Владимир Беляков - Русский Египет

• Название: Русский Египет
• Автор: Владимир Беляков
• Издательство: Вече
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9533-3014-5

Знаете ли вы, что на египетской земле, в православном монастыре Святой Екатерины, и поныне растет Неопалимая Купина — куст, в пламени которого Бог впервые явился пророку Моисею? Что к Неопалимой Купине и к горе Синайской веками шли и теперь идут русские паломники? Что в Порт-Саиде похоронены русские моряки с крейсера «Пересвет», погибшие в начале 1917 года? Что после Гражданской войны Египет стал пристанищем для тысяч русских эмигрантов, среди которых были художник Иван Билибин, скульптор Борис Фредман-Клюзель, египтологи Владимир Голенищев, Владимир Викентьев и Александр Пьянков? Что в Египте пел непревзойденный Федор Шаляпин и танцевала великая Анна Павлова? Что, наконец, во время Второй мировой войны освобожденные из плена советские солдаты возвращались на родину через Египет?

---

— Хвала Аллаху, господин Марван! Нет ли у вас чего-нибудь новенького на русскую тему?

— Да вроде ничего нет. Впрочем, посмотрите сами. Вот, к примеру, несколько картин из свежих поступлений.

Прежде чем рассмотреть сами картины, я пробежал глазами автографы на них. Одно имя показалось мне знакомым — «В. Стрекаловский». Да, я действительно встречал его, в книге, которую просматривал во время отпуска в архиве Советского фонда культуры. Называлась она «Зарубежная Россия» и была издана в Париже на русском языке в 1971 году. Автор книги, П. Е. Ковалевский, дал довольно подробный обзор русской эмиграции за полвека. По некоторым странам в книгу вошли небольшие отдельные статьи других авторов. Статью о Египте написал Владимир Беллин — сын директора Русской поликлиники в Каире Виктора Эмильевича Беллина. Это ему, Володе Беллину, Федор Иванович Шаляпин подарил в 1933 году фотографию. В статье Беллин упоминал наиболее выдающихся, с его точки зрения, представителей русской эмиграции в Египте. «Художники В. Н. Стрекаловский и его сыновья Роман, Николай и Всеволод, — писал Беллин, — были высоко ценимы, и их картины украшают музеи истории, агрикультуры и военный в Каире». Только кто из Стрекаловских автор этой картины — акварельного пейзажа набережной Нила: отец, Владимир, или сын, Всеволод? Оба имени читаются на «В». Марван, конечно, этого не знал.

— Сколько же стоит эта картина? — спросил я его.

Хозяин магазина взглянул на заднюю часть рамки и ответил:

— Четыре тысячи фунтов.

Да, работы художников с мировым именем стоят, конечно, подороже. Но и эта сумма — почти полторы тысячи долларов — достаточно велика. Во всяком случае, мне не по карману. О чем я откровенно и заявил Марвану. Тот понимающе улыбнулся.

— А можно мне сфотографировать картину?

— Пожалуйста!

Магазин «Ностальгия» находится рядом с итальянским культурным центром, и я решил зайти и туда. Дело в том, что одна из наших женщин, вышедшая замуж за египтянина, рассказывала мне как-то, что сотрудница центра Анна-Мария ди Марко водит дружбу с русскими эмигрантами. Анну-Марию я не застал, так что мне пришлось звонить ей вечером домой. Ответила она на очень чистом русском языке.

— Да, я знаю одну семью, — сказала мне итальянка. — Это старушка по имени Вера Анатольевна и ее дочь Тамара. Фамилия их Агнаевы. Живут они, как и вы, на Замалеке.

— А откуда вы так здорово знаете русский язык? — не удержавшись, спросил я.

— Я по профессии филолог-русист, училась в Москве, — ответила Анна-Мария. — Там и познакомилась со своим мужем. Он египтянин.

Ну разве придумаешь такое! Итальянка, отправившаяся на учебу в Россию, знакомится там с египтянином, выходит за него замуж и переезжает к нему на родину. Нет, такое может придумать только сама жизнь.

Вера Анатольевна и Тамара Агнаевы. 1991 г.

Звоню по телефону, который дала мне Анна-Мария. Подходит Тамара. Представляюсь, говорю, что собираю материалы о русских в Египте, и мне любезно назначают встречу. Оказалось, что Агнаевы живут по соседству с нашим корпунктом. Надо же! Сколько раз за эти годы я равнодушно проходил мимо их дома, даже не подозревая, что там обитают мои соотечественники!

Вера Анатольевна выглядит бодрой, вот только ноги совсем не ходят. Родилась она в 1906 году в Ялте, в Египет попала в 20-м, прошла через лагерь в Телль аль-Кебире. Значит, не права была мадам Рабаб из представительства Комитета ООН по делам беженцев, когда говорила мне, что старшего поколения эмигрантов больше нет в Египте! Да, ошиблась мадам Рабаб. Но, может, это и к лучшему. Встреча с Агнаевыми стала для меня приятным сюрпризом. Однако все мои попытки «раскрутить» старушку на рассказ о себе закончились неудачей.

— Что говорить! — отмахивалась она. — В моей жизни было мало хорошего. Чужая страна, нужда… Я так и не стала здесь своей. Как родилась русской, так и остаюсь ею. Вот Тамара — та уже совсем египтянка.

Дочь смеется. Она действительно родилась и выросла в Египте, неплохо говорит по-арабски. Работает бухгалтером в местной фирме. Но с мамой разговаривает по-русски. Лет двадцать назад в первый и последний раз была на родине, у родственников в Ленинграде («Теперь он Петербург?» — спрашивает она) и Орджоникидзе («Кажется, его вновь переименовали во Владикавказ»). Поездкой осталась очень довольна.

О русских эмигрантах женщины говорят охотно. Действительно, практически никого из них уже нет в живых. Осуждают Олега Васильевича Волкова за то, что незадолго до своей кончины он передал опустевшую «русскую богадельню» и церковь при ней в Гелиополисе греческой общине, что отверг предложение представителя Русской православной церкви взять их под свою опеку на том основании, что «он большевик». Надеются, что богадельня и церковь вновь станут русскими.

Я называю им имена — Голенищев, Лукьянов, Билибин, Викентьев, спрашиваю, не знали ли они этих людей. С тремя первыми они не встречались, с профессором Викентьевым были едва знакомы, зато неплохо знали его сына Жоржа.

— Вот только куда он делся — понятия не имею, — пожимает плечами Вера Анатольевна. Знакомы им и доктор Беллин, и его сын.

— А Стрекаловские? — спрашиваю я.

— Да, знали мы и Стрекаловских — Романа и Николая, — отвечает Тамара. — Жена Николая, Антонина, живет в Каире. Она тоже русская, в прошлом — балерина.

Тамара дает мне телефон Стрекаловской, и я прощаюсь с нашими женщинами, выразив им свою искреннюю признательность за гостеприимство и содействие. Они, кажется, тоже довольны — все-таки поговорили на родном языке с соотечественником.

Вернувшись домой, звоню Стрекаловской.

— Будет завтра, — отвечает мне по-арабски женский голос.

Что ж, завтра — так завтра.

После двухчасового разговора с Агнаевыми совсем не тянет заниматься моим главным журналистским делом — ближневосточной политикой. Все мысли — о другом. О россиянах, оказавшихся в Африке, о том, что забросила их сюда судьба в переломную для нашей страны эпоху. И еще о том, что и ныне, осенью 1991 года, переживаем мы перелом, того и гляди, новые волны беженцев выплеснутся наружу…

Взгляд мой скользит по кабинету и натыкается на стопку книг, которые подарила мне весной Татьяна Николаевна Монти. Сверху — Библия. Издана в Санкт-Петербурге в 1892 году. В матерчатом переплете, изъеденная жучком. Перед отпуском я набросился на остальные книги, а Библию отложил, ведь у меня есть и другая, принадлежавшая Олегу Волкову. А тут вдруг захотелось подержать ее в руках, полистать.

Листаю — и не верю своим глазам. Библия густо исчерчена карандашом, как делают тогда, когда тщательно изучают книгу и подчеркивают в ней самые главные мысли. После каждого раздела — пометка: «Сиди Бишр, 16.11.1921», «Сиди Бишр, 19.11.1921» — и так до 17 мая 1922 года — дня, когда обитатели «русского лагеря», не сумевшие адаптироваться в Египте, были вывезены в Болгарию и Сербию.

Кто же читал эту библию с карандашом в руке? Отец Татьяны Николаевны? Или ее мама? А может, кто-то из друзей черпал в Библии духовные силы в трудные первые месяцы эмиграции? Между страницами 554 и 555 — новый сюрприз. Засушенный цветок. Не узнать его с первого взгляда невозможно — это анютины глазки. Но ведь цветок этот не растет в Египте! Привезен из России? Наверно! И бережно храним в книге, как частичка Родины…

На полях Библии — заметки ее владельца. Краткие, выражающие его отношение к тексту: «Хорошо!», «Важно!» Иной раз и «Непонятно». Одна пометка особенно привлекла мое внимание. «Рус.!» — три раза повторяется подряд там, где речь идет об обрушившемся на еврейский народ гневе Божьем: «…язык грудного младенца прилипает к гортани его от жажды, дети просят хлеба, и никто не подает им. Евшие сладкое истлевают на улицах; воспитанные на багрянице жмутся к навозу. Князья ее были в ней чище снега, белее молока; они были телом краше коралла, вид их был, как сапфир; а теперь темнее всего черного лица их; не узнают их на улицах; кожа их прилипла к костям их, стала суха, как дерево… Руки мягкосердых женщин варили детей своих, чтоб они были для них пищею во время гибели дщери народа моего… ВСЕ ЭТО — за грехи лжепророков его, за беззакония священников его, которые среди него проливали кровь праведников…» (Плач Иеремии, 4, 4–15).

«Рус.!» — три раза подряд. Видно, так и встала перед глазами читателя покинутая им недавно Россия, с голодом и разрухой Гражданской войны, отринутая Богом за грехи лжепророков ее — царей, за беззакония священников ее…

Да, необычная оказалась Библия. Свидетельница бурных событий, спутница беженца, хранительница засушенного цветка — посланца далекой и почти недосягаемой Родины…

На другой день вновь звоню Стрекаловской. Представляюсь, объясняю, почему ищу встречи с ней. Антонина Николаевна назначает мне день и час, дает адрес.