумай, пожалуйста. Мне нужна эта книга как воздух. Книга о Маласанье.

— Приличные люди в Маласанью больше не ходят. Ты думаешь, приятно смотреть на мерзость? У тебя с головой не все в порядке. Ты застрял в этих чертовых годах, когда начались первые тусовки и Испания задышала воздухом творческой свободы, но самое страшное, ты продолжаешь верить во всю эту чушь.

Глава 26

Девушки сидели у Антонио в ванной. Сквозь густой пар просвечивала покрасневшая от горячей воды кожа.

— Завтра воскресенье, — объявила Ванесса. — Пойдем в какой-нибудь дорогой магазин, накупим всякого шмотья и дунем в Марокко с кучей денег. Только нас тут и видели.

— Погуляем на славу! Антонио бывал там много раз, и ему понравилось.

— Не приплетай сюда твоего фотографа. Поедем вдвоем. На кой ляд нам сдался в Марокко твой зануда? С таким же успехом я могу сказать, что возьму с собой Лисардо.

— Выдумала тоже, Лисардо и Марокко! Одно с другим не вяжется. Вот Антонио — тот да, прямо создан для этой страны.

— От мужиков одни напасти, Чаро. Лучше поедем одни, не забывай, теперь мы при деньгах. Зачем нам мужики? По-моему, мы прекрасно обойдемся и без них.

— Интересно, сколько мы выручим за те пакетики, которые дал нам Рафа? Коняшка — отменный, высший класс. Если мы его маленько смешаем, то заработаем… даже в голове не укладывается… несметное количество денег, целую прорву.

— Хотела бы я посмотреть на Ибрагима. Представляешь, какую он скорчит физиономию, Чаро?

— Даже думать не хочу. И тебе не советую. Я боюсь… Вдруг он узнает, кто его заложил? Нет, лучше об этом не думать.

Ванесса презрительно повела плечами. Она вылила на волосы немного шампуня из запасов Антонио и принялась втирать его в голову. Пена образовала белую шапку, стекая по лбу и щекам.

— Ничего он не узнает. Рафа не такой дурак, чтобы особенно распространяться. И потом, какое тебе до него дело? Ибрагим — козел… еще тот жучара, впрочем, как и все остальные. В этом мире каждый сам по себе, у каждого свой интерес, разве не так? Мне на него наплевать, чтоб ему провалиться! — Ванесса стерла с лица пену тыльной стороной ладони и продолжила: — Если мы выгодно распорядимся коняшкой, то упакуемся в лучшем виде. Можно будет купить доллары. Не хочешь? Станем такими важными, богатыми, что твоя американская миллионерша, ха-ха-ха!

— Размечталась! Вряд ли нам хватит на это денег, глупышка!

— А почему бы и не помечтать? Мечтами жизнь полнится.

— Мечтами? Тогда я скажу тебе одну вещь, от которой ты окаменеешь. Мы с Антонио сговорились жить вместе. — Ее лицо озарилось счастливой улыбкой. — Не ожидала?