Анна Леонидова - Прежде чем сдохнуть

• Название: Прежде чем сдохнуть
• Автор: Анна Леонидова
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2013

Действие происходит в 2039 году в Подмосковном пансионе для стариков, куда прибыли проживать "вторую молодость" пятеро 60-летних бывших москвичек. Каждой из них "повезло" донести до старости парочку неразрешенных эмоциональных проблем. Они понимают, что другого времени справиться с жизненными задачами, которые они всегда осознавали, но откладывали "на потом", на другие "более подходящие времена", не будет. Все нужно делать сейчас. И они предпринимают подчас довольно отчаянные попытки успеть все то, что не успели. Поскольку они полны панической решимости, то им как-то ничего уже больше не совестно. И почти не страшно.

Героини не были прежде знакомы. Но скоро женщины понимают, что их встреча в этом пансионе совсем не случайна. Они серьезно повлияли на судьбы друг друга.Они узнают правду о себе и собственном прошлом. Раскрывают свои и чужие тайны. Вообще, это текст - попытка представить, какими мы (я и мои ровесники) доживем до старости. За что нам будет стыдно, чем мы будем гордиться лет эдак через тридцать, и о чем жалеть. Попытка переоценить собственную жизнь уже сейчас, не дожидаясь, пока перед тобой распахнутся ворота "дома стариков". Это текст о творчестве, о страхах, любви, материнстве, бессилии и жажде жизни.

---

Мое надрывное ерничество закончилось вызывающе некрасиво: вдобавок к падению я заревела от боли да еще и обоссалась. Все‑таки я довольно долго пыталась найти злосчастный включатель света в сортире.

— Боже, мама, тебе опять плохо! – ахнул сын.

Похоже, он еще помнил мои психиатрические приключения двадцатилетней давности. Поэтому сразу бросился звонить докторам. Но я быстро поняла, чем мне это грозит и, собрав остатки сил в кучку, поднялась и приняла максимально спокойный вид. Естественно, в пределах того, что мне было на данный момент доступно.

— Дай сигарету! – потребовала я.

— У меня нет, – ответил Петька и съежился в своих дурацких белых трусах типа «боксеры», сделавшись похожим на недобитого бройлера.

— Я сказала дай сигарету! – рявкнула я. – Прекрати мне врать.

Думаешь, я не знаю, что ты куришь? Уже десять лет знаю! Тебе мало того, что вы с твоим папашей врали мне всю жизнь?

Петька полез в свою сумку и вытащил пачку и зажигалку. Я закурила, прихватила с вешалки в ванной махровый халат и по–плелась на кухню. Петя пошаркал за мной.

— Зачем ты вызвал психиатричку? – ледяным голосом спросила я.

— Тебе плохо, тебе нужна помощь, – тускло ответил сын, изучая пол.

— Мне плохо, но мне не нужна психиатрическая помощь. Она нужна тебе, чтобы признать меня невменяемой и недееспособной и получить законное право распоряжаться моей квартирой и больше не тратить время на уговоры. Ты сольешь меня в Кащенко и будешь весело трахаться со своей Дашей, пока меня будут обкалывать выедателями мозга. Спасибо, сын! Это именно то, чего я заслужила за то, что ерзала на холодном жестяном столе, выдавливая тебя из себя. Давай! Валяй! Может, сразу зарежешь меня, чтобы я тебе не мешала? Тогда ты вообще сможешь спокойно распоряжаться моим скарбом. Всего‑то и расходов, что на похороны.

Я выдвинула ящик стола, выхватила оттуда нож и кинула его Петьке. Он испугался и отскочил.

Я курила и наблюдала. Он дрожал и смотрел на меня. Потом взял трубку телефона и отменил вызов.

Я затушила сигарету.

— Ну и на том спасибо. Спасибо этому дому, пойду к другому, – сказала я, глядя исподлобья на сына. – В общем, не поминайте лихом.

Я отправилась в коридор, сунула ноги в туфли, цапнула свою сумочку и принялась отпирать входную дверь.

— Мама, ты куда? Тебе нельзя, куда ты в таком виде? – Петька привалился к двери и не выпускал меня.

— Я не хочу ждать, когда ты в следующий раз захочешь избавиться от меня. Я найду более безопасное место.

— Мам, ну посмотри на себя: ты мокрая, ты в моче, ты в халате, у тебя взгляд безумный. Поспи, дождись утра, а потом мы что‑нибудь придумаем, – Петька дрожал от холода и, наверное, чуть–чуть от нервов.

— Нет уж, дорогой, я не хочу, чтобы с утра меня под белы рученьки увезли на белой машинке, – я мощно отпихнула его, выскочила в коридор и нажала кнопку лифта.

Петька выбежал за мной. Я рванула к лестнице. Он встал поперек ступенек и раскинул руки, пытаясь меня задержать. Я ломанула прямо на него, толкнула, и он мешком полетел вниз. Хряснуло.

Петька застонал, а рука его противоестественно изогнулась между кистью и локтем. Как будто бы у него образовался второй локоть. Он сделался похожим на двухколенного кузнечика.

Я стояла на пролет выше и с ужасом наблюдала, как он там, внизу ощупывает здоровой рукой сломанную и одновременно ею же сбрасывает с лица крупные, как капли сентябрьского дождя, слезы. Боже, как мне стало его жалко! Почти как себя. Я сползла к нему, села рядом на холодный цемент и плакала вместе с ним. Я целовала его в руки, глаза, макушку, коленки, спину. Я просила у него прощения и обнимала так, что, казалось, его ребра этого не выдержат. Мне было так стыдно и больно.

Это продолжалось долго – до тех пор, пока откуда‑то рядом с нами не появились Даша и врачи «скорой». Даша старалась не смотреть на меня. Она даже специально смотрела мимо меня.

Но я все равно чувствовала исходящие из ее глаз лучи презрения и ненависти, предназначенные мне. Они рикошетом по–падали в меня от крашеных в цвет дрисни стен, от пола и от белого потолка. Я не обижалась. Я понимала: она ревнует. И это радовало меня как мать: делало спокойной за судьбу сына.

Значит, он попал в руки девушки, которой он действительно не безразличен. И это радовало меня как женщину: если ко мне ревнует другая женщина, значит, я еще не совсем умерла.

:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::

Дашка и Петя вернулись из травмпункта под утро. Он – с загипсованной правой рукой, она – с синяками бессонницы под глазами. Мы не обменялись ни словом. Только взглядами.

Обессиленные, они тут же провалились в сон. Я позавтракала, тихо собрала свои вещи и так же тихо захлопнула за собой дверь. Мне больше нельзя было здесь оставаться. То, что мой сын не сдал меня сегодня ночью в психушку, не гарантирует того, что он не сделает этого завтра. Да и в их модели мира «на двоих» «мама Софа» явно была третьим лишним. Мне не предусматривалось там места.

Вернуться к себе в квартиру я тоже не могла.

Поехать назад в пансион – и того хуже.

Я оказалась бомжем с собственной квартирой и оплаченным пребыванием в богадельне.

Я каталась по МКАДу в ощущении полнейшего тупика. Денег у меня почти не осталось. Нарезая третий круг по МКАДу, я раздумывала над тем, чтобы купить на оставшиеся деньги палатку, уехать в какую‑нибудь глухомань и жить в ней на берегу очень тихой и медленной реки, питаясь грибами и ягодами. Разжигать по вечерам костер и смотреть на небо. И вокруг меня не будет никаких людей, которые смогут меня обидеть, вывести из душевного равновесия или напомнить мне о чем‑то больном.

Движимая этим бредом, я поехала в магазин «Твой дом», по–тратила там последние деньги на какую‑то дурацкую палатку, шампуры и спальник. С нулем на кредитной карточке и запасом наличности на пару подзарядок автомобиля я рванула по самому южному из Москвы шоссе (я понимала, что палатка – это довольно зябкое жилище, и поэтому мысли мои устремились к югу). Я мчалась по широкой Симферопольской трассе и прикидывала, где бы мне разбить свой аскетичный лагерь.

Вечерело, июньская жара спала и в воздухе разливалась прохладная истома. В открытое окно врывался ветер, в магнитоле орал старик Элис Купер. Настроение мое улучшалось.

Наверное, сын не зря намеревался сдать меня в психиатричку, потому что мысли мои из полного упадничества и самоуничижения довольно быстро вознеслись в какие‑то неадекватно заоблачные выси. Я уже видела себя живущей в землянке, в скиту, просто каким‑то Сергием Радонежским в юбке. Я предполагала, что буду врачевать и утешать наложением ладоней и силой скорби. Отпугивать волков силой взгляда и питаться запахом росы. В общем, довольно ярко бредила.

Отъехав километров 50 от Москвы, я свернула на второстепенную дорогу и сбросила скорость. Я кралась вдоль кудрявого клеверного луга, с интересом присматривалась к реденькой рощице и наконец затормозила у соснового леса. В бор «свиньей» врезалось широкое поле, щетинившееся низкорослой рожью. К опушке ныряла проселочная дорога. Она очерчивала поле по периметру, как будто удерживая его в рамках однажды обозначенных границ и не давая посевам наступать на территорию деревьев.

С некоторым страхом я скатилась вниз с асфальтовой дороги в пыльные, но хорошо утрамбованные колеи. Я поняла, почему мне всегда хотелось иметь большой джип типа «Гранд витара», «Раф 4» или «Пасфайндера». Очевидно, я всегда держала в подсознании такую возможность «бегства в пампасы». Джипа я так и не купила и поэтому сейчас довольно осторожно кралась на своем седанчике по коварной неокультуренной дороге. Отъехала метров 200 я остановилась. Вышла из машины и обнаружила под каждым деревом либо импровизированный туалет, либо столь же стихийную помойку, или черное костровище. По–жалуй, не подходящий антураж для обитания будущей Святой Софьи. Подавляя внутренний ужас и страх, покралась дальше.

В итоге я очутилась на довольно сносной полянке метрах в 700 от асфальтовой дороги и метрах в 50 от проселочной. Если смотреть со стороны трассы, то точка моей дислокации оказалась почти в левом верхнем углу прямоугольника ржи. По крайней мере, в сгущающихся сумерках она выглядела вполне пристойно, и из темноты на меня не наступали использованные пластиковые пакеты и шуршащие упаковки из‑под чипсов и сухариков. Я обошла поляну и обнаружила, что южная ее сторона переходит в небольшое болотце, из которого жалко торчат скрючившиеся малахольные березки. Я вообще заметила, что чем хуже и гаже земля – тем вероятнее, что оттуда будут торчать именно березки. Очень редко из вонючего болотца торчат сосенки или дубы. В этом смысле, конечно, симптоматично, что Россия традиционно считается березовым краем.

Как бы то ни было, я сочла поляну вполне годной для проживания будущей звезды духовно–эзотерического небосклона Софьи Булгаковой и начала разбивать свой бойскаутский лагерь.