Михаил Иржавцев - Данэя

• Название: Данэя
• Автор: Михаил Иржавцев
• Жанр: Философия

Роман-антиутопия.

В древние и средние века количество ученых исчислялось единицами — в наше время их количество огромно и будет увеличиваться всё больше и больше благодаря научно-техническому прогрессу. Но чем может быть чревата эта, существующая уже, тенденция вытеснения физического труда интеллектуальным?

Будущее на Земле — непонятно, насколько дальнее. Сверхвысокий уровень развития всего, и общество, состоящее почти из одних ученых-интеллектуалов. А тех, кто непригоден для интеллектуального труда, «неполноценных», безжалостно используют. Как ресурс органов для хирургических пересадок интеллектуалам, упрощенного удовлетворения сексуальной потребности, производства всяческих опытов наряду с животными. И — для вынашивания детей «неполноценными» женщинами.

Лал, историк и мыслитель, единственный понял, к чему ведет подобное разделение человечества: царству сверхсовершенных роботов, заменивших людей, во главе с немногочисленными бесчувственными гениями и строго потребным этим гениям количеством умственно выродившихся «неполноценных». Он начинает борьбу за его ликвидацию; её после его гибели продолжают его друзья, Дан и Эя, — борьбу долгую и полную острых драматических моментов.

---

«Лал уступил вам? Плохо вы его знаете!» — я вспомнила, как он привозил вас перед отлетом. Но ничего Йоргу не сказала: это был не противник, с которым спорят — враг. Я видела, что он меня щадить не станет. Но знала, что этот враг, к несчастью, гораздо сильней меня.

— Вот тебе альтернатива: или прекращение беременности, или наше требование бойкота тебе. В результате его мы не сомневаемся. И ты — тоже.

Я молчала: да, не сомневалась.

Значит, этот упырь хочет убить моего ребенка, которого я ношу под сердцем! Эя, сестра, знаешь ли ты, что такое чувство ненависти? Я вот — знаю. И знаю, как можно хотеть убить человека.

Да, человека. Если бы он был волком, это было бы не так страшно. А он был наделен разумом, и немалым. Он понял гораздо больше, чем я предполагала, но по-своему — чтобы обратить против меня.

— Угроза бойкота не может устрашить тебя. Еще бы: ты приносишь себя в жертву вашей великой цели — и уже заранее видишь себя в героическом ореоле. Но ты подумала, что тебе придется пожертвовать не только собой?

— Я за все готова ответить одна.

— Ты еще не поняла. Ты думаешь о враче, которая помогала тебе? Нет — не она.

Не она? Кто? Не отец же ребенка — его и не знают, и обвинить не в чем. Йорг молча смотрел на меня и улыбался. Зловеще. Уверенно.

И вдруг будто током пронзило: Ли! Мой дорогой мальчик — почти сын. Которого спасла от верной отбраковки, и которого любила больше всех на свете. И он меня — ближе меня у него тоже никого не было. Я останусь ему самой близкой — чтобы со мной не случилось. Он не отречется от меня, если я подвергнусь бойкоту — и тогда бойкот ждет и его.

— Тебе не жалко его? — спросил Йорг, который, казалось, прямо читал мои мысли. — Нет? Чего же стоит тогда твоя любовь?

— Я запрещу ему сама общаться со мной: скажу, что так нужно.

— Не поможет, Ева: он любит тебя — он никогда от тебя не отречется. Любовь самое высокое и самое сильное чувство, не правда ли? — Много, слишком много он, оказывается, понял. — Ты не подумала о нем раньше? Странно. Ну, подумай теперь. Завтра утром жду твоего ответа. Я даю тебе шанс, и если ты им не воспользуешься, то винить за последствия сможешь лишь себя. До свидания! — И он быстро ушел.

День тянулся томительно долго. Я продолжала заниматься делами, машинально, и непрерывно думала: как быть?

Наконец, вечером, когда дети были уложены, мы собрались вместе. Никто ничего предложить не мог — я должна была решать одна. Постепенно подруги разошлись.

Ну, и ночка же была! Я лихорадочно думала, искала выход: как сохранить ребенка и одновременно не погубить Ли? Как, как??

Зачем же я тогда спасла Ли, если способна сломать его жизнь сейчас? Имею ли право на это? Ведь ребенок еще не родился — а Ли живой, сознательный. Лучший космический спасатель Земли — что ждет его на очень долгие годы?

Если бы не он, я бы не дрогнула. Но я, действительно слишком сильно любила его. Видимо, больше того дела, за которое боролась, — ради которого хотела родить ребенка и была готова испытать бойкот. Одна.

И вот — не выдержала, сдали нервы: к утру я уже была готова. Не сообщая ничего своим, связалась с врачами из комиссии и сказала, что хочу с ними немедленно встретиться.

Они все ждали меня в поликлинике, — Йорга среди них не было.

— Подруга, ты хочешь, чтобы мы помогли тебе исправить случившееся? — спросил один из них.

Я не могла ответить: да, горло сдавило. Кивнула головой.

— Хорошо. Сделаем.

— Только немедленно, — прохрипела я, — пока я не передумала.

В сопровождении двух из них меня доставили аэрокаром в наш импланторий. Там хирург, занимающийся имплантацией зигот роженицам, произвел аборт. Операция прошла быстро — хирург был опытный: аборты роженицам иногда делать приходилось. Гинекологи из комиссии зачем-то тоже присутствовали при операции.

И все! Пусто стало, как будто мне не матку опустошили — душу. Я словно сломалась: не могла ни говорить, ни есть, ни спать. Неделю держали меня в клинике на электросне и внутривенном питании. Восстановили мне физическое состояние, а душевное — только Йоргу пожелаю того же!

Лишь через месяц вернулась в школу. С детьми мне стало полегче. Но с взрослыми почти не общалась — не могла.

… А еще через месяц услышала сообщение о вашем возвращении.

Мой Ли улетел вместе с другими встречать вас. Вся Земля жила сообщениями о ходе вашего спасения.

Только никто не ждал, как я. Ждала, что прилетит человек, который знает, что делать. Как он мне был нужен!

Вас показали на экране: вы были как тени, и с вами дети — никто, кроме меня не понимал, что это значит. А Лала не было: он не прилетел.

Но я видела: дети, настоящие дети! Рожденные тобой — самой. Ты — мать! Я уговаривала тебя сделать это. И ты — сделала. А я? Как теперь глядеть тебе в глаза?

Другие радовались — я не могла без ужаса представить себе встречу с тобой. Даже начисто отключила внешнюю связь. Меня могли вызывать лишь несколько человек, ближайших коллег по работе: я дала им другой позывной код.

Даже Ли боялась увидеть. К счастью, он проходил карантин; я сама его вызвала: чтобы он не беспокоился. Всего один раз.

Надо было связаться с вами, с тобой, хоть послать поздравительную радиограмму — ничего не могла. Только и думала: хоть бы не вспомнили обо мне!

— Зачем ты так?

— Я же теперь ничего другого не стою.

— Нет, ты — не должна так думать о себе.

— Не надо: не утешай. Что, кроме горечи и презрения к себе, мне остается? Как ты можешь вообще со мной разговаривать? Теперь — когда ты все знаешь. Жалеешь меня — зачем?

— Нет. Поверь: нет. Ты выше меня. Я — что? Если бы не Лал и Дан: я же была просто девчонка, когда встретила их. А ты ведь сама. Сама!

— Все это теперь позади.

— Нет. Ты же вела борьбу — такую тяжелую! Что ты казнишь себя: могло ли не быть хоть одного поражения? Не надо, сестра: слышишь, не надо! Мы добьемся своего — увидишь!

— Мы? Кто это? Сколько? Раз, два — и обчелся: остальные разбежались — кто куда.

— Мы снова соберем всех.

— Ой ли!

— Соберем! Их — и других: то, чему научил нас Лал, раскроет людям глаза.

— Его ведь тогда никто не слушал. И я тоже — готова повторить тебе это.

— С той поры много воды утекло. Сейчас послушай меня вместо него.

Теперь говорила Эя — Ева слушала.

— Так! — говорила она. Из всех, кого они знакомили с взглядами Лала, никто так не понимал сказанное. Ей не нужны были обычные подробности: слишком многое знала сама. Каждое слово Эи — как вода в сухой песок: снова в глазах Евы появлялся блеск, и на мгновения превращалась она в прежнюю Еву.

— Нам было бы легче, если бы все это время он был с нами, — задумчиво сказала она. — А может быть — еще трудней.

Она стала отвечать на вопросы Эи. Ее ответы были мало утешительны: не так много изменилось с их отлета. Отбраковка — да, значительно ограничена — но не исчезла, существует (будь она проклята!).

— Действовать надо, Ева! Лала нет — мы вместо него.

— Как — действовать?

— Передавать всем слова Лала: пусть знают! Восстанови свои былые связи и расскажи им — в первую очередь.

— Попробую.

— И еще: надо, чтобы родился еще один ребенок от полноценной матери — здесь, на Земле.

— Хочешь повторить то, что не удалось мне?

— Так надо, понимаешь?

— Кто? Ты?

— Нет. Не могу. Я…

— Космос?

— Да. Хотя я вполне здорова. Там — погиб наш Малыш. Ты знаешь, как.

— Знаю. Все знают.

— Но только ты — понимаешь. Я никогда, видно, больше не решусь — родить, — с тоской глянула она Еве в глаза. — Ты?

— Я? У меня уже не получится. После операции гинекологи мне сказали: «Теперь ты можешь в будущем ничего не опасаться».

— Надо поговорить с теми, кто раньше хотел это сделать.

— Нет. Они деморализованы случившимся со мной: они боятся. Йорг и генетики попрежнему в состоянии сделать с ними что угодно.

— Ты так думаешь? Почему же они молчат до сих пор по поводу наших детей?

— С вами боятся связываться: слишком вы популярны.

— Но хоть попытаться что-то сделать? При проверке развития детей они имели возможность.

— Так-таки ничего не было?

— Мы не заметили.

— Значит, у них в запасе что-то более серьезное.

— Скажи подругам, что и с ними мы не дадим ничего сделать.

Ева покачала головой:

— Все равно, ничего не выйдет. Сейчас — никак. Попробую, конечно. Только все равно, знаю: сразу не решатся.

— Пусть не сразу.

— Трудно. А сил у нас с тобой — нет.

— Будут силы. Будем вместе — появятся и они. Найдем их: надо — мы должны быть сильными.

— Только — тоже не сразу. Но теперь хоть знаю, что не одна. Ну, что: пойдем? Девочка, верно, заждалась.

— Ты не скучала, дочка?