Марк Ферро - Николай II

• Название: Николай II
• Автор: Марк Ферро
• Издательство: Международные отношения
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991
• ISBN: 5-7133-0400-0

Книга крупнейшего французского специалиста по современной истории, в том числе и советского общества, написанная на архивных материалах, позволяет увидеть в новом свете и жизнь Николая II, этой во многом загадочной личности, и обстоятельства его гибели в Екатеринбурге в 1918 году.

Для историков, а также для широкого круга читателей.

---

И в самом деле, вечером 26 февраля демонстранты были измучены и пали духом. Политические организации также не верили в успех, и все полагали, что и на этот раз революция потерпела крах.

«В ранние утренние часы 27-го, — писал Троцкий, — рабочие представляли себе решение задачи восстания неизмеримо дальше, чем оно было на деле. Вернее сказать, они видели задачу почти полностью впереди, тогда как она была уже на девять десятых позади. Революционный натиск рабочих на казармы совпал с готовым уже революционным движением солдат на улицы. В течение дня эти два мощных потока сливаются воедино, чтобы бесследно размыть и снести сперва крышу, затем стены, а позже и фундамент старого здания».

Возмущенные приказом стрелять в толпу, полученным накануне, солдаты перехватили инициативу у рабочих. Они заперли в казармы своих офицеров, кое-кого из них расстреляв, и присоединились к демонстрантам. Пристроившись к колонне рабочих, они вместе направились к Таврическому дворцу, где заседала Дума. Революция победила.

В этот день, 27 февраля, в течение нескольких часов произошел крах царизма, и, как символ этого поражения, колонна солдат со знаменем впереди направилась к Зимнему дворцу. Французский свидетель граф Шамбрен рассказывает:

«В то время, когда горел Дворец правосудия, Павловский полк выступил из казарм с оркестром во главе. Я смотрю, как мимо меня проходят плотными рядами его батальоны под командой унтер-офицеров. Я инстинктивно двинулся за ними. К моему огромному удивлению, они идут в направлении Зимнего дворца, входят в него и — приветствуемые часовыми — заполняют и захватывают дворец. Я стою несколько минут в ожидании и вижу, как медленно ползет вниз императорский флаг, спускаемый невидимой рукой. И тут же на этой заснеженной площади, где я стою в одиночестве, сердце мое сжимается: над дворцом взмывает красное полотнище».

Когда 20 тысяч демонстрантов прорвались в сад Таврического дворца, депутаты потеряли голову. Некоторые, боясь, что их убьют, вышли на улицу, чтобы смешаться с толпой. Другие, как, например, Милюков, считали, что следует оставаться и достойно встретить толпу. Депутат-монархист Шульгин прекрасно описал волнение депутатов:

«…Вся Дума была налицо… Кругом сидели и стояли, столпившись, стеснившись… Встревоженные, взволнованные, как-то душевно прижавшиеся друг к другу… Даже люди, много лет враждовавшие, почувствовали вдруг, что есть нечто, что всем одинаково опасно, грозно, отвратительно… Это нечто была улица… уличная толпа… Ее приближавшееся дыхание уже чувствовалось. С улицей шествовала та, о которой очень немногие подумали тогда, но очень многие, наверное, ощутили ее бессознательно, потому что они были бледные, со сжимающимися сердцами… По улице, окруженная многотысячной толпой, шла смерть…»

«Пришли ли эти солдаты, чтобы напасть на нас или защитить нас…» — эти слова прекрасно соответствуют двойственности создавшегося положения. С одной стороны, депутаты Думы, предчувствуя подъем народного недовольства, без конца заклинали монарха принять их помощь для отражения общего врага: внешнего — немцев и внутреннего — революционеров. С другой стороны, чтобы оказать давление на царский режим, они не прекращали нападок на правительство и царя и таким образом подогревали недовольство масс.

Спас положение один из депутатов-социалистов — Александр Керенский, который бросился навстречу демонстрантам и приветствовал их от имени Думы. В его присутствии они совершили первый революционный акт, создав без всякого на то разрешения «Комитет по восстановлению порядка и отношениям с учреждениями и отдельными лицами», само название которого говорило о его программе. В то же самое время в одном из крыльев дворца другие депутаты-социалисты создали с руководителями подпольных организаций Совет, состоявший из представителей профессиональных союзов, кооперативного движения, партий эсеров, меньшевиков и большевиков, а также анархистских организаций. Меньшевик Чхеидзе, избранный председателем, и Керенский — его заместителем поддерживали связь между Комитетом и Советом. На следующий день они создали Временное правительство, законность которого подтвердил Совет. В правительство вошли князь Львов от «Союза земств», ставший его председателем, Гучков, Милюков и Керенский. Родзянко в него не вошел; как председатель Думы, он пытался установить, что происходит в Ставке и, главное, как поступит царь.

Столица была полностью охвачена революцией, и не было ясности, что стало с правительством. Один из свидетелей рассказывает, что, когда в ночь на 27 февраля, в разгар стрельбы, в Мариинском дворце, где находилось правительство, вновь вспыхнул погасший свет, военного министра Беляева обнаружили под столом. Таков был охвативший всех страх, и особенно тех, кто создал Совет или образовал Временное правительство. Всем помнился прецедент 1848 года, когда австрийский император позволил революционерам стать хозяевами положения в Вене, а затем подавил восстание. В Петрограде страх объединил всех «классовых врагов» — страх перед постоянно собирающимися толпами, перед людьми, державшими палец на спусковом крючке, но, так же как и они, дрожавшими в страхе перед репрессиями, которые могли оказаться беспощадными. Циркулировали самые различные слухи: генерала Алексеева назначили председателем Совета министров, царь выехал в столицу, чтобы подавить восстание, великий князь Николай Николаевич снова стал генералиссимусом и комендантом Петропавловской крепости. Все интересовались тем, как откликнутся на события на фронте и что попытается сделать царь.

«Мы кончены», — шепчет Гриневич, представитель профессиональных союзов и член Совета, на ухо Суханову, другому члену Совета.

«Теперь нас ждет виселица…» — думает Пешехонов, один из депутатов Совета, поднимаясь по ступеням Таврического дворца.

Реакция Николая II

Что касается Николая II, то он, приехав в Могилёв в четверг, 23 февраля, — в тот день, когда выступили работницы, — не знал о том, что произошло в Петербурге. Он ответил на письмо, которое Александра передала ему в момент его отъезда: «Ты пишешь о том, чтобы быть твердым повелителем, это совершенно верно. Будь уверена, я не забываю, но вовсе не нужно ежеминутно огрызаться на людей направо и налево. Спокойного резкого замечания или ответа очень часто совершенно достаточно, чтобы указать тому или другому его место».

«Мой мозг отдыхает здесь — ни министров, ни хлопотливых вопросов, требующих обдумывания… Сердце страдает от разлуки. Я ненавижу эту разлуку, особенно в такое время! Я буду недолго в отсутствии…»

24 февраля, на второй день событий, он по-прежнему не знает ничего о демонстрациях и узнает о них лишь из письма жены от 24 февраля, где она извещает его о выступлении Керенского в Думе: «Я надеюсь, что Кедринского[24] из Думы повесят за его ужасную речь — это необходимо (военный закон, военное время), и это будет примером».

Но вот Ставка и царь официально извещены о беспорядках в Петрограде. Генерал Хабалов направил Алексееву подробное сообщение о первых днях мятежа, а министр внутренних дел Протопопов дал телеграмму дворцовому коменданту Воейкову, который обычно ездил вместе с царем и находился с ним в одном вагоне, о том, что события носят хаотический характер и что «принимаются решительные меры для подавления беспорядков». Генеральный штаб и царь реагировали на сообщения аналогичным образом: первый отдал распоряжение командующему Северным фронтом сделать все возможное для ускорения прибытия надежных войск — «от этого зависит наше будущее». Николай II направил телеграфом Хабалову приказ «завтра же прекратить в столице беспорядки».

Эта телеграмма, которая так поразила генерала Хабалова, не вызвала особой обеспокоенности у царя. «Государь казался взволнованным, но сегодня у него радостный вид», — отмечал генерал Лукомский. В дневнике Николая за 25 и 26 февраля ничего не говорится о событиях, и Николай пишет жене: «Я надеюсь, что Хабалов сумеет быстро остановить эти уличные беспорядки. Протопопов должен дать ему ясные и определенные инструкции. Только бы старый Голицын не потерял голову!» Его гораздо больше беспокоит здоровье детей, заболевших гриппом, и он пишет, что вернется в Царское Село через два дня.

В Петрограде воскресенье прошло совершенно неожиданным образом: в полдень все еще было спокойно. Ставка и царь получили успокаивающие сообщения. Однако около 11 часов царица поделилась своим беспокойством с императором. К вечеру открыли стрельбу по демонстрантам. Родзянко, не знавший ничего о приказе царя Хабалову, в полном смятении направил императору первую телеграмму, на которую Николай II ответил в шутливом тоне, сказав Фредериксу: «Опять этот толстяк Родзянко мне написал разный вздор, на который я ему даже отвечать не буду».