Василий Балябин - Забайкальцы. Книга 4.

• Название: Забайкальцы. Книга 4.
• Автор: Василий Балябин
• Издательство: Восточно-Сибирское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1987

Четвертая книга романа «Забайкальцы» Василия Балябина посвящена сибирякам, потомкам отважных русских землепроходцев, тем, кто устанавливал советскую власть на восточных окраинах необъятной России.

В романе показаны боевые дни и ночи забайкальских партизан, отважно сражающихся с японскими интервентами и белоказачьими бандами атамана Семенова и барона Унгерна. Перед читателем проходят образы руководителей партизанского движения на Дальнем Востоке, большое место в произведении занимает образ легендарного героя гражданской войны Сергея Лазо.

Четвертая книга романа заканчивается рассказом о начальном этапе мирной жизни в Забайкалье.

---

Как сквозь сон видел Егор подошедшую к ним женщину в таком же, как у Насти, белом халате. Она отняла у него Настю, что-то говорила ей ласковое, гладя по голове. Потом помогла ей надеть шубейку, ту самую, с лисьим воротником, и проводила обоих за дверь на крыльцо.

Морозный чистый воздух освежил Егора, вернул ему дар речи. Пришла в себя и Настя.

— Как же это получилось-то, Гоша! — придерживая его за рукав и заглядывая ему в лицо, заговорила Настя, останавливаясь посреди улицы. — Ведь ты же там был, когда казнили вас в Тарской-то?

— Был, Настюша, был, — он говорил отрывисто, клонясь к ней, то и дело целуя. — Был… да вот, как видишь, жив остался. Сбежали мы из-под расстрелу… трое нас ушло. Потом об этом, потом. Ты-то как здесь оказалась?

— Долго рассказывать об этом, да и холодно здесь. Пойдем в избу к тебе, там и расскажу.

В доме хозяина, где квартировал Егор, вместе с ним жили еще трое партизан, свободного места для спанья была лишь одна скамья, и хозяин для ночлега Егору и Насте отвел зимовье, где у него зимой жили куры, ранние ягнята, телята и поросята. Зимовье небольшое, с земляным полом, нарами и русской печкой. Хозяин сам провел туда постояльцев, зажег пузырек-коптилку, пояснил:

— Второй-то лампы у нас нету, вот мы фитильком этим и обходимся. Да вить вам тут не шить.

— Ничего-о! — Егор обвел глазами новое пристанище: зимовье такое же, как у Саввы Саввича, только много меньше, и оконце одно против печи, и стола нет, в кутней половине курятник с курами, слева от двери большая, плетенная из тальника мордушка, с десяток бело-розовых поросят в ней на соломе. — Ничего-о, — повторил Егор, — нам это дело привычное, было бы тепло.

— Тепла хватит. Чушку вот угораздило опороситься, только что заводили ее, насосались поросятки-то, спать будут спокойно. Дух тут, правда, хуже, чем в избе, а так ничего, жить можно. Лопоти для спанья вам хватит, доха вон какая, полушубки, да и сена можно принести из сенника, а сверху холстину постелите, вот оно и ладно будет.

— Устроимся, дядя, спасибо.

А у Насти, помолодевшей, розовой от радости, так и просилось на язык: "Дорогой ты наш хозяин, нам эта избушка твоя дороже палат белокаменных".

Много ли надо человеку для полноты счастья? Вот и Насте казалось в эту ночь, что счастливее их с Егором нет никого на белом свете. Было чего вспомнить Насте и порассказать Егору, обо всем поведала она: и о жизни в доме Саввы Саввича в последнее перед арестом время, про детей своих, и о том, как из тюрьмы совершенно нечаянно попала она в госпиталь, и как молилась она "за упокой раба божья Егория". Слушает Егор, и воспоминания минувшего роем теснятся в голове, и думает, что очень уж скупая на радости, несправедливая до ужаса была к ним судьба! И кажется ему, что судьба их похожа на ураган, захвативший его с Настей в лесу. Ураган, сокрушающий все вокруг, ломающий деревья, грозящий гибелью им обоим. Но вот пронеслась эта буря, выглянуло солнце, все вокруг стихло, легко и радостно стало им обоим, а длинная зимняя ночь эта показалась им короткой. До сна ли тут при такой радостной встрече! Течет над ними ночь, и уже до утра недалеко, а они все говорят и не могут наговориться. Одно огорчало их — дети.

— Будь бы у меня крылья, так бы и улетела к ним, сокрушалась Настя, и снова слезы.

— Нет, Настюша, — твердо заявил Егор. — рано об этом даже и думать, и попасть туда трудно, и нельзя, моя милая, нельзя. Будь бы у тебя документ об освобождении из тюрьмы, а без него — как ты заявишься? Прямо волку в пасть, сама себя погубишь, и больше ничего.

— А я в Антоновку-то и не поеду, а в Верхние Ключи, к матери твоей Платоновне, пожалуй, ребятишки-то наши у нее уж? Ермоха мне не раз говаривал: "Ежели какая беда, увезу тебя с ребятишками к Платоновне". На него вся надежда.

— Все равно, Настюша, и к маме тебе нельзя. Потерпи, теперь уж недолго, закончим войну, тогда и поедем в избушку нашу старую. А пока самое для тебя безопасное — находись при госпитале, люди там, сама говоришь, хорошие, а маме как-нибудь сообщим.

Первым уснул Егор, уснул сразу, не дослушав, что говорила ему Настя. А она еще посидела, перебирая в памяти события минувшего дня, а когда уснула, положив голову Егору на грудь, то увидела сон: идет она одна в лесу, и нет возле нее Егора. Но вот лес впереди поредел, видно широкую зеленую лужайку, и на ней орава босоногих ребятишек, а среди них ее Егорка! Спешит к нему Настя, а ноги не идут, отяжелели, как приросли к земле, хочет крикнуть она и не может. А ребятишки увидели ее да как завизжат и наутек!

В ужасе проснулась Настя. В мордушке хором визжали поросята. В зимовье нахолодало, в открытую дверь клубами врывался морозный пар, виднелось посветлевшее небо. Хозяин запустил в зимовье громадную белую свинью, перевернул мордушку с поросятами. Только теперь замолкли они, ухватившись за розовые соски лежащей на боку, похрюкивающей матери.

Больше суток провел Егор вдвоем с Настей, а в следующую ночь снова в седле он, снова в составе 7-го полка ведет свой эскадрон в набег на Сретенск. Вечером на коротком совещании в доме станичного правления, где присутствовал и командир нового пехотного полка Неволин, решили напасть на Сретенск, вышибить из него белых. Условия для захвата Сретенска были подходящими, пехота красных уже заняла ближайшее к городу село, на помощь пехоте и 7-му полку Погодаева подойдет с Куренги 2-й кавполк Абрама Федорова, а со стороны Жидкинской станицы 5-й полк Чугуевского, поэтому сил будет у красных партизан достаточно, чтобы овладеть городом.

Ближние к Сретенску сопки с восточной стороны спешенные конники 7-го полка заняли на рассвете. Однако спять без шума заставы белых не удалось партизанам, в городе подняли тревогу, началась стрельба, с левого, привокзального берега загрохотали пушки казачьей батареи. Партизаны Погодаева, рассыпавшись цепью на гребнях сопки, били залпами из винтовок. С северной стороны, вперемежку с залпами, зарокотали пулеметы красных пехотинцев; молчание было лишь на южной стороне города, не подоспели там вовремя 2-й и 5-й полки красных партизап, поэтому весь огонь белые артиллеристы сосредоточили против пехоты Неволина и конников Погодаева. Первые снаряды их рвались где-то далеко в тайге, не причиняя партизанам вреда, но к восходу солнца они накрыли цель, и бурые клубы земли от взрывов гранат начали вспыхивать на сопках. У партизан появились убитые, раненые, и в это время по цепи конников покатилась команда Погодаева: "На город, в конном строю, рассыпаться, лавой ма-арш!"

И под гул канонады партизаны с криками "ура-а!" хлынули с сопок вниз, на город. С севера со штыками наперевес пошли в атаку пехотинцы. И белые не выдержали, отступили на левый берег, теряя убитых в торосистых льдах Шилки.

Преследуя отступающих, Егор с эскадроном наметом прошел город, в ближней к Шилке улице партизаны спешились и, оставив лошадей под прикрытием домов, залегли вдоль берега и прицельным огнем стали расстреливать бегущих семеновцев. Правее по берегу залегли цени красных пехотинцев, под прикрытием их огня Погодаев сам повел один из эскадронов в атаку, подменив тяжело раненного эскадронного командира. Прискакал туда Федот, когда эскадрон, лишившись командира, пришел в замешательство: конники, сбившись кучей, толклись на месте, и тут разгоряченный боем Погодаев допустил роковую ошибку, решив атаковать противника в лоб в конном строю.

— Эскадрон, слушать мою команду! К атаке готовьсь! — громовым голосом перекрыл он грохот стрельбы. С трудом сдерживая танцующего под ним савраску, Федот развернул эскадрон лавой, на спуске к реке выхватил из ножей шашку. — В атаку, за мной, марш, марш! — и ослабил повод.

Конь сразу же вырвался далеко вперед, с левого берега хлестнули по атакующим из пулеметов. Не слыша за собой звонкого на льду топота копыт, Федот оглянулся и к ужасу своему увидел, что конники его повернули обратно, на льду чернели трупы людей и коней. Хотел и Федот повернуть саврасого и не мог. Осатаневший конь, закусив удила и вытянув голову вперед с плотно прижатыми к ней ушами, стрелой мчался навстречу смерти. Вихрем вынес он своего хозяина на левый берег. Впереди насыпь, вагоны, пулеметные гнезда, солдаты и офицеры в желтых японских шубах.

— Сдавайтесь! — успел крикнуть им Погодаев и уже в последний миг увидел, как один из солдат бросил винтовку наземь а, второй почти в упор выстрелил ему в грудь. Третий схватил саврасого, повис на поводьях, еще двое подбежали, стащили с седла уже мертвого храбреца командира.

С правого берега Шилки Егор и его партизаны видели, как вожака их окружили враги, как засверкали над Федотом вражьи шашки. Погиб боевой красный командир, и даже труп его не нашли красные конники.

Так и не дождавшись подмоги со стороны 2-го и 5-го полков, красные пехотинцы отступили на прежние позиции. Следом за ними покинул Сретенск и 7-й кавполк, командование которым принял, а затем и утвержден был командующий фронтом Иннокентий Пичуев.