Хуан Мадрид - Считанные дни, или Диалоги обреченных

• Название: Считанные дни, или Диалоги обреченных
• Автор: Хуан Мадрид
• Издательство: «ИД «Флюид»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-98358-206-4

Хуан Мадрид (р. 1947) принадлежит к тому избранному кругу писателей, которые были приняты с равной степенью восторга как среди читателей, так и среди критиков. В его произведениях социальной направленности прослеживается особый дар — преломлять все перипетии сюжета через собственный внутренний мир, а также поразительное проникновение в суть человеческой психологии и умение развивать сюжет столь остро и динамично, что невозможно оторваться, пока не дочитаешь до конца. Не удивительно, что роман «Считанные дни» вдохновил знаменитого испанского режиссера И. Урибе снять одноименный фильм с Хавьером Бардемом и Кармело Гомесом в главных ролях.

Хуан Мадрид — художник-реалист в прямом значении слова. Он показывает действительность такой, какова она есть на самом деле, без попыток смягчить или приукрасить в ней что-либо. Ироничный до издевки, сентиментальный до слез, он то унижает своих персонажей, то сочувствует им, описывая «мерзости жизни» мадридского дна, где все пьют, колются, занимаются любовью и непотребствами, смеются и плачут, где у каждого есть мечта, для осуществления которой они и сбились в стаю, ненавидя друг друга и не представляя себе друг без друга жизни. Они бесконечно одиноки и беззащитны перед злом и цинизмом общества, объединяет же их лишь одно — всем им осталось жить считанные дни.

---

Ванесса и вправду окаменела, уставившись на подругу удивленными глазами.

— Жить вместе, жить вместе… — повторяла она как заведенная.

— Да, я и Антонио. Считай, он уже мой муж.

— Это случилось вчера вечером?

— Да, вчера.

— Он сказал, что возьмет тебя замуж?

— Да, и еще сказал, что любит меня. Он очень нежен со мной, и я плачу ему тем же.

— А как же Альфредо?

— Альфредо? Посуди сама: он меня не любит, избегает со мною встреч. Знаешь, какие слова говорил мне Антонио? Он хочет начать со мной новую жизнь.

— Так и сказал? Новую жизнь? А я? А что будет со мной? Ты обо мне подумала? Мне-то куда податься — к Лисардо? Ловко распорядилась! Лисардо не годится для совместной жизни, он к этому просто не способен. А уж об Угарте и говорить не приходится. Полный придурок!

— Не отчаивайся, Ванесса, найдешь кого-нибудь другого, например завтра, на фиесте.

— Конечно, чтобы ублажать его языком. У меня таких — что песку морского!

Ванесса стала кусать от злости губы, потом горько заплакала. Чаро с болью смотрела на подругу и не знала, чем ее утешить.

— Я всегда знала… Знала, что придет день и ты заведешь себе нового дружка, а меня выкинешь на помойку, как ненужную тряпку, хотя мы поклялись в вечной дружбе. И теперь…

— Ванесса, Ванесса, пожалуйста… Послушай меня… Я пыталась убедить Антонио жить втроем, клянусь. И все ему о тебе рассказала. Но он хочет быть только со мной. — Чаро сжала ей плечо. — Ты меня слышишь?

— Значит, мы расстанемся?

— Ванесса, Ванесса… Тут уж ничего не попишешь! У Антонио есть профессия, он взрослый мужчина, да еще какой! Помнишь, как он вел себя, когда приходил Рафа? Помнишь? Он кажется мне надежным. У нас будет свой дом… Я всегда мечтала поселиться где-нибудь в одном месте… — Чаро задумалась, машинально шлепая ладонями по воде. — Такой шанс выпадает не каждый день. Он сказал, что я принесла ему удачу.

Постепенно Ванесса успокоилась и, утерев слезы и сопли, проговорила:

— Ты просто дурочка! Этот тип никогда не будет жить с тобой одной семьей.

— Сегодня вечером я не пойду с вами, Ванесса. Я ему обещала. Он — мой муж, и если он против моего присутствия на фиесте, то я подчинюсь. Со старым покончено раз и навсегда!

— Твою мать! Очень хорошо! Сказать мне такое перед самой фиестой, когда ничего нельзя поправить. Прикажешь послать в задницу двадцать тысяч песет?

— Почему нельзя? Можно подыскать кого-нибудь взамен. Например, Пили. Пили очень милая девчонка.

— Пили до тебя далеко.

— Я останусь жить здесь, у Антонио.

— Такое может пригрезиться только с пьяных глаз!

— Ванесса! Я много о тебе думала, правда. И поставила Антонио условие: после того как мы окончательно устроимся, ты будешь к нам приезжать — на время. Иначе и быть не может — ближе у меня никого нет. Ты — моя лучшая подруга, больше чем сестра.

— Помнишь Реформку? Если забыла, то я напомню. По ночам, когда все дрыхли, я залезала к тебе в постель, и мы принимались болтать обо всем на свете, клялись никогда не расставаться, все время жить вместе.

Чаро расплакалась. По щекам потекли крупные слезы. Погоревав немного, она сполоснула лицо горячей мыльной водой и успокоилась.

— Ничего не могу с собой поделать. Перед глазами все время стоит мой отчий дом, сестренка Энкарнита, мать, отец… Уже три года, как от них нет ни одной весточки, а я все продолжаю тосковать по дому; хочется привести туда Антонио, познакомить с моими родителями, сестренкой. Или нет, пусть лучше они приезжают к нам в Мадрид. Мы не должны прерывать нашей дружбы, Ванесса. Дай мне слово, что останешься моей подругой навсегда.

Ванесса раздраженно дернула плечами.

— Мне теперь все равно.

— Не сердись, прошу тебя!

— Одного не понимаю: зачем ты постоянно твердила, будто Антонио поедет с нами в Марокко? Хотела подготовить? Могла бы сказать всю правду и раньше.

— Я сама узнала только сегодня. Антонио дал мне ответ утром, когда мы завтракали, а ты еще спала. Я просто не успела.

— Вот тихоня!

— Будет тебе, Ванесса! Скоро ты его полюбишь, вот увидишь!

— Нет, не могу поверить. Не могу тебя представить рядом с этим фотярой. Он не твой тип мужчины.

— Мы отведем тебе постоянную комнату в нашем доме, Ванесса. Чудесную комнату.

Чаро привстала и с силой притянула ее к себе.

— Хочу родить девочку. Назову ее Ванессой в твою честь, клянусь!

Ванесса опять заплакала, тихо всхлипывая на плече подруги.

— Не плачь, не плачь, дорогая, пожалуйста! Сегодня — один из счастливейших дней моей жизни.

Девушки разъяли объятия и провели некоторое время в молчании, поливая себя гелем и натирая друг другу спину.

Потом Ванесса вытянулась в ванной и заурчала от удовольствия.

— Расскажи мне что-нибудь, одну из твоих баек.

— Какую?

— Не знаю. Все равно, лишь бы в ней говорилось о чем-нибудь приятном. Например, о любви, хорошо?

— Сейчас не приходит на ум ничего путного.

— Ты мастерица выдумывать.

— Ладно. Расскажу тебе, как познакомились мои родители.

— Это не о любви. И вообще ни о чем. Не пудри мне мозги!

— Ты не права, милая. Мать вспоминала о своей любви к отцу с большой теплотой. Хочешь, расскажу, какой у нас с Антонио будет дом?

— Нет, не хочу. Даже не начинай.

— Тогда — об одной буре, в которую попал мой отец, когда вышел в море на танкере «Эль Фарол».

— Там есть что-нибудь про любовь?

— Дорогая, ну откуда? Речь идет о приключениях.

Вдруг Чаро напряглась.

— Что это?

Ванесса прислушалась.

— Похоже, кто-то стучится в нашу дверь.

— Может, полицейские? — спросила Чаро шепотом. — Не иначе как пришли за нами. Боже мой!

— Думаешь, Рафа нас обманул?

— Ванесса, дорогая, перестань меня пугать. Я и так едва жива от страха.

Меж тем крики усилились, кто-то изо всей силы колотил в дверь ногой. Мужской голос громко звал Чаро.

— Альфредо! — Чаро привстала. — Да это же Альфредо!

— Неужели?

— Я тебе говорю, это Альфредо. Слушай, слушай сама…

Чаро поднялась и, расплескивая воду, выпрыгнула из ванны. Потом подошла к двери и открыла ее рывком.

— Подожди! — завизжала Ванесса. — Не открывай!

Чаро высунулась наружу.

Альфредо бил ногами в дверь соседней студии. Его лицо побагровело от ярости.

— Альфредо! — позвала Чаро. — Альфредо!

Тот оставил дверь в покое и, повернувшись, скрестил руки на груди:

— Какого дьявола! Ты что, оглохла? — спросил он.

Чаро вскрикнула от радости и бросилась к нему с распростертыми объятиями; с голого тела ручьями стекала вода, образуя на полу грязные лужицы.

Глава 27

Ибрагим отобедал в ресторане «Тысяча и одна ночь», где подавались блюда русской кухни, и зашагал по улице Сан-Висенте-Феррер, засунув руки в карманы пиджака.

Около него притормозил фургон. Дверь открылась, выпустив Рафу и двух полицейских в форме.

Ибрагим медленно выпростал руки и стал ждать продолжения.

— Добрый день! — приветствовал его Рафа. — Как дела?

— Хорошо, — ответил Ибрагим. — Вышли поразмяться, сеньор инспектор?

Рафа улыбнулся.

— Надо признать, ты хорошо воспитан, тонкая штучка.

— Если хотите со мной поговорить, я не возражаю. Но прежде, позвольте позвонить моему адвокату.

— Руки на машину, козел! — приказал Рафа.

Иранец положил руки на горячий капот фургона. Рафа его обыскал и, не найдя оружия, приказал:

— Покажи документы. Пошевеливайся. Хочу на них взглянуть, просто сгораю от любопытства.

Ибрагим вытащил из бумажника вид на жительство. Но Рафа даже не взглянул на документ, молча принял его из рук иранца и стал им обмахиваться, не спуская глаз со своей жертвы.

— Что-нибудь не в порядке? Есть проблема?

— Нет, я просто попросил предъявить документы. Если, конечно, тебя это не затруднит.

— Всегда к вашим услугам, инспектор.

— Конечно, конечно, Ибрагим. Или я должен называть тебя Мулейн Шигар? Как ты предпочитаешь?

Смуглое лицо Ибрагима побледнело.

— Не понимаю.

— Не понимаешь? Ты серьезно? Какая жалость. А я старался, делал запросы, наводил справки и выяснил: некий Мулейн Шигар Мухаммед, военный в чине сержанта, инструктор Народной Иранской Армии, исчез в Мадриде год назад. А на его месте появился Ибрагим. Вы похожи как две капли воды, если не считать бороды, и, естественно, имеете одни и те же отпечатки пальцев.

Рафа швырнул вид на жительство на капот фургона. Ибрагим медленно его подобрал. На его невозмутимом лице не дрогнул ни один мускул.

— Что вам от меня нужно?

— Мои товарищи из Управления по эмиграционным делам передали мне следующую информацию: ты бы очень не хотел быть выдворенным из страны и препровожденным обратно в Иран. Там тебя давно ищут с фонарями, чтобы расстрелять. Разве не так? Ты ведь дезертировал из армии, а может, выкинул еще чего похлеще, кто тебя знает? Можно проехать до посольства и уточнить все на месте. Как тебе такой расклад?