Борис Изюмский - Небо остается...

• Название: Небо остается...
• Автор: Борис Изюмский
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

Во второй книге автор знакомит читателя с дальнейшей судьбой героев романа, прошедших нелегкий путь последних двух лет войны и вернувшихся в Ростов.

---

Как-то Максим Иванович встретил на улице Рукасова: он облысел, отрастил рыжеватые бачки. Увидя Васильцова, вскрикнул:

— Привет, коллега! — протянул руку, но Максим Иванович сделал вид, что не заметил ее. Генку это нисколько не смутило.

— А нашего шефа-ортодокса кондрашка разбил, по-научному — инсульт, — сообщил он, имея в виду Борщева. — Скажи по секрету: какой гонорар ты получил за свою последнюю книгу?

— Вполне достаточный, — сухо ответил Максим Иванович.

— И все же признайся, — продолжал Рукасов, — глупо ты держал себя тогда. Разве лбом стену прошибешь? Надо соблюдать стратегию и тактику. Это элементарно… А что ты меня в ту пору обозвал, так чего в запальчивости не скажешь!

— Я могу сейчас все повторить…

К кому Васильцов с удовольствием пошел, так это к Макару Подгорному — он преподавал в институте сельхозмашиностроения.

Узнав о том, как прошла у Васильцова защита, Макар по-медвежьи обнял его, извлек откуда-то бутылку водки:

— Такое надо обмыть! Всенепременно! — Он нарезал сыр, открыл банку с консервами. — Жаль, Фаина на работе… Это и для нее праздник.

И потом, пока они сидели за столом, все повторял убежденно и радостно:

— Есть правда, сталинградец, есть…

* * *

Лиля вышла на балкон. Сколько воспоминаний связано у нее с ним.

Внизу густо текла людская толпа — в футболках, разлетайках, сандалетах, — неся шоколадный загар и громкую речь. Будто никогда здесь не было фашистов, убийств, измывательства.

Улетала ввысь связка цветных шаров. Пахло разогретым асфальтом.

Лиле захотелось влиться в толпу.

Взяв за руку Вовку, она миновала в коридоре знаменитый стол и спустилась по лестнице. По-прежнему в витрине гастронома хороводили три розовых муляжных поросенка. Там, где когда-то предприимчивые дамы открыли кафе «только для немецких офицеров», теперь был магазин детских игрушек, и на флюгере безмятежно катался Буратино. Разноцветные афиши облепили круглые тумбы. На шпиле рыбного магазина резвился морской конек. Подремывали мудрые белокаменные львы у здания банка.

Потом, возвратившись назад, они пошли по Ворошиловскому проспекту, и Лиля замедлила шаг у дома, где работала официанткой. Интересно, как сложились судьбы Кати, Нельки, повара Жоржа, околела ли Бригитта?

На доме, у стены которого расстреляли директора их школы, висела мемориальная доска. Лиля рассказала Вовке об Илье Фадеевиче, о Севке, и мальчишка притих, посерьезнел. Все же мало она им занималась: приезжала домой на месяц зимой, на два летом. Что сумела привить? Правдивость, бесстрашие, исполнительность. Чтобы никого в школе не отталкивал локтями, бросался на защиту, если обижали слабого. Но как многое предстоит еще выкристаллизовать в его характере. Вот защитит она диссертацию и займется по-настоящему, только бы не опоздать.

…Они пошли на новую набережную, долго глядели на бег Дона от Цимлянского моря к Азовскому. На другом берегу Задонье в зеленом наряде охраняло этот бег. Возвращались они к центру города мимо рынка, и Лиля поразилась обилию привоза с Кавказа, Кубани, Ставрополья, даров самого Дона. Лоснились золотисто-коричневые рыбы, жареными семечками пахли ведра с подсолнечным маслом, желтели тыквы в пол-обхвата, фиолетово поблескивали баклажаны.

И как всегда — шум, многоголосье. Стекольщики резали алмазом, с хрустом надламывали стекло; предлагали свои услуги тачечники и возчики-драгеля.

Звенели трамваи, резво пробегая мимо рынка, выбивали пыль из-под шпал.

Лиля купила сыну огромную янтарно-сочную грушу, вымыла ее газированной водой, и Шмелек, уплетая, спросил:

— Мама, можно нам остаться в Ростове навсегда?

* * *

Вечером Лиля позвонила домой к Инке. Все эти годы подруги переписывались, и. Лиля знала, что Инка работает в проектной организации, муж ее преподает начерталку в университете и у них четырехлетние девочки-двойняшки. Инка была у нее как-то в Москве, в аспирантском общежитии, и они вместе ходили в Большой театр.

Услышав голос Лили, Инка возликовала и стала звать подругу прийти к ней немедля. Но Лиле не хотелось оставлять маму и Шмелька. Договорилась, что завтра, в воскресенье, прихватив своих ребят, они отправятся на пляж.

…Встретились у паромной переправы. Девчонки так походили друг на друга, что Лиля подивилась:

— Как ты их различаешь?

Инка расхохоталась:

— Открою секрет фирмы… У Софочки на мочке правого уха родинка, а у Беллы глаза немного темнее.

Пораженный Шмелек только хлопал мохнатыми ресницами.

Они выбрали на левом берегу реки место под красным грибком и разделись. На Инке — узкая полоска бюстгальтера и трехцветные трусики. Лиля — в оранжевом купальном костюме.

Припекало солнце, серебрился Дон, поплавками качались на нем бакланы. Проплыла длинная просмоленная баржа с песком, послала берегу тихий шелест волны.

Дети пошли к воде, и Лиля сказала сыну вслед:

— Девочки под твою ответственность.

— Не беспокойся, мама, — солидно заверил Вовка и взял за руку ту, что с родинкой на ухе.

— Рыцарь, — громко рассмеялась Инка, — Ну, как Тарас не-Бульба? — уже понизив голос, спросила она.

— В одной поре, — сдержанно ответила Лиля. Она не жаловалась подруге на свою неудавшуюся семейную жизнь, только однажды вырвалось в письме: «Не ладится у нас, и, думаю, это необратимо».

— А ученые дела?

— Да вот, еду в ГДР защищаться.

— Вах-вах! — всплеснув руками, вскрикнула Инка, и ее добрые голубые глаза посмотрели с нескрываемой гордостью. — Между прочим, твой учитель Васильцов стал доцентом.

Лиля обрадовалась, услышав эту новость: значит, беды Максима Ивановича позади.

— Работает вместе с моим Колышевым, — так Инка величала своего мужа Тимофея, — у него вторым изданием вышел учебник… На разные языки переведен… Получил двухкомнатную квартиру на Пушкинской, на шестом этаже, — она назвала дом.

Инка, как всегда, знала все обо всех. Словно прочитав недоумение в глазах подруги, пояснила:

— Мой Колышев у него дома бывает… Представляешь, так и не женился. В блуде не замечен, — она расхохоталась неожиданной для нее самой фразе и уже серьезно добавила, словно жалея об этом, — снова живет бобылем.

Инке всегда хотелось, чтобы хорошие люди были удачливы в семейной жизни. В Тиме своем она души не чаяла, пусть он не красавец, но зато исключительно порядочный человек.

— Да, Лиль, твой воздыхатель Вася Петухов в Норильске, женился, у него уже трое петушат…

Она энергично вскочила на ноги.

— Пошли искупаемся! — и натянула резиновую голубую шапочку на коротко стриженные светлые волосы.

Лиля тоже встала. Инка, внимательно оглядев ее, подумала: «Клавдии Евгеньевны порода». У Лили красивые покатые плечи, хорошей формы ноги с полными икрами и маленькой ступней.

— Пошли, подружка, — сказала Лиля и спрятала вьющиеся, аккуратно уложенные волосы под цветную косынку.

* * *

Клавдия Евгеньевна отправилась с Вовкой в гости на именины девочки из соседнего дома, и Лиля осталась одна.

В комнату мягко шагнули ранние сумерки. Луч заходящего, солнца скользнул по багрово-фиолетовым хризантемам на столе. В открытую с балкона дверь проникали неясные шумы улицы.

Может быть, найти сейчас в книжке номер телефона Максима Ивановича и позвонить ему:

— Здравствуйте, дорогой учитель! Поздравляю вас…

Зачем? Услышать в ответ вежливую радость в мертвом для нее голосе? Что она ему? Одна из сотен бывших учениц.

Напроситься на визит? Прийти и с порога сказать с наигранной веселостью:

— Без пяти минут кандидат наук горячо приветствует доцента…

Но все это довольно пошло и не для нее. Он начнет расспрашивать ее о семье. Лгать? Выворачивая душу, сказать правду:

— Есть все, кроме счастья, — вызывая ненавистную жалость?

Нарваться на холодок воспитанности:

— Да, да, все это печально…

Или почувствовать такую же отчужденность, как тогда в госпитале? Или — что будет еще больнее — обнаружить у него в доме какую-то женщину, ведь не монах он?

Нет, не будет она звонить и не пойдет к нему.

И все же даже в такой неразделенной любви есть свое счастье, и она не хотела бы, чтобы в ее жизни не было, пусть даже горького, счастья.

Счастливому легко быть добрым, несчастливому трудно не стать злым. Но она не стала злой.

Инка сказала:

— У него усталое лицо, и на висках седина…

Как хотелось бы Лиле усадить Максима — да, да, не Максима Ивановича — в кресло. Он будет в белой рубашке с отложным воротником… А самой сесть у его ног, на скамеечку… Положить голову ему на колени и снизу смотреть в глаза.

Вероятно, у тела есть своя память… Но худо, если ему нечего вспоминать. Его руки никогда не обнимут по-мужски. Учитель, только учитель из детства…