Борис Изюмский - Небо остается...

• Название: Небо остается...
• Автор: Борис Изюмский
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

Во второй книге автор знакомит читателя с дальнейшей судьбой героев романа, прошедших нелегкий путь последних двух лет войны и вернувшихся в Ростов.

---

Борис Изюмский Небо остается…

КНИГА ВТОРАЯ

Глава первая

— Доченька! — вскрикнула Клавдия Евгеньевна, бросилась к Лиле, стоящей на пороге, прижала ее к себе.

Да мама ли это? Худющая, в сером платке, стягивающем узкие плечи.

Из-под самодельных «ичиг» Лили растекалась по полу вода.

— Разминулась ты с папой! — жадно вглядываясь в лицо дочери, с отчаянием сказала Клавдия Евгеньевна.

Она усадила Лилю на то место, где недавно сидел Владимир Сергеевич, и стала рассказывать об отце, расспрашивать о том, что произошло с ней.

В нетопленой комнате стало почти совсем темно.

— Ноги замерзли, — жалобно произнесла Лиля, и мать, спохватившись, ринулась стаскивать мешковину с ее опухших ног, начала тереть их, закутала в свое старенькое пальто.

Потом выбежала в коридор:

— Настенька, Настя, Лиля вернулась!

Тетя Настя, обняв Лилю, сказала с тоской:

— А моей кровинушки, верно, нет и в живых…

Мама зажгла коптилку. Ее слабый, нестойкий свет делал все вокруг еще мрачнее. Пахло мышиным пометом.

За окном на улице надрывался, то взвывая, то умолкая, мотор — вероятно, не мог сдвинуться с места грузовик.

— Как наши в город вошли? — спросила Лиля.

Лицо тети Насти оживилось:

— Под утро я проснулась… взрыв страшный… Стекла посыпались. Выбежала на улицу. Какой-то старик сказал: «Немцы отступают — оружейный оклад взорвали». Пожар, веришь, в полнеба. Осколки градом падают на землю. А потом тишина… Развидняться стало. И вдруг гляжу, идет по мостовой красноармеец с ружьем, такой родненький, в обмотках, с котелком на боку. У меня слезы сами собой полились. Я как закричу: «Наши!» Народ откуда только взялся, вылез на улицу из щелей, развалин, подвалов. И все кричат: «Ура! Наши!»

При воспоминании об этом у тети Насти радостно заблестели глаза, но потом она опять вспомнила о своем горе:

— А Ваня мой и Дусенька сгинули. Может, доченька давно в таком рву, как во дворе тюрьмы на Кировском… Перед бегством звери вывели всех из камер и расстреляли… Больше тысячи… Родичи потом трупы вытаскивали из рва — своих искали.

* * *

Лиля подняла косо надтреснутую крышку пианино и, пробежав одеревенелыми пальцами по клавишам, извлекла какие-то хриплые, старческие звуки. Печально опустив крышку, долго сидела молча. Почему-то представила себя в классе у доски. Рядом Максим Иванович, а она бойко поклевывает доску мелом, что-то говоря о биноме Ньютона. И таким вдруг этот бином показался ей желанным, хоть немедля в школу беги.

…Занятия возобновились через две недели после освобождения Ростова, когда еще похрустывал ломкий ледок в колдобинах, но из-за Дона уже наносило запах парующий земли.

Стелка, дрянь, перешла в другую школу, видно, побоялась встречаться со своими. Лиля извлекла из «захованки» под диваном комсомольский билет и отправилась в райком комсомола узнать, как и что?

Над городом плавали неуклюжими китами аэростаты заграждения. Где-то в стороне Таганрога едва слышно, натужно ухала тяжелая артиллерия. На закопченной стене разрушенного здания белыми аршинными буквами выведено: «Мы возродим тебя, родной Ростов!» Рыли водопроводные траншеи, от столба к столбу тянули электропровода. Первым подал свой голос гудок завода «Красный моряк» на левом берегу Дона, вселяя веру, что город возродится.

В райкоме комсомола Новожилову назначили старшей пионервожатой школы и ввели в агитбригаду — теперь забот у нее стало много.

Налеты немецкой авиации на Батайск и Ростов продолжались, дети находили на улицах фашистские мины-сюрпризы: коробочки, перевязанные цветными радужными лентами, авторучки. Стоило притронуться к ним — и нет тебя!

Ощущение, что город прифронтовой, не исчезало. Черт возьми, неужели прав Черчиль, заявивший, что война только начинается?

У Лили сильно болел правый бок: не могла ни нагнуться, ни кашлянуть. Юбка сваливалась с ее тощих бедер.

Она старалась уйти в общественную работу: писала передовицы для стенгазеты, оформляла классный уголок «Последних известий», вместе с пионерами ходила смотреть фильм «Парень из нашего города», а прочитав «Педагогическую поэму» Макаренко, провела ее обсуждение… В редкие свободные часы, возвращая пальцам память, разучила «Лунную сонату» Бетховена.

Но тревога не исчезала, только ушла куда-то вглубь, вгрызалась в душу. Живы ли отец, Максим Иванович? Опять оставлен Харьков, не затихали бои под Таганрогом.

А это убожество с одеждой! Мама переделала старый отцовский пиджак в жакет для Лили, карман на нем оказался с правой стороны.

С наступлением темноты она пыталась спать, но сон не шел. Тревожила неопределенность на фронте. И беды вокруг: получив похоронку на мужа, тетя Настя почернела, потеряла голос от рыданий. Заболела цингой мама… Да когда же всему этому конец?!

* * *

В июле пришла радостная весть: Советская Армия, начав наступление на Орловско-Курском направлении, заняла 110 населенных пунктов.

Лиля по этому поводу устроила в квартире генеральную уборку, долго играла, пела «Темную ночь», а потом, отправилась в кино.

Ее потрясла игра Марецкой в фильме «Она защищает Родину». Прямо душу перевернула.

Ждали еще две радости: письмо из госпиталя от папы — обещал приехать на побывку. И письмо «с того света» — от Левы. Оказывается, он сейчас в армии. Начиналось письмо словом «Дорогая», а кончалось — «Целую».

…В школе новые ученики, новые учителя. Усиленно поговаривали, что с этого года обучение станет раздельным, а их школа — девчачьей, с такими предметами, как кулинария, рукоделие. Этого еще не хватало!

Она решила сразу по окончании девятого класса пойти на подготовительные шестимесячные курсы инженерно-строительного института. После этих курсов в институт принимали без экзаменов. К тому же курсантам выдавали стипендию, рабочую продуктовую карточку, прикрепляли к столовой. Хотелось наверстать упущенное время, поддержать маму.

Клавдия Евгеньевна, заподозрив жертвенность, подняла шум:

«Зачем? Я спрашиваю — зачем?» Но Лилия была непреклонна.

— Папа одобрит мое решение, — твердо сказала она.

Лиля сделала на дому у знаменитого мастера Миртова шестимесячную завивку и сразу стала выглядеть взрослой.

* * *

Стеллу она встретила возле парка Горького. На той безупречно сидело платье из шотландки в голубую клетку, тонкие ремешки облегали красивые ноги.

Лиля хотела пройти мимо, сделать вид, что не узнала, но Стелла сама подошла, проговорила просительно:

— Здравствуй, Зикзюша.

У Новожиловой было хорошее настроение — только что она узнала о зачислении на подготовительные курсы, — и ей не хотелось его портить.

— Здравствуй, коли не шутишь, — сказала она неприязненно.

Лагутина побледнела.

— А я уезжаю из Ростова. Десятый класс буду кончать в другом городе.

— А как твой фриц поживает? — непримиримо спросила Новожилова.

Стелла расплакалась. От жалости к себе? Или от стыда?

— Какая ты жестокая, — сказала она тихо, — я тебя прошу… в память о старой дружбе… зайдем на минутку к нам. Мама будет рада.

Зачем — им это? Может быть, боятся, что я их выдам? Хотят усыпить, задобрить… Или устыдились своего поведения? Заговорила совесть?

Внутренне кляня себя за беспринципность, Новожилова согласилась зайти. Все-таки подруга детства…

Тот же дом и та же дверь, открытая на веранду, увитую диким виноградом, где тогда — это казалось кошмарным сном — сидели три немца, а вокруг них танцевали эти дамы.

Ирина Георгиевна нисколько не изменилась: холеное лицо, золотой кулон покоится в ложбинке на груди! Лилиной маме столько же лет, но она выглядела бы старушкой рядом с этой пышной дамой на высоких каблуках.

Противно залебезила:

— Лилечка, Лилечка, как хорошо, что ты пришла… все же привязанность юной поры… это навсегда… А наш папа будет служить в другом городе…

Она не оказала где, наверно, опасаясь, как бы туда не потянулся «хвост» ростовской жизни.

Потом принесла на мелкой тарелке огромный кусок белого хлеба, намазанный сливочным маслом.

— Угощайся, деточка.

Какая подлость: люди живут впроголодь, а они…

— Спасибо, я сыта…

Посидела еще немного, для приличия, и поднялась.

— Я не буду желать вам успеха на новом месте… Спокойна за вас, — и ушла, провожаемая их испуганными взглядами.

Нет у нее подруги. Нет и не было.

* * *

Лева появился нежданно-негаданно — проездом. Из воротника армейской гимнастерки торчала длинная шея. Лиля бросилась обнимать его:

— Жив курилка?!

— Жив, — сдержанно улыбнулся Лева.

С трудом, словно через силу, рассказал он, как уполз ночью из могилы Змиевской балки, где осталась расстрелянная мать.