Луи Альтюссер - За Маркса

• Название: За Маркса
• Автор: Луи Альтюссер
• Издательство: «Праксис»
• Жанр: Философия
• Год: 2006
• ISBN: 5-901574-59-1

Книга Луи Альтюссера «За Маркса» — важнейший текст западного марксизма после Второй мировой войны, выдержавший с момента своей первой публикации пятнадцать переизданий. Он произвел революцию в прочтении классических работ Маркса, заложив основы нового понимания философии, политики, истории. Книга содержит разработку базовых понятий, составивших фундамент так называемого «структуралистского» или «недиалектического» марксизма.

---

Этот принцип следует защищать со всей непреклонностью, чтобы не ввергнуть марксизм в те же самые заблуждения, от которых он нас освободил, т. е. чтобы не превратить его в такой тип мышления, для которого существует лишь одна — единственная модель единства: единство субстанции, сущности или акта; чтобы не ввергнуть его в заблуждения «механистического» материализма и идеализма сознания, похожие друг на друга как близнецы. Если же мы с чрезмерной поспешностью станем уподоблять структурированное единство сложного целого простому единству тотальности; если сложное целое мы будем считать чистым и простым развитием одной — единственной изначальной и простой сущности или субстанции, — тогда мы от Маркса в лучшем случае спустимся до ступени Гегеля, а в худшем — до ступени Геккеля! Но делая это, мы тем самым принесем в жертву именно то специфическое отличие, которое проводит черту между Марксом и Гегелем: то, которое радикально отделяет марксистский тип единства от гегелевского типа единства, или марксистскую тотальность от тотальности гегелевской. Сегодня существует большой спрос на понятие «тотальности»: ссылаясь на одно и то же слово, «тотальность», многие с чрезвычайной легкостью от Гегеля переходят к Марксу, а от Gestalt'a к Сартру и т. д. Слово остается тем же самым, но понятие претерпевает порой самые радикальные изменения. Но как только это понятие получает точное определение, терпимости приходит конец. И в самом деле, гегелевская «тотальность» — отнюдь не пластичное понятие, каким его себе представляют, напротив, это понятие, которое его теоретическая роль точно определяет и индивидуализирует. Марксистская тотальность, со своей стороны, столь же определенна и строга. Общим для этих двух «тотальностей» является только 1. Слово; 2. Некая расплывчатая концепция единства вещей; 3. Теоретические враги. Тем не менее, они по сути лишены всяких связей. Гегелевская тотальность есть отчужденное развитие простого единства, простого принципа, который сам является моментом развития Идеи: таким образом, она, строго говоря, есть феномен, само проявление этого простого принципа, который сохраняется во всех своих проявлениях, а значит, и в самом отчуждении, подготавливающем его восстановление. Здесь мы тоже отнюдь не имеем дела с понятиями, лишенными последствий. Поскольку это единство некой простой сущности, проявляющей себя в своем отчуждении, производит следующий результат: все конкретные различия, фигурирующие в гегелевской тотальности, включая и «сферы», заметные в этой тотальности (гражданское общество, государство, религия, философия и т. д.), все эти различия, как только они утверждены, тотчас же подвергаются отрицанию: поскольку они — не что иное, как «моменты» отчуждения внутреннего простого принципа тотальности, который осуществляет себя, отрицая отчужденные различия, которые он полагает; более того, все эти различия как элементы отчуждения — феномены — внутреннего простого принципа равным образом «безразличны», т. е. практически равны перед ним, а значит, равны и между собой, и как раз поэтому у Гегеля ни одно определенное противоречие не является доминирующим[105]. Это значит, что гегелевское целое обладает «духовным» единством, в котором все различия полагаются лишь для того, чтобы подвергнуться отрицанию, а значит, являются безразличными, в котором они никогда не существуют для себя, в котором они обладают всего лишь видимостью независимого существования и в котором они, всегда проявляя всего лишь единство простого внутреннего принципа, который в них отчуждается, практически равны между собой как отчужденные феномены этого принципа. Тем самым это значит, что гегелевская тотальность: 1) не реально, но лишь по видимости артикулирована в «сферах»; 2) что ее единством не является сама ее сложность, т. е. структура этой сложности; 3) что она поэтому лишена той структуры с доминантой, которая является абсолютным условием, позволяющим реальной сложности быть единством и реально быть объектом практики, стремящейся преобразовать эту структуру: практики политической. Не случайно, что гегелевская теория общественной тотальности никогда не послужила основой для политической деятельности, что не существовало и не может существовать гегелевской политики.

Но это еще не все. Если всякое противоречие есть противоречие сложного структурированного целого с доминантой, то невозможно иметь дела со сложным целым вне его противоречий, вне их отношения фундаментального неравенства. Другими словами, каждое противоречие, каждая существенная артикуляция структуры и общее отношение артикуляций в структуре с доминантой конституируют соответствующее число условий существования самого сложного целого. Этот тезис обладает первостепенной значимостью. Поскольку он означает, что структура целого, а значит, и «различие» между существенными противоречиями и их структурой с доминантой есть само существование целого; что «различие» противоречий (означающее, что имеется главное противоречие и т. д.; и что каждое противоречие имеет главный аспект) и условия существования сложного целого — одно и то же. А именно, этот тезис предполагает, что «второстепенные» противоречия не являются чистым феноменом «главного» противоречия, что главное не есть сущность, по отношению к которой второстепенные были бы феноменами, так что главное противоречие практически могло бы существовать без второстепенных или же того или иного из их числа, что оно могло бы существовать до или после них[106]. Напротив, он предполагает, что второстепенные противоречия существенны для самого существования главного противоречия, что они реально конституируют его условие существования, точно так же как главное противоречие конституирует их собственное условие существования. Рассмотрим пример того сложного структурированного целого, которое является обществом. «Производственные отношения» не являются здесь чистым феноменом производительных сил: они являются также и условиями их существования; надстройка не является чистым феноменом базиса, она является также и условием его существования. Это вытекает из самого принципа, который ранее был высказан Марксом: производство нигде не существует без общества, т. е. без общественных отношений; то единство, за пределы которого невозможно выйти, есть единство целого, в котором, если условием существования производственных отношений действительно является производство, условием существования самого производства является его форма: производственные отношения. Не следует заблуждаться: это обусловливание существования «противоречий» друг другом не аннулирует структуру с доминантой, которая господствует над противоречиями и в них самих (в данном случае речь идет об экономической детерминации в конечном счете). Это обусловливание и его явная циркулярность не выливается в разрушение структуры господства, конституирующей сложность целого и его единство. Напротив, оно, в пределах реальности условий существования каждого противоречия, является проявлением той структуры с доминантой, которая составляет единство целого[107]. Эта рефлексия условий существования противоречия в его собственных пределах, эта рефлексия артикулированной структуры с доминантой, которая конституирует единство сложного целого в пределах каждого противоречия, и есть наиболее глубокая черта марксистской диалектики, которую ранее я попытался постичь с помощью понятия «сверхдетерминации»[108].

Для того чтобы понять этот момент, обратимся сначала к одному достаточно знакомому понятию. Когда Ленин говорит, что «душа марксизма — это конкретный анализ конкретной ситуации»; когда Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин и Мао объявляют, что «все зависит от условий»; когда Ленин описывает «обстоятельства», характерные для России 1917 года, когда Маркс (и вся марксистская традиция) на бесчисленных примерах показывает, что в зависимости от ситуации господствующим является то одно, то другое противоречие и т. д., — все они ссылаются на понятие, которое может показаться эмпирическим: на те «условия», которые суть существующие условия, но в то же время суть условия существования рассматриваемого феномена. Между тем это понятие обладает для марксизма существенным значением именно потому, что оно не является эмпирическим, т. е. констатацией того, что существует… Напротив, это теоретическое понятие, обоснованное в самой сущности объекта: всегда — уже — данного сложного целого. В действительности эти условия суть не что иное, как само существование целого в определенный «момент», в «настоящий момент» политика, т. е. сложное отношение взаимных условий существования между артикуляциями структуры целого. Именно поэтому теоретически возможно и легитимно говорить об «условиях» как о том, что позволяет понять, что Революция, «стоящая на повестке дня», разражается и побеждает только здесь, в России, в Китае, на Кубе, в 1917, 1949, 1958 гг., а не где — то еще и не в другой «момент»; что революция, определяемая основным противоречием капитализма, не одержала победы до наступления Империализма, и победила в этих, благоприятных «условиях», которые были именно точками исторического разрыва, этими «наиболее слабыми звеньями»: не в Англии, Франции и Германии, но в «отсталой» (Ленин) России, в Китае и на Кубе (в бывших колониях, странах империалистической эксплуатации). Если теоретически позволительно говорить об условиях, не впадая в эмпиризм или в иррациональность «факта» и «случайности», то потому, что марксизм понимает «условия» в качестве (реального, конкретного, актуального) существования противоречий, конституирующих целое того или иного исторического процесса. Именно поэтому Ленин, ссылаясь на «условия, существующие в России», не впадал в эмпиризм: он анализировал само существование сложного целого процесса империализма в России в его «текущий момент».