Василий Балябин - Забайкальцы. Книга 4.

• Название: Забайкальцы. Книга 4.
• Автор: Василий Балябин
• Издательство: Восточно-Сибирское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1987

Четвертая книга романа «Забайкальцы» Василия Балябина посвящена сибирякам, потомкам отважных русских землепроходцев, тем, кто устанавливал советскую власть на восточных окраинах необъятной России.

В романе показаны боевые дни и ночи забайкальских партизан, отважно сражающихся с японскими интервентами и белоказачьими бандами атамана Семенова и барона Унгерна. Перед читателем проходят образы руководителей партизанского движения на Дальнем Востоке, большое место в произведении занимает образ легендарного героя гражданской войны Сергея Лазо.

Четвертая книга романа заканчивается рассказом о начальном этапе мирной жизни в Забайкалье.

---

ГЛАВА V

Дружная весна наступила в Забайкалье в 1920 году. Травой порадовал хлебопашцев вешний Никола, а во второй половине мая, даже в северных районах области сопки пламенели розовым цветом багульника. Как раз в это время по таежным дорогам в сторону буйной реки Витим двигался конный отряд в полсотни вооруженных всадников.

Ехали конники проселками мимо редких в этих местах деревушек, заимок, еланей, где чернели полоски свежей пахоты. На одной из пашен, недалеко от дороги, работали двое: за плугом шел пожилой бородач в сарпинковой рубахе и соломенной, почерневшей от времени шляпе, три пары быков погонял белобрысый, с облупившимся носом подросток лет пятнадцати.

— Цоб, Мишка, цо-о-об! — покрикивал он на быков осипшим от натуги голосом, крутя над головой ременным на длинном черне кнутом. — Цо-обэ!

Он первый увидел всадника, рысившего по дорого мимо их пашни, за ним еще трех, и вот уже целая колонна их показалась из-за мыска.

— Дядя Илюха! — встревожился погонщик и, приотстав от быков, поравнялся с пахарем. — Гляди-ка, казаки едут какие-то.

Пахарь, глянул в ту сторону, куда показывал мальчик, остановил быков:

— Тпру, пусть отдохнут, посмотрим, что это за войско такое?

— Уж не бароновцы ли это, каратели? — струхнул погонщик, опасливо глядя на конников. — Как бы они к нам не заявились?

— Шибко мы им нужны! Чудак! — Бородач присел на градиль плуга, достал из-за голенища ичига берестяную табакерку и, захватив из нее щепоть молотого табаку, положил его за губу.

А конники все ближе и ближе, вот они ужо с пашней поравнялись, проезжают мимо.

— Да это же красные, большаки! — безошибочно определил пахарь. — Видишь, ни погонов у них на плечах, ни кокардов на фуражках, а вон у одного красный бант на груди. — И, провожая взглядом, продолжил: — В далекий поход направились, видать!

— А как ты угадал, что в далекий? — удивился погонщик.

— Чего же не угадать-то! Видишь, кони завьючены по-походному, сумы седельные, саквы туго набиты, шинели, попоны в тороках, да и заводных копей вон сколько со вьюками! В ящиках-то наверняка патроны, даже пулемет вижу зачехленный, к седлу притороченный. Я ведь и сам две войны отломал, что к чему, понимаю.

Старый казак не ошибся, отряд этот и в самом деле отправился в далекий путь, повел его большевик Яков Жигалин, тот самый выборный командир казачьего полка, что два года тому назад устанавливал в Чите советскую власть. Высокого роста, худощавый, чернобровый казачина ехал впереди на гнедом с прозвездью бегунце, зорко посматривая по сторонам. Трофейный английский френч его перекрещивали на груди ремни от шашки и короткого японского карабина. В спешке, в хлопотах по поводу приготовления к походу он даже фуражку не успел приобрести, а потому и ехал теперь в серой, видавшей виды папахе.

Большую и ответственную задачу возложил на Жигалина военный совет НРА (Народно-революционной армии): организовать и возглавить экспедицию в пятьдесят человек красных командиров и политработников, провести их тайгой в обход Читы на Амур, где находился со своим штабом Дмитрий Шилов — командующий фронтом красных партизан Амура и Забайкалья. В военном совете понимали всю трудность и опасность задуманной операции, но иного выхода не было. Хотя к этому времени Западное Забайкалье было освобождено от белогвардейщины (так же, как и полностью Амурская область), а революционные части 1-й Иркутской дивизии находились на подступах к Чите, в самом городе прочно засел атаман Семенов. При помощи японских дивизий и остатков колчаковских армий из разбитого каппелевского корпуса ему удалось усилить свое войско, закрепиться в Чите и в захваченных им южных и центральных районах области, отрезав таким образом весь Дальний Восток от Сибири. Создалась так называемая "читинская пробка". Япония в достатке снабжала Семенова оружием, боеприпасами и воинским снаряжением, всем тем, чего так не хватало красным партизанам Амуро-Забайкальского фронта. Но самым большим недостатком у партизан было отсутствие опытных, знающих военное дело командиров и политруков, вот почему и была снаряжена эта таежная экспедиция.

Отряд у Жигалина получился боевой, дружный, хотя и очень разнородный по составу: тут и пехотные командиры Красной Армии, горняки черемховских угольных копей, казаки и моряки. Многие из них и на коне-то ехали впервые, мучились от неуменья сидеть в седле, нараскоряку ходили к концу дня на биваках. Больше всех страдал от этого чех Бурынь, бывший начальник штаба пехотной дивизии, человек громадного роста, грузный, широкий в плечах. Жигалин и коня подобрал под стать Бурыню: большого, донских кровей. Садиться на дончака помогал Бурыню Григорий Чепизубов — забайкальский казак Улятуевской станицы, он же и учил незадачливого всадника правилам верховой езды. Однако советы Чепизубова плохо осваивались Бурынем; при езде рысью он, держась за поводья обеими руками, откидывался назад, нелепо колыхался всем телом и часто спешивался, предпочитая идти пешком. А когда отряд переходил на рысь, бежал рядом с конем, держась за стремя. В это утро Бурынь рассмешил весь отряд, вздумав сесть на коня с пня без помощи Чепизубова. Жигалин видел, как он. возвышаясь над конем, ухватился за луку и, зацепив ногой за вьюк, кулем перевалился через седло и плюхнулся в мокрый от росы песок.

— Не можна так ехать, совсем не можна! — чуть не плача с досады, бормотал он с ударением на последнем слоге, отряхиваясь от песка. — Товарищ Яков, устрой мени, пожалуйста, какой-нибудь паршивый повозка!

— Нельзя, товарищ Бурынь, какая же езда на повозке в тайге! Там и дорог-то нету никаких. Ничего-о, привыкнешь, дело это нехитрое.

В пути Бурынь ехал рядом с Жигалиным, слушал наставления Якова, пытался подражать его посадке на лошади, а тот, с детства приученный к седлу, сидел в нем как впаянный. Когда переходили на рысь, он, чуть клонясь вперед и слегка приподнимаясь на стременах, оглядывался на Бурыня, пояснял:

— Вот так надо, во! Оно и коню легче, и самому хорошо!

Поднялись на небольшой, заросший молодым березником перевал, откуда видно деревеньку, две улицы которой растянулись вдоль речки. Здесь в ожидании высланного вперед разъезда Яков остановил отряд, в полевой бинокль принялся рассматривать деревню и ее окрестности. Люди спешились, разнузданные кони щипали молодую травку, зеленевшую по обе стороны дороги, влево и вправо от нее молодые кудрявые березки утопали в сплошном цветении багульника, пряным ароматом которого был густо напоен воздух.

— Эка, паря, дух-то какой от багулу приятственный, прямо-таки мед! — заговорил Чепизубов, с конем в поводу подойдя к Жигалину. — И до чего же его много везде. Куда ни глянь — вся тайга как в заплатах розовых!

— Угу, — мотнул головой Жигалин, продолжая оглядывать в бинокль уходящую вдаль широкую падь.

Чепизубов, оглянувшись на соотрядников, загораживаясь от них конем, тронул Якова за рукав гимнастерки:

— Слушай-ка, Яков Палыч, как фамилия того тонконогого в галифах? На сивом-то коне который?

— На сивом коне? — оторвавшись от бинокля, переспросил Яков. — Срывцев его фамилия, а что?

— Врет он, подлюга! Офицер он, сотник, в нашем Первом Читинском полку был, в четырнадцатом году у нас появился. Меня вскоре ранило тяжело в бою под Бродами, а после госпиталя во Второй Аргунский полк перевели, так что я с ним недолго побыл, а обличье его запомнил очень даже хорошо, фамилию только забыл… Такая еще простецкая вроде Петров, Прокофьев, но не Срывцев!

— Черт его знает, — пожал плечами Жигалин, — по документам-то Срывцев, рекомендация из штаба дивизии. А про офицерство его мне и Мурзин говорил.

— А ты ихним рекомендациям не шибко-то верь. Они, эти всякие подобные контрики, и в штаб пробраться могут.

— Все может быть, так что присматривать надо за ним.

— Обязательно даже, я с него глаз не сведу. — И, помолчав, заговорил о другом: — Ночевать-то где будем?

— В деревне придется.

— Зря. Вон какая благодать кругом, самая ночевка в поле, где-нибудь у речки, милое дело! Кони бы рядом с нами, да и сами в кучке — в случае тревоги какой, хлопот меньше.

— В деревне-то мы сами сыты будем и копей овсом накормим. Экономить надо, продуктов-то у нас не густо.

— Тайга прокормит в случае чего.

— На тайгу, брат, надейся, а сам не плошай.

И дальше в пути, где только представлялась возможность, норовил Яков ночевать в селах, экономя запас продуктов, а коней надоваливая овсом. В селах много понаслышались путники о крутом характере своенравного Витима, и на третий день похода увидели его воочию, залюбовались рекой, сгрудившись на крутом яру правобережья.

Витим, о коварстве которого много бытует рассказов в народе, начало свое берет в том же хребте, что и спокойный Баргузин, несущий свои воды к богатырю Байкалу. Витим поначалу так же устремился на юг, но, отрезанный от Баргузина кряжистым горным водоразделом, не стал он пробиваться к Байкалу, а, встретив на пути такую же своенравную, как и сам, реку Зюзю, слился с нею воедино и круто повернул к востоку. Тысячеверстная, нехоженая, не тронутая человеком тайга раскинулась по обе его стороны, прикрывая собою горные хребты и скалы. Много больших и малых речек принимает в себя Витим, и там, где они впадают в него, горы как будто раздвигаются, становятся поло-же, могучие кедры, сосны, даурские лиственницы вплотную приближаются к реке, и обнаженные корни их, волнуясь, ласково лижут Витим. Тут он вроде затихает, становится спокойнее, но, как только попадает в теснины, где голые отвесные скалы сжимают его с обеих сторон, вновь свирепеет и, как дикий, необъезженный конь, рвется вперед, потрясая белопенной гривой, с оглушительным ревом кидается на клыкастые камни порогов. Немало погибло на этих порогах смельчаков, что пытались проплыть здесь на плотах. Однако путь на восток преградил Витиму Яблоновый хребет, и буйный богатырь, словно устав от борьбы с каменными гигантами, постепенно сворачивает на север, а затем, образуя как бы большую подкову, потечет к западу, чтобы там воссоединиться с многоводной Леной.