Галина Артемьева - Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины

• Название: Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины
• Автор: Галина Артемьева
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-271-45797-5

Перед вами книга одного из лучших современных авторов, слогом которого восхищаются критики, сюжеты которого обожают сотни тысяч читателей, чей блог получил статус звездного буквально через несколько дней после открытия.

Эта книга — не автобиография, это удивительный детектив, мелодрама, комедия, героем которого выступает Эпоха, откуда родом каждый из нас.

---

Что делать?

Ужас сковал меня. Я хотела отвести глаза от бегущего за нами пони и не могла. Я понимала: лучше не смотреть. Но смотрела и смотрела. Мне жутко хотелось кричать, и почему-то было стыдно опозориться перед другими. Все молчат, даже самые маленькие, которым наверняка года по три, не больше. А мне совсем скоро исполнится пять! Я — взрослый человек. Разве взрослый человек заревел бы при виде пони? Все, конечно, бы стали смеяться. И надо мной будут…

А пони все бежал и бежал. Вот-вот догонит.

— Хочешь еще один кружочек прокатиться? — спросила Танюсенька, когда тележка остановилась.

Я отказалась. Руки и ноги у меня дрожали.

— Что с тобой? Ты не заболела? — встревожилась тетечка и пощупала мой лоб.

— Я боялась, что тот пони меня укусит. Он так гнался за нами, — пришлось признаться мне.

— Ну, ты глупышка! Только ему и дел, что детей кусать. Он тут работает. Посмотри-ка на него еще раз. Он добрый, маленький, катает всех целый день за охапку сена. Его бояться не надо. Только пожалеть и посочувствовать.

Я вгляделась. Теперь в маленькой лошадке ничего страшного не оказалось. Пони стоял понурив голову. Он правда выглядел усталым. Сердце мое пронзила жалость. Мне стыдно стало, что мы просто так, ради забавы катаемся на бедных маленьких коньках.

И тут я заплакала. Горько-горько.

— Ну что же ты? — удивилась тетя.

— Пони очень жалко. Бедненький.

Я с тех пор больше на пони не каталась. Жалость к ним так и осталась в душе по сей день.

Садовая Кудринская

Привезли меня в Москву летом. Еще до отъезда мамы я познакомилась со своими другими тетями — старшими сестрами Танюсеньки. Жили они недалеко от Зубовской, на Садовой Кудринской. Все воскресенья, праздники мы проводили у них. Кроме того, в дни моих болезней, когда Танюся не могла оставаться со мной из-за работы, меня тоже привозили на Кудринскую: средняя сестра, Аня, не работала. Она в войну очень сильно заболела, и сестры решили, что лучше пусть она заботится о доме, готовит…

Старшая моя тетя — Стелла — обладала удивительной внутренней силой. Дети сразу, нутром чувствуют и силу, и красоту взрослого. Я настолько зауважала Стеллу, что поначалу называла ее только на «вы». Мне долго объясняли, что она мне родная, что можно на «ты». Я не осмеливалась. Не из страха — она была добра, — из почтения, которое она внушала.

И еще одно счастье и везение ожидало меня на Садовой Кудринской: моя дорогая любимая сестричка Женечка. Она стала для меня примером, товарищем, другом, советчиком. Мое детство и ее юность совпали. Разница в десять лет давала мне счастливую возможность мечтать о своем будущем, исходя из опыта моей сестрички. Умная, добрая, спокойная, уравновешенная, веселая… Вот — редкие человеческие качества, о которых только мечтать можно. И все они сошлись в Женечке. Она легко училась в школе — на одни пятерки. Закончила школу с золотой медалью.

Легкая, солнечная, яркая…

Она родилась 29 января 1941 года. Ее маме исполнилось тогда 39 лет.

Потом, когда у Женечки родится дочка Сонечка, тетя Стелла, любуясь ребенком, скажет:

— Все это должно было произойти двадцать лет назад.

Она имела в виду рождение первой внучки. При условии, что сама бы родила на 20 лет раньше. Только годы, в которые полагалось бы родить Стелле ребеночка, уж очень не подходили для деторождения. Гражданская война, лишения, голод, трудное время учения… Тетя стала врачом, вышла замуж за инженера-химика Якова Марко́вича. И вот — в самое подходящее время появилась на свет Женечка.

До Великой Отечественной оставалось полгода. Какое счастье, что люди не могут видеть будущего!

Жизнь наладилась: ребенок, муж, работа, сестры рядом. Приехала из Дубровны тетя, заменившая в свое время девочкам-сиротам мать, — ухаживать за младенцем. А 22 июня — война.

Вскоре Женичкиного папу забрали на фронт. Он вообще-то очень плохо видел, у него близорукость была –7. Но он пошел и погиб в боях под Москвой.

Женечка папу не помнила. Только на фотографиях его и видела.

Стелла с дочкой и старенькой тетей Черной эвакуировались под Свердловск. С едой дела обстояли чудовищно. Стелла одна работала, и никак не получалось обеспечить младенца и слабую старую тетю даже едой. Однажды Женечка от еды, совсем не подходящей для десятимесячного ребенка, потеряла сознание.

— Я упала возле нее на колени и закричала нечеловечески, — рассказывала тетя Стелла. — Вот от этого страшного крика ребенок и пришел в себя.

Я слушала этот рассказ и не могла себе представить кричащую тетю Стеллу. Она была для меня воплощением достоинства, выдержки и силы. Но это было.

Вот после этого страшного случая Стелла приняла решение идти на фронт. Другого выхода она не видела. Муж, рядовой боец Красной Армии, к тому времени уже погиб. Вся ответственность за жизнь «старого и малого» лежала на ней. Она, как врач, имела офицерское звание. Стало быть, ее семье, как семье офицера-фронтовика, полагался аттестат, по которому выдавали достаточное количество продуктов. Так она и спасла Женечку — ценой долгой разлуки. Старушка-тетя умерла сразу после возвращения из эвакуации, в 1944-м. За Женечкой ухаживала средняя из сестер, Аня. Она занималась девочкой самозабвенно, любила ее без памяти. Своих детей у Ани не было. К Женечке она испытывала материнские чувства.

…Стелла, уезжая с военным госпиталем, оставила младенца, а вернувшись в Москву с фронта уже после войны, в 1946-м, увидела девочку-дошкольницу…

Но — выжили! Слава Богу!

Мало того! И в войну выжили, и после войны — тетя чудом осталась на свободе. Я только в юности поняла, какая именно туча собиралась над головой тети Стеллы зимой 1952/53-го! Дело врачей! И ждали со дня на день чего угодно: и увольнения, и лагерей. Аресты шли тотальные. Избавление явилось в марте 1953-го, со смертью вождя, о котором сестры вместе со всей страной скорбели как о самом дорогом и близком. Стелла даже сделала попытку пойти прощаться с телом отца народов. Инстинктивное чувство ужаса перед движущейся человеческой массой заставило ее отпрянуть и не влиться в толпу. Тем и спаслась.

Меня и забрали из Каменки летом 1953-го именно потому, что возникло ощущение: можно продолжать жить дальше, угроза миновала. В противном случае ребенку находиться в Москве было бы гораздо опаснее, чем в провинции.

Но вся картина в целом, разумеется, станет понятна мне только через пару десятилетий. Пока же — я знакомилась со своей семьей, а они узнавали меня.

Тети и Женечка жили просторно. В их классической коммунальной квартире гнездилось еще пять семей. Они же занимали комнату площадью 12 с половиной метров. Дом их стоял (и стоит по сей день) в небольшом углублении: сначала большие деревья за чугунной решеткой, а потом уже дореволюционное многоквартирное здание. Их единственное окно выходило на Садовое кольцо. Главный же вид из окна — огромное дерево — всегда радовал меня. Дерево жило по-своему, на нем сидели птицы, там постоянно что-то менялось, происходило: то почки набухают, то листочки распускаются, то они желтеют, опадают… Вот дерево без листьев спит и, наверное, видит сны: оно же живое, ждет тепла, птиц на ветвях…

Как же размещались на своих «просторах» три человека?

Кровать и диван, поставленные углом. На них спали тетя Стелла и Женечка. Аня спала на раскладушке, которую днем складывали и убирали под кровать. Стол как у нас: обеденный, он же — письменный. Небольшой книжный шкаф, одежный шкаф. Пианино «Красный Октябрь». Вот и вся обстановка.

Большинство жителей Москвы существовали именно так. Как же удавалось в одной комнате бок о бок уживаться совсем разным людям? А просто дома сидеть было не принято. Работали, учились, гуляли в парках, ходили на выставки, катались на речных трамвайчиках… Комната, кровать в ней воспринимались только как место ночевки. К тесноте притерпелись. Не роптали. Помню, в 1958 году, когда Женечка закончила школу и отправилась на выпускной бал на всю ночь, мы, все оставшиеся родственники, ночевали на Кудринской. Так казалось веселее всем вместе ждать Женечку. Для нас с Танюсей расстелили запасную раскладушку, мы вместе и улеглись. Свободного места в комнате не осталось совсем. Женечка вернулась ранним утром, когда за окном уже вполне рассвело. Она вся сияла и светилась в своем белом муаровом платьице, рассказывала, как они гуляли по Красной площади, по набережной Москва-реки, подарила мне воздушный шарик.

Я любовалась Женечкой и могучим деревом за окном. Любовь к жизни билась во мне вместе с ударами сердца.

Потом мы все дружно заснули.

Шестидневка

Остаток моего первого московского лета мы все провели на даче: по старой традиции москвичи на лето снимали домики за городом. Считалось, что в городе летом воздух очень вреден для здоровья. (Что бы сказали они сейчас, даже представить себе не берусь.)