Анна Леонидова - Прежде чем сдохнуть

• Название: Прежде чем сдохнуть
• Автор: Анна Леонидова
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2013

Действие происходит в 2039 году в Подмосковном пансионе для стариков, куда прибыли проживать "вторую молодость" пятеро 60-летних бывших москвичек. Каждой из них "повезло" донести до старости парочку неразрешенных эмоциональных проблем. Они понимают, что другого времени справиться с жизненными задачами, которые они всегда осознавали, но откладывали "на потом", на другие "более подходящие времена", не будет. Все нужно делать сейчас. И они предпринимают подчас довольно отчаянные попытки успеть все то, что не успели. Поскольку они полны панической решимости, то им как-то ничего уже больше не совестно. И почти не страшно.

Героини не были прежде знакомы. Но скоро женщины понимают, что их встреча в этом пансионе совсем не случайна. Они серьезно повлияли на судьбы друг друга.Они узнают правду о себе и собственном прошлом. Раскрывают свои и чужие тайны. Вообще, это текст - попытка представить, какими мы (я и мои ровесники) доживем до старости. За что нам будет стыдно, чем мы будем гордиться лет эдак через тридцать, и о чем жалеть. Попытка переоценить собственную жизнь уже сейчас, не дожидаясь, пока перед тобой распахнутся ворота "дома стариков". Это текст о творчестве, о страхах, любви, материнстве, бессилии и жажде жизни.

---

Я ответила, что все понимаю. И что я рада, что у него появятся жена и ребенок. Это здорово. Но я бы хотела, чтобы я тоже у него была. Я же не прошу его сделать мне предложение и все такое.

— Боюсь, это не понравится той, другой, которой я сделал предложение, – серьезно, без доли игры или позы ответил он.

Так вдумчиво ответил, что стало понятно: он взвешивал эти слова. И даже заранее их сформулировал, зная, что я начну цепляться.

Я поняла: это на самом деле все. Все!

Мы попрощались. Пожав друг другу руки. Как два товарища.

Меня отпустили. И я должна была отпустить. «Замершая беременность» больше не могла отравлять живые ткани. Пришло время очистительного выкидыша.

Сначала я сидела как замороженный овощ. Потом мне стало так хреново, как будто бы у меня на самом деле случился выкидыш на позднем сроке.

Неделю я не могла жрать, но меня все равно тошнило. Отвратительным, как прогорклое масло, желудочным соком. Противно было все: и все, что внутри меня, и все, что снаружи.

Потом тошнить перестало, но гадкий привкус во рту остался.

Пока я сидела на больничном, неожиданно и скоропостижно закрылся журнал, в котором я работала. Я только обрадовалась:

теперь не было нужды взбадривать себя и пинками выгонять на работу. Можно спокойно предаться отчаянию. И я делала это с полным погружением. Неделями я сидела дома у компьютера и бесцельно читала интернет. Плакала без повода и опять читала.

Интернет завораживал своей бессмысленной бесконечностью:

на каждой странице куда‑то манили еще двадцать гиперссылок, а на тех – еще сто. И в каждую можно было ткнуть мышкой. Так я могла кликать и кликать, картинки перед глазами менялись, но внутри меня не менялось ничего. Я придумала себе такую игру: забивала в Яндексе какое‑нибудь слово, тыкала по первой же ссылке из списка. Открывалось окно. Я загадывала, что ткну в нем на третью ссылку сверху. В следующем окне – на седьмую. Потом – на пятую. И так бесконечно. Цель была такая: чтобы в конце какая‑нибудь ссылка привела меня к той же самой первой странице, с которой все начиналось. Чтобы круг замкнулся. И тогда… Тогда что? Да ничего. Тогда можно будет забить в Яндексе новое слово и начать все сначала.

Так я могла сидеть часами. Пока в комнату не заходил муж. Он молча закрывал сотни окон Эксплорера на компьютере, гасил свет и уносил меня на руках в постель. Я отворачивалась, утыкалась носом в подушку и снова начинала плакать.

Потом я как‑то посчитала и обнаружила, что у меня уже два месяца не было месячных. Худшие опасения подтвердились – нет, я не залетела. Это начинался климакс. Старость. А за нею неотвратимо помахивала косою смерть.

Это окончательно добило меня. Если до этого меня посетила довольно тихая депрессия, то тут я впала в конкретную истерику. Я лежала на кровати и рыдала в голос, запрокинув голову и обхватив руками колени:

— Я не хочу умирАААААААААть! Я не хочу умираАААААААть!

Меня саму ужасало, как мерзко звучит мой голос – так орала соседка–алкоголичка на даче в моем детстве, когда ее муж в одиночку приканчивал бутылку, в допивании которой она намеревалась принять участие. Но я не могла остановиться и продолжала верещать.

И тут Сашка понял, что это у меня не легкая кручина, а конкретное такое расстройство психики. И сдал докторам.

Доктора помогли. На своем 40–летии, которое я, вопреки традиции, все‑таки решила отметить в тихом семейном кругу, я уже по–коровьи тупо всем улыбалась пустыми глазами, за которыми, кажется, аж поскрипывал от стерильности начисто промытый спецпрепаратами мозг. Я улыбалась и гладила себя по совершенно лысой голове. Я побрилась под ноль сама.

— Нет сил через день мыть эти патлы, – равнодушно пожала плечами в ответ на сдавленный вскрик мужа, обнаружившего меня в новом образе.

Он больше уже не фотографировал меня. Он как‑то вдруг резко разлюбил фотоаппарат. Меня это не огорчало.

Постепенно все вернулось в норму. Волосы отрасли стильным «ежиком». Открылся новый журнал, и не без давления мужа меня взяли туда редактором отдела культуры. Компания, где работал муж, давала много рекламы в этот глянец, и они не смогли отказать ему в таком пустяке. К тому же я на самом деле неплохо справлялась, я ведь, и правда, оживала. Даже месячные вернулись. Хотя они уже не отличались былой регулярностью и появлялись теперь по какому‑то диковинному расписанию, но все‑таки…

Словом, я не умерла. Я очень даже выжила. И сохранила свой брак. Несмотря ни на что.

А теперь я узнала, что, когда я так кроваво расправлялась с собой, чтобы не сделать ему больно, так вытравляла себя изнутри, Сашка жил. Да еще как ЖИЛ!

Выяснилось, что долгий век нашего брака – совсем не мое личное достижение. Это не я его спасла искупительной жертвой.

Оказалось, что эта крепость выстояла лишь потому, что ее не захотелось разрушать ничтожной Таньке! Наверное, если бы мой покойный муж был все еще жив, в этот момент я убила бы его сама.

Как вы уже, наверное, поняли, у Александра с этой самой Татьяной был роман. Об этом я тоже сразу догадалась, как только увидела злосчастный снимок. Но то, что еще и Катька окажется Сашкиной дочкой, – это было ту мач для меня.

Впрочем, в этом деле были дополнительные обстоятельства, которые можно, пожалуй, трактовать как оправдывающие их обоих… К тому же эти обстоятельства объяснили мне и мрачно–мистическую направленность творчества Татьяны, и ее вечное ожидание удара по башке за каждое жизненное прегрешение…

А вышло все так.

Танькина жизнь удалась далеко не приторным «Бэйлисом». И ее тоже было за что пожалеть: хотя бы за то, что ее муж не мог иметь детей. Причем бесплодным он стал чудовищно нелепо.

Успешный психотерапевт Евгений Рождественский однажды проходил плановый полный медицинский осмотр. И в результате узнал совершенно неожиданную и очень неприятную новость: оказывается, он страдает раком яичка. И дело зашло так далеко, что ему требуется операция. Да, ему придется удалить одно яичко. Это, конечно, очень грустно – ведь Евгений относительно молод, не женат, бездетен. Но это не трагично: у него же останется второе яичко. Так что ни о каком бесплодии речь не идет. К тому же после вовремя проведенной операции такие пациенты, как правило, живут очень долго и вполне счастливо.

Даже до 70 лет доживают.

Так что Женя хоть и нервничал изрядно, но был вынужден довериться коллегам и лечь под нож. Операция прошла успешно. За единственным исключением: очень быстро выяснилось, что врачи удалили не то яичко. Не больное. А второе, вполне здоровое, с которым и связывались надежды на полноценную жизнь после операции, последующее отцовство и так далее. В результате пришлось удалить и второе.

Конечно, Женю не могла утешить информация, что удаление здорового яичка вместо больного или здоровой груди вместо пораженной раком – довольно распространенная врачебная ошибка. Она случается в силу субъективности понятия «право» и «лево». То, что для пациента «право», для человека, который стоит напротив него, – как раз «лево». И наоборот.

Судебные процессы против медиков по поводу такого рода ошибок возникают с неприятной регулярностью.

В случае с Женей ситуация усугублялась двумя обескураживающими обстоятельствами: во–первых, он‑то со своим лечащим врачом вполне правильно поняли друг друга и вполне корректно обозначили пораженный орган. Путаница проникла в медицинские документы с неожиданной стороны: какая‑то безумная врачиха, которая совсем никакого и отношения‑то к делу не имела, пользуясь тем, что в элитной клинике, где наблюдался пациент Рождественский, был введен прогрессивный электронный документооборот, и любой врач в любой момент мог открыть на своем компьютере медицинскую карту больного и внести свои дополнения и правки, зачем‑то влезла в электронную медицинскую карту элитного пациента и заменила в ней слово «правое» на «левое». Мотивы ее так и остались неясными. Более того, она полностью отрицала свою вину, но система безошибочно отслеживала, кто именно из врачей и когда добавил или удалил какую‑то информацию. Никаких личных или иных мотивов для такого преступления так и не было найдено.

Второй неприятный момент заключался в том, что Женя даже не смог как следует наказать врачиху, сыгравшую в его жизни столь роковую роль. Он не мог устроить ей публичную порку и засадить в тюрьму. Потому что тогда бы весь свет узнал о его проблемах, и над ним бы начали посмеиваться (конечно же, мужик без первичных половых признаков и обреченный теперь до конца жизни сидеть на гормонах – это очень смешно для тех, кто не оказывался в подобной ситуации), вдобавок ему бы переста‑ли доверять клиенты (врач не смог решить свои медицинские проблемы и держать под контролем хотя бы свою собственную жизнь). Так что тетку–вредительницу просто по–тихому уволили с негласным запретом на профессию и предупреждением, что у нее всегда будут самые худшие рекомендации.