Марк Ферро - Николай II

• Название: Николай II
• Автор: Марк Ферро
• Издательство: Международные отношения
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991
• ISBN: 5-7133-0400-0

Книга крупнейшего французского специалиста по современной истории, в том числе и советского общества, написанная на архивных материалах, позволяет увидеть в новом свете и жизнь Николая II, этой во многом загадочной личности, и обстоятельства его гибели в Екатеринбурге в 1918 году.

Для историков, а также для широкого круга читателей.

---

В это время вошел генерал Рузский. Он поклонился государю и, не прерывая речи Гучкова, занял место между бароном Фредериксом и мною…

Гучков снова заволновался. Он подошел к тому, что, может быть, единственным выходом из положения было бы отречение от престола…

Гучков окончил. Государь ответил. После взволнованных слов А.И. голос его звучал спокойно, просто и точно. Только акцент был немножко чужой — гвардейский:

— Я принял решение отречься от престола… До трех часов сегодняшнего дня я думал, что могу отречься в пользу сына, Алексея… Но к этому времени я переменил решение в пользу брата Михаила… Надеюсь, вы поймете чувства отца…

Последнюю фразу он сказал тише…

К этому мы не были готовы.

…Затем он сказал: «Наконец я смогу поехать жить в Ливадию…»

Он отрекся, как командование эскадроном сдал.»

Как только был составлен текст отречения, царь отбыл в Могилёв. На перроне вокзала офицеры едва сдерживали слезы. Николай поприветствовал их и бодро поднялся в вагон. В своей записной книжке он оставил только следующие слова: «Кругом измена, и трусость, и обман».

Взгляды на отречение

Через несколько недель Анна Вырубова в письме к матери написала, что император — «Папа» — сам рассказал о своем отречении.

«Усталый, измученный… обеспокоенный за свою семью, и особенно за Маму и Бэби, сказал он мне: «Я боялся и до сих пор боюсь больше всего, как бы Мама не стала жертвой ненависти. И можно ли спасти мальчика? Эта мысль настолько мучила меня, что я не находил покоя даже в молитве. В это время приехали Шульгин и Гучков. Как только я увидел Гучкова, я понял, что меня ждет ужасный удар. Говорил Шульгин. Его голос дрожал, в глазах появились слезы. Он сказал, что я должен отречься от трона в пользу Бэби, при регентстве Мишеля. Я сразу даже не понял. Но схватил суть — Бэби жив. Я с трудом произнес: «Жива ли моя семья?» Гучков ответил мне с испугом в глазах: «Да, Государь, до тех пор, пока это в наших силах, мы сделаем все, чтобы спасти вашу семью»». «Папа» вышел, сказав, что ему потребуется несколько минут на раздумье. Ему пришла в голову спасительная мысль: надо поместить Бэби в безопасное место. И самое страшное, если его отделят от папы и мамы. Это может убить его. Поэтому лучше всего избавить его от всякой опасности. По этой причине он принял решение отречься самому и за Бэби. Он сказал при этом: «Это вынужденное решение, надо мной занесен нож, и я всегда смогу это доказать, если меня об этом спросят. Ну а в ином случае это будет для нас отдыхом. Мы все будем вместе. Вдали от всех. Хватит мучений, хватит страхов».

Целуя крест старца, он вспомнил его слова: «Поступай так, как тебе сразу же придет на ум. Первая мысль — спасительная, она идет от Бога. А все, что приходит вслед, это — от дьявола».

Вспомнив об этом, я подписал и за Бэби и за себя. Они были очень расстроены. Гучков мне сказал: «Государь, вы больше отец, чем царь»».

Эти слова прекрасно определяют двойственный характер государя — самодержца и человека, — при отречении проявившего свойственную ему противоречивость, которая и привела к революции.

Приверженный одному принципу — самодержавию, увековечить которое он считал своим долгом, Николай II не видел перед собой иного выхода, как сложить с себя власть, тогда как ему надо было пойти на уступки — что не позволила сделать его совесть — и создать правительство по согласованию с народными представителями, а это полностью противоречило самому принципу самодержавия. С момента прихода к власти он всегда оставался непреклонен в этом отношении, и те уступки, на которые ему приходилось идти, всегда вырывали у него силой, при этом не было никакой гарантии, что он их не отменит. В постоянстве его поведения не было исключения: и в 1906 году, так же как в 1911 или 1915 годах, он не намеревался с кем бы то ни было делить свою власть. Самое большее, на что он шел, — это выслушивать советы. Но даже мысль о том, что ему при этом могут что-то внушить, была невыносима для него как противоречащая данной им присяге. Он не желал существования Думы, а всякая деятельность, направленная на контроль правительства или на ведение с ним диалога, представлялась ему покушением на те исключительные права, которыми наделил его Господь Бог.

Поэтому он страдает, когда те, кто разделял с ним взгляды на его особую судьбу, оставляют его. Он переносит на сына все то внимание, которого ему недоставало со стороны отца и которое он уделяет обучению сына его обязанностям, хотя сам знает все слишком поверхностно и чувствует себя несведущим в делах государства. Но вот беда: единственное, что, по его мнению, он умеет делать — быть хорошим отцом, теряет всякий смысл с того момента, как он узнает, что его сын обречен. Трагедия этого человека заключалась в том, что, считая своим долгом передать сыну власть «неприкосновенной», он понимает: это ему не удастся. И он складывает с себя власть, которая лежала на нем столь тяжким бременем, так мешала и досаждала ему, не изменив своих взглядов и совершенно не осознав тех преступлений, которые он совершил во имя самодержавия.

Уничтожение царской символики

Кинематографические кадры сохранили воспоминание о необыкновенном ликовании, охватившем Россию при известии об отречении Романовых. Колонны марширующих и стреляющих в воздух солдат, ораторы, скандирующие лозунги, радостные, шумные толпы народа. У каждого русского уже готов свой план восстановления России. На трибунах нескончаемый поток ораторов: богатые и бедные, извозчики и офицеры, мужчины и женщины. Возбужденные, светящиеся радостью лица. Кадры отражают ликование. 23 марта 1917 года состоится торжественное погребение жертв революции… На этих первых гражданских похоронах в православной России все время льются звуки похоронного марша и звучат слова: «Прощайте же, братья, вы честно прошли свой доблестный путь благородный».

Гражданские похороны, собравшие толпы народа; свобода высказываний — вот они, первые признаки нового мира.

Россия стала самой свободной страной в мире, скоро скажет Ленин. В самом деле, в городах и деревнях, в церквах и университетах представители старой власти изгнаны, если только им удалось остаться в живых.

«Одним из основных событий этих дней, — отмечал Керенский, — явилось полное уничтожение государственной власти». Через несколько дней не оказалось ни одного города, ни одного поселка, где не возникли бы революционные органы в виде Советов или комитетов, заменившие собой старую власть. За дни Февральской революции исчезло прежнее правительство, а также бывшие губернаторы и столь ненавистная охранка. Если не считать насилий, совершенных в течение первых дней, то жертвами, пострадавшими за свои преступления, стали во время Февральской революции только полицейские Елизаветграда, ответственные за многочисленные погромы.

«Теперь нам не страшен ни Бог и ни черт» — это заявление прихожан своему попу после отречения царя показывает, как представляли себе царизм мужики. Для них царизм — олицетворение всех бед, причем именно царизм, а не лично сам царь, так как среди тех крестьян, солдат и рабочих, кто обращался с петициями в Петроградский Совет, лишь очень немногие требовали жестких мер в отношении Николая. Обвиняли в первую очередь режим и не столько царя, сколько его клевретов. Вот как один священник передает настроения своей паствы — фронтовых солдат: «21 мая на солдатском митинге мне было выражено недоверие как преданному старому режиму… Мне заявили, что лучше для меня уехать в другое место, чтобы не случилось какого-либо насилия надо мной».

А вот и другое свидетельство:

«Наш русский народ многие годы был связан по рукам и ногам и оплеван царизмом, а духовенство проходило мимо и еще больше ослепляло народ, чтобы он не видел своих палачей, сидящих на золотой горе, окруженной фараонами. Но пришло время, многострадальный русский народ порвал вековые цепи, стряхнул деспотическую грязь».

«Не надо ходить в церковь, так как там молятся за царя-убийцу».

Православное духовенство, таким образом, рассматривают как представителей тирании, и его не спасет ореол благотворительности, как это было, например, в отношении католического духовенства во Франции во время революций 1789 и 1848 годов.

Офицерский корпус также не понял, что солдаты все дисциплинарные меры связывали с самодержавием и, естественно, считали, что после свержения царизма они будут изменены. Солдаты выступали не против военной дисциплины как таковой, а против чрезмерных дисциплинарных наказаний; в их сознании военная дисциплина являлась гарантией общественного порядка, и, отказываясь изменить дисциплинарные меры, офицеры хотели на свой манер увековечить царизм без царя. Это послужило одной из причин мятежа, происшедшего весной 1917 года. Дело вовсе не сводилось к отказу сражаться, но иногда солдаты замечали, что командование вело наступательные операции лишь ради того, чтобы вновь зажать их в кулак при помощи дисциплины, законно применяемой на полях сражений, поскольку она обеспечивала необходимый порядок в войсках.