Галина Артемьева - Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины

• Название: Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины
• Автор: Галина Артемьева
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-271-45797-5

Перед вами книга одного из лучших современных авторов, слогом которого восхищаются критики, сюжеты которого обожают сотни тысяч читателей, чей блог получил статус звездного буквально через несколько дней после открытия.

Эта книга — не автобиография, это удивительный детектив, мелодрама, комедия, героем которого выступает Эпоха, откуда родом каждый из нас.

---

Да! Мы всё запомнили. Еще бы такое не запомнить! И поняли: привезли нас сюда на верную погибель. Смерть все лето будет ходить за нами по пятам.

Мы очень хорошо усвоили все, что запрещается в лесу. Гуляя, мы не отступали от воспитательницы ни на шаг. Постепенно мы перестали бояться. Мы запомнили, как выглядит бузина и волчья ягода. Мы отличали поганки от сыроежек. Мы теперь знали, чем отличаются листья ольхи от листьев дуба и клена. А я даже нашла подберезовик. И воспитательница удивилась и похвалила меня перед всеми.

Странные игры

Почти перед самым отъездом на дачу у нас в группе появилась новенькая девочка по имени Оксана. Обычно новенькие робели, стеснялись, привыкая не сразу к обстановке. Оксана оказалась исключением. Она не просилась в чужие игры, она сама организовывала их:

— Я играть. Кто со мной?

Крупная, кареглазая, румяная, Оксана казалась воплощением здоровья, бодрости и силы. Папа ее поступил в военную академию, тут же перевез семью, устроил дочку в детсад. Вот и на дачу отправились мы все вместе.

Через несколько дней, осмотревшись, ознакомившись с местностью, Оксана во время прогулки подошла ко мне:

— Давай играть?

— Давай! — согласилась я. — А как?

Оксана выдрала из земли длинный стебель подорожника.

— Вот смотри, — принялась она излагать суть предстоящей игры. — Сначала я буду тебя бить этой штукой по ногам. А ты должна стонать, плакать (как будто) и говорить: «Пожалуйста, пожалуйста, я больше не буду…» А потом ты меня будешь бить, и я буду просить прощения. Давай?

Очень сомнительной показалась мне эта игра. В чем суть? Кто станет первым? Тот, кто сильнее бьет? Или тот, кто лучше умеет просить прощения? И ради чего? Но все-таки я поддалась на уговоры и согласилась начать игру.

Меня удивило выражение лица Оксаны, когда она приготовилась стегнуть меня. Ее огромные темно-карие глаза увеличились, ноздри раздулись, она разрумянилась и часто задышала.

Она наслаждалась моментом, полностью войдя в игру.

Рррраз!!! И она стегнула меня изо всей силы по ноге.

Больно — не передать. На ноге тут же образовался длинный красный след.

— Ну, давай! — возбужденно велела Оксана. — Плачь, кричи: «Я больше так не буду, прости»!

— Нет! — ответила я.

— Ты не поняла, — убежденно уговаривала Оксана. — Вот ударь меня, я буду кричать и плакать, увидишь, как хорошо!

— Не хочу, — сказала я.

Игра не имела смысла. И что-то непонятное, но гадостное содержалось в ней.

Сейчас я вполне понимаю, что…

Была еще одна попытка со стороны Оксаны поиграть со мной — в другую уже игру.

— Давай побежим мимо мальчишек и крикнем, что мы идем писать в кусты. Они побегут за нами и увидят наши письки!

И опять я увидела ее горящие глаза и предвкущение счастья на красивом лице.

Эта игра, понятное дело, уж никак меня не заинтересовала. А Оксана побежала. И мальчишки действительно устремились за ней. Из-за кустов доносился их смех, ее возгласы…

Больше она не звала меня играть. И жили мы в детском саду, не замечая друг друга.

Разные люди.

Догадка

Однажды, когда мне уже было пять с половиной лет, нас, как и полагалось летом, снова вывезли на дачу. Я к тому времени была уже опытной дачной жительницей, не боявшейся уже почти ничего. Мы были настолько взрослыми, что нам часто разрешалось играть на площадке самим, кто во что хочет. Мою главную детсадовскую подружку, Олю Бокову, на дачу тем летом не отправили: они всей семьей поехали отдыхать на море. Пришлось мне дружить с совершенно случайными и малопонятными девочками. Читать они не умели, говорить с ними было скучно. Вот так, от скуки, и оказались мы на веранде для сна у стола воспитательницы. Эта моя псевдоподружка цапнула что-то со стола и показала мне:

— Смотри, духи!

Она отвинтила белую крышечку и дала мне понюхать. Пахло ландышем. Я прочитала название: «Ландыш серебристый».

Я прекрасно знала, что это чужое, что до чужого даже дотрагиваться нельзя, не то что брать в руки, открывать… Но в этот момент знание это куда-то испарилось. Мы стояли и нюхали чужие духи. Их запах буквально кружил голову.

— Давай попробуем, глотнем, — почему-то предложила мне странная девочка.

Может, у нее кто-то в семье пил одеколон? Это я сейчас, взрослая, себя спрашиваю. Странное желание — глотнуть духи. У меня оно не возникло. Я вообще не люблю ничего пробовать, даже когда готовлю. Но в тот день…

В общем, девочка заправски глотнула. Так, что флакончик опустел наполовину. Потом она протянула руку мне:

— На, пробуй.

Мне очень этого не хотелось. Очень! Но почему-то я постеснялась отказаться. Она-то попробовала! Если я сейчас откажусь, я буду предательницей. Как много глупостей люди делают за компанию! Но, видно, каждый должен когда-то совершить такую глупость. Может быть, для того, чтобы потом, в следующий раз, не принять очередное дурацкое предложение.

В общем, я осторожно капнула себе в рот каплю духов. Такая приятная для обоняния жидкость оказалась на вкус полной гадостью. Мне захотелось немедленно выплюнуть ее.

— Глотай! — приказала зачинщица.

И я глотнула.

Теперь мы обе были в деле. И уже без всякого притворства и показного героизма скорчили мы рожицы, показывая друг другу, что зря пробовали эти пакостные духи на вкус.

Флакончик духов, открытый, так и остался стоять на столе. Мы ушли с веранды, тут же забыв о нашей дегустации.

Прошло какое-то время, и поднялась тревога. Воспитательница (не та, что была у нас раньше, а новая, всегда раздраженная и крикливая) очень злобно потребовала признаться, кто брал духи с ее стола.

Мы обе тут же признались. Я испытывала жгучий стыд. Мы просили прощения противными тягучими голосами. Наперебой. Клялись, что больше никогда-никогда…

Раскаяние было искренним, глубоким. Именно из-за него мы проговорились, что попробовали духи на вкус. То есть глотнули.

По идее, чистосердечное признание и раскаяние идет на пользу виноватому. Повинную голову и меч не сечет…

Но в нашем случае все получилось совсем наоборот.

Воспитательница во всеуслышание заявила, что — все. Нам пришел конец. Потому что теперь мы умрем. Духи — ядовитые. И нечего было пробовать чего нельзя. А теперь, ближе к вечеру, нас не станет.

Она повела группу спать, а мы стояли, как заразные. Наши бывшие товарищи по играм даже взглянуть на нас не решались. Еще бы! Кому охота смотреть на смертниц! Тьфу-тьфу-тьфу, не моя болячка!

— А вы что встали? Вам отдельное приглашение нужно? — послышался гневный окрик.

Мы поплелись на веранду.

Мы были настолько подавлены горем и всем своим предыдущим детсадовским опытом, что даже и не думали бороться за жизнь. Не просили позвать врача, например. Странно. Тоже одно из проявлений народного характера? Или наша воля к жизни оказалась к тому времени слишком сильно задавленной всеми наставлениями и дисциплинарными взысканиями…

Я легла в свою кровать в полной уверенности, что уже не встану с нее. Лежала и готовилась к неизбежному. Старших надо слушаться. Старший человек пообещал смерть к вечеру, стало быть…

Компаньонка моя боялась, подвывала от ужаса. Она тоже безоговорочно верила прогнозу обиженной нами воспитательницы.

Громко плакать запрещалось. Я ее утешала шепотом. И как-то она успокоилась, умаялась и уснула. Я лежала и жалела Танюсю. Мало ей прежнего горя, а тут свалится еще одно. Как же она станет жить без меня, бедненькая? Будет сидеть ночами у своей зеленой лампы и плакать, подперев голову руками…

У меня сердце от горя разрывалось. Мне хотелось оставить тете память о себе. Письмецо. Написать бы, чтоб не скучала… Писать я почти не умела, хотя читала, как взрослая. Писала медленно, печатными буквами, с ошибками. Но все равно — могла бы написать. И — не могла. Кто ж разрешить встать во время тихого часа? Такой крик поднимется…

И вот я лежу и представляю себе свою тетю Танечку. Как я бы к ней прижалась, как бы она меня утешила.

Я зову ее, зову…

И засыпаю.

Проснулась — жива! Ну надо же! Повезло! Видимо, чисто случайно духи оказались без яда. Вот мы счастливицы-то!

Потом появилась мысль о воспитательнице: как она, бедная, расстроится-то! У нее не настоящие духи…

Потом, на вечерней прогулке, наша Лидия Ивановна, не таясь, как о своем значительном достижении, рассказывала няньке о том, как проучила нас, бесстыжих, за то, что мы посягнули на ее собственность. Она смеялась, рассказывая, и все повторяла и повторяла свою ключевую фразу: «Сказала им: тот, кто выпьет духи, умрет!»

И вот только тут до меня дошло, что она врала нам. Она врала, чтобы нас напугать. В этом — в страхе близкой смерти и заключалось наше наказание.

Ощущения свои помню очень хорошо и по сей день. Стыд за взрослого человека, гадливость от ее осознанной жестокости — и собственную тяжесть под сердцем.