Вильям Хайнесен - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Вильям Хайнесен
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1974

Творчество Вильяма Хайнесена — одно из самых самобытных явлений в литературе современной Скандинавии. Хайнесен пишет по-датски, его произведения входят неотъемлемой частью в общую картину литературной жизни Дании XX века, насквозь пронизаны национальной спецификой. Произведения, включенные в настоящий сборник, вышли в свет на языке оригинала до 27 мая 1973 года.

Действие романа «Черный котел» развертывается в период второй мировой войны и изображает коренные изменения, вызванные в жизни Фарерских островов бурями, потрясавшими «большой мир». На Фарерских островах высаживаются английские войска и постепенно развиваются коммерческие контакты с Англией. Исконное занятие моряков островов — ловля рыбы, становится чрезвычайно опасным и одновременно очень прибыльным делом. Подрываются на минах суда, гибнут люди, а правительство доставку рыбы в Англию окружает ореолом «подвига во имя родины». Роман призван разоблачить обман, восстановить подлинную картину событий военного времени.

Роман «Пропащие музыканты» — тоже своеобразный отклик на исторические события. Усиление международной напряженности, угроза новой мировой катастрофы повергает многих писателей в пессимистическое настроение, лишает их веры в силы человека. На смену уверенности приходит растерянность и страх. Роман В. Хайнесена, несмотря на трагизм повествования, не лишен веры в человека и обращен к молодому поколению.

---

И тут он совершенно неожиданно оказывается водворен в некий третий мир, о существовании которого он и не помышлял. Он видит, что его подозревают в совершении таких злодеяний, которые у него в голове не укладываются, злодеяний, в которых он неповинен, и, однако же, он не может не чувствовать себя в какой-то мере их соучастником. Ведь речь идет о деньгах, о несметных суммах. А он как раз в то же самое время под покровом ночи вышел со своей лопатой на поиски несметных сокровищ, которые намерен был присвоить себе, хотя в глубине души и чувствовал, что впутался в сомнительную историю.

Ну вот, вначале он, конечно, твердо уверен, что не совершал тех неслыханных преступлений, в которых его обвиняют. Ему это кажется самоочевидным, он не понимает, как другие могут смотреть на это иначе. И конечно, он не закрывает глаза на то, что существом, напавшим на него и укравшим его пиджак и шапку, мог быть Матте-Гок, ведь он единственный, кому было известно о его ночном предприятии. Но хотя он и убежден в том, что в мире есть справедливость и что истина рано или поздно выступит на свет божий, он не может полностью избавиться от угрызений совести, которые постоянно гложут его, потому что он при всех своих странностях истинно честный человек.

Его мечта о кладе претерпевает мало-помалу своеобразное изменение: где-то в самой ее глубине видится ему зловещее флюоресцирующее мерцание, она оплодотворяется под влиянием коварных сил, вторгшихся в нее с суровой реальностью. Она порождает бесформенное, глухое самообвинение.

Вот, примерно, что происходило с нашим бедным Корнелиусом.

Этот кризис лишь усугублялся тем, что, допрашивая его, судья задавал самые невероятные вопросы, вопросы, которые отбрасывали новые мрачные, двусмысленные тени в его надломленную, и без того отягощенную непосильным бременем душу.

Имеешь ли ты обыкновение ходить во сне? Часто ли твои сны отличаются живостью и походят на явь? Бывала ли у тебя белая горячка? Много ли ты размышляешь о кладах, когда находишься под воздействием возбуждающих средств? Бывают ли у тебя видения? В случае, если бы клада не было, могло бы у тебя возникнуть желание раздобыть деньги иным путем?

И доктор Маникус приходит к нему. Словно они предполагают, что он страдает какой-то болезнью. Доктор разговаривает с ним, как с малым ребенком, смотрит материнским взглядом, от которого у него мурашки бегут по всему телу.

И вот он снова предоставлен самому себе и своим сомнениям. Он думает, думает. Он томится, мечтая покончить с этим всем. Он ужасно страдает за свою жену, и он совершенно невообразимо страдает оттого, что арестованы его брат Мориц, его добрый друг Оле Брэнди и несчастный одноногий Оливариус. И судьба Смертного Кочета и Якоба Сиффа тоже немало заботит его. Он мысленно видит перед собой пустой магазинчик маленького лавочника, у него в ушах раздается дребезжание этой пустоты. Пустота звенит и в большой гостиной в подвале Бастилии, там, где прежде звучала такая чудесная музыка и где он провел счастливейшие минуты своей жизни. Пустота залегла в одиноком домишке Оле Брэнди. Пустота оглушительно гремит в покинутой всеми квартире магистра Мортенсена. Безутешные скрипки одиночества играют отчаянно, душераздирающе, виолончельное пиццикато пустоты глухо колотится в лихорадке. Его замучили кошмары и страшные сны. По временам его оковывает леденящий ужас. А сознание собственной вины пускает тем временем новые побеги, новые диковинные, болезненные побеги.

И Анкерсен приходит к нему.

Да, то ли по незнанию, то ли по недомыслию, то ли вследствие душевной черствости ему разрешают прийти. Он сидит у Корнелиуса с отеческим видом, поет ему в утешение псалмы, читает вслух из Книги книг, внушает, дескать, все то, что сейчас происходит, — это на благо ему самому.

— Ты вел неправедную жизнь, — говорит он. — Пил да гулял с так называемыми друзьями, которые в действительности были твоими врагами, играл на танцах у безбожного капитана в «Дельфине», находился в когтях у сил тьмы.

А теперь все это в прошлом, Корнелиус, настало время обновления. Теперь ты идешь навстречу душевному очищению и возрождению. Скоро ты сознаешься в своей вине. Ты ведь сам понимаешь, что поставлено на карту. Если ты один совершил свои злодеяния, Корнелиус, то, как христианин, ты не оставишь в беде своего ни в чем не повинного брата, а также остальных своих знакомцев. Если же они участвовали в заговоре, то и тогда ты можешь спасти их своим признанием, ибо, Корнелиус, тем самым ты дашь им возможность, вступив на путь чистосердечного раскаяния и искупления грехов, сподобиться царствия божия с просветленной душой и с радостной песнью спасенных на устах:

Слепой прозрел, спасен упованьем,
Глухой услышал слова Писанья,
Немой запел в святом ликованье,
Бегом побежал параличный!

Отвратительная песня действует на Корнелиуса отрезвляюще, он же все-таки музыкант. Но мысль о том, что можно спасти Морица и остальных… она поселяется в нем и пускает корни, ибо единственный бастион, который остается неколебим в сошедшую на него ночь тяжких испытаний и погибели, — это его доброе сердце. Корнелиус не гигант духа, он всего лишь несчастный дилетант в жизни, как и в искусстве, но сердце его скрывает в себе простое величие человека с чистой душой.

Дни бегут за днями, и Корнелиус достигает мертвой точки в своей душевной борьбе и приходит в состояние некоего равновесия. Раздумья его, дойдя до своей границы, движутся по кругу, как рыбы в аквариуме. Под конец у него начинает кружиться голова, ему больше невмоготу думать все о том же. И остается одна мысль: Морица выпустят, он вернется к Элиане, и они позаботятся о Корнелии. Мориц будет для нее играть. Он ведь и на виолончели умеет. А она услышит виолончель и будет счастлива. Потому что ведь любит-то она виолончель. Оле Брэнди вернется в свой домишко, Оливариус — на свой чудесный просторный чердак, Якоб Сифф — к себе в магазинчик, а Смертный Кочет — в свою столярную мастерскую. И все опять будет хорошо.

А клад — до чего же он стал безразличен ему! И если вся эта история с Матте-Гоком и волшебным сучком обман — вот и хорошо, тем лучше. И если деньги сожжены — тем лучше. И если они больше никогда не найдутся — тем лучше. С ними все кончено. Теперь начинается новая жизнь. Теперь он сможет отдохнуть.

Вот что происходит с Корнелиусом. Он спит ненормально долго и часто, он съедает все, что ему дают, он лежит и прислушивается к внутренней музыке, короче говоря, он начинает находить приятность в своем новом существовании и собираться с силами, чтобы противостоять его давлению. Его жизнь медленно входит в определенную колею.

На полицмейстера Кронфельдта признание Корнелиуса подействовало так, как действует свежий грозовой ливень в нестерпимо душный и знойный летний день. По правде сказать, Кронфельдт начал было опасаться, что какая-либо из хитроумных гипотез Поммеренке сверх всякого вероятия окажется правильной и его собственная простая и естественная версия будет посрамлена. Но слава тебе господи, жизнь еще раз подтвердила, что кратчайшее расстояние между двумя точками есть прямая линия. Этот жалкий паршивец сознался абсолютно во, всем. Разумеется, Денежки сами просились ему в руки. Безответственная небрежность покойного магистра Мортенсена в отношении своего состояния вопияла к небесам, невольно, можно сказать, вводила в соблазн первого попавшегося воришку, да что там, его ближайшему соседу по дому не просто трудно было устоять, чтобы не присвоить себе эти бесхозные деньги, ему это должно было казаться необходимостью, ха-ха! А небрежное обращение с деньгами в сберегательной кассе, пожалуй, не уступало разгильдяйству Мортенсена. Теперь этому психу Анкерсену дадут по рукам, а возможно, вообще со службы прогонят, и поделом, вперед ему наука. Смотрел бы лучше за банковскими деньгами, чем всюду соваться с носом и строить из себя невесть кого. Мы ведь живем не во времена Фроде Добромира[53].

Полицмейстер потер руки и пощелкал языком.

— Все в порядке, Шарлотта! Все в порядке!

Судья же, напротив, с некоторым сомнением воспринял безоговорочное признание несчастного типографа. Правда, оно, в общем, подтвердило разработанную им совместно с доктором Маникусом патологическую гипотезу. И все же. В глубине души он не особенно доверял этому признанию, не решался принять его за чистую монету. Однако странному уголовному делу необходимо было дать дальнейший ход. Он подобрал все протоколы, написал обстоятельный рапорт, не упустив ни малейшей подробности. И приложил заключение доктора Маникуса о том, что желательно провести тщательное обследование психического состояния Корнелиуса Исаксена.

И в один прекрасный день Корнелиус был выслан из родного города, оставив его обитателей поверженными в крайнее замешательство.