Петер Вайдхаас - И обратил свой гнев в книжную пыль...

• Название: И обратил свой гнев в книжную пыль...
• Автор: Петер Вайдхаас
• Издательство: АСТ-ПРЕСС КНИГА
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-462-00086-3

Петер Вайдхаас в книжном мире — легендарная личность. Двадцать пять лет он были директором Франкфуртской книжной ярмарки, самой крупной в мире, куда ежегодно съезжаются издатели из всех стран, где задается тон моде и определяется направление в развитии книжной индустрии.

Но самое главное, Петер Вайдхаас — это незаурядная личность, человек кипучей энергии и страстного темперамента. Его рассказ о своей бурной жизни, о сложном пути становления, о поездках по разным странам и встречах с интересными людьми — по-настоящему увлекательное чтение, которое доставит искреннее удовольствие любому, даже самому взыскательному читателю.

---

Войдя в вестибюль отеля, я очень испугался, когда от меня громко, на русском языке, потребовали, чтобы я сдал пальто в гардероб. Но я испугался еще больше, когда робко предъявил у входа в один из залов ресторана свою маленькую голубенькую гостевую карточку, где стояло одно слово, идентифицировавшее меня, как бы неприятно мне это ни было: капстрана.

«Капиталист!» — на весь ресторан закричал во все горло официант, и я вздрогнул, словно меня застукали при совершении какого-то неблаговидного поступка. Но, к моему великому изумлению, ко мне подошел молодой человек и провел мимо длиннющей очереди желающих попасть в ресторан русских к маленькому столику рядом с группой музыкантов, игравших на балалайках.

Я заказал рыбное ассорти из копченой осетрины, черной и красной икры с кружочками сваренных вкрутую яиц, бутылку водки и минеральную воду. Я был счастлив, что нахожусь наконец здесь, в Москве. Глоточек за глоточком наслаждался я божественной водкой, каждый раз при этом нюхая, как я читал, черный chleb. Я чувствовал себя как Марко Поло, который после долгих месяцев мытарств достиг своей цели. Я мычал, как бы подпевая старинным русским мелодиям, которые так задушевно исполняла капелла балалаечников. Все последующие годы, думал я, каждый свой первый вечер в Москве я буду проводить в этом отеле «Националь» за таким вот роскошным ужином.

Но уже на следующее утро моему романтично воспарившему чувству восторга был нанесен ощутимый удар. Внезапно я снова приземлился, спустившись с небес на землю, где правили бал «реально существующие» проблемы. В сопровождении молоденькой и хорошенькой переводчицы, державшейся, однако, с «разложившимся» и находящимся в полной зависимости от капитала представителем враждебного государства в высшей степени заносчиво и высокомерно, я отправился пешком в так называемый Дом дружбы, где размещались различные «Общества дружбы и культурных связей с зарубежными странами». Здесь я надеялся выяснить последние детали, необходимые для проведения нашей выставки, чтобы, получив подпись ответственных за выставку лиц, вернуться во Франкфурт и наконец-то, имея твердую договоренность о сроках проведения выставки, начать собирать для отправки в Москву весь необходимый материал.

Моя бойкая «комсомолочка», пока мы с трудом шли по обледенелому тротуару в занесенной снегом Москве, неустанно поучала меня на тему непобедимости социализма, а потом велела ждать на ледяном ветру у ворот Дома дружбы, чтобы проинформировать сначала господина Леонова о моем желании поговорить с ним. Очевидно д-р Мохальски вновь не позвонил своему московскому коллеге, потому что через двадцать минут ожидания на пронизывающем холоде вместо Леонова появился другой человек, который даже не представился и только сообщил мне, что господин Леонов сегодня занят и просит зайти к нему еще раз завтра. И мой продрогший визави так быстро исчез внутри, что я даже не успел задать ему ни одного вопроса.

На следующее утро, не дожидаясь своей наставницы, я сам вломился с утра в Дом дружбы, но дальше жарко натопленного вестибюля не пробился — меня задержала, широко расставив руки, толстая «мамушка», не давая пройти в святая святых. После непродолжительного, но очень громкого спора одновременно на немецком и русском, причем я все время пытался воздействовать на этого толстого, дурно пахнущего и свирепо жестикулирующего руками Цербера в женской юбке двумя русскими словами, громко и четко произнося «господин Леонов», что должно было объяснить цель моего визита, самозваная защитница «советской дружбы» наконец-таки кинулась по нужному следу, предварительно пригвоздив меня грозными жестами к тому месту, где я стоял.

Затем снова появился помощник Леонова, который в оскорбительной форме разговаривал со мной вчера, и сказал, что «господин Леонов» уехал, но что выставка в принципе одобрена в рамках проекта и что нужно только представить для просмотра эскизы плакатов и каталога, а также список предполагаемых для показа книг. Нельзя ли письменно изложить критерии этого контроля, спросил я, но «правая рука» господина Леонова тут же поспешила исчезнуть в недоступных внутренних покоях этого мистического Дома дружбы, а толстая «мамушка» дала мне понять, что аудиенция окончена и что я уже сполна использовал свое право пребывания в этом вестибюле.

Я сходил еще в немецкое посольство и доложил там атташе по культуре господину Зеллу, что дело с выставкой явно застопорилось на одном месте(!), и завершил на этом свой первый, безуспешный визит в Москву, отправившись дальше — в Токио.

Чуть позже, к концу начавшегося здесь путешествия в Азию, я все-таки открыл «второй фронт», установив на World Bookfair в Нью-Дели контакт с Мартиросяном, заместителем директора Госкомиздата — организации, компетентной по всем книжным вопросам в СССР, — обговорив с ним также визит делегации издателей ФРГ параллельно с запланированной в Москве Немецкой книжной выставкой. Некий господин Найденов, самовластный шеф отдела внешних сношений при Госкомиздате, — мне потом пришлось еще не раз выдержать с ним бой — заявил на заседании Support Committee for the International Book Year в Вене, обращаясь к спикеру Биржевого объединения Александру У. Мартенсу, что хотя он и слышал о планах проведения нашей выставки, однако как должностное лицо, в чьем ведении находятся подобные дела, он не занимается этим официально и потому сильно сомневается, что данная выставка состоится.

В общем, все официальные инстанции вроде были уже задействованы, однако решающий шаг с нашей стороны по-прежнему должно было сделать ответственное за это дело «Общество» д-ра Мохальски.

Сразу после возвращения из поездки по странам Восточной Азии я опять сосредоточил все нити в своих руках, направив в советское посольство в Бонне, министерство иностранных дел ФРГ, германское посольство в Москве и «Общество» письма с просьбой позаботиться о том, чтобы идея с выставкой была наконец реализована.

7 апреля 1972 года д-р Мохальски прислал мне ответ следующего содержания:

«…и хочу еще раз заверить Вас, что запланированная выставка сможет состояться в октябре/ноябре 1972 г. Задержка объясняется тем, что господин Леонов теперь уже смещен со своего поста и, возможно, был занят в феврале мыслями о новой работе. Ответственным за это является теперь господин Ведерников и его помощник господин Вишневский».

Шанс получить от советских партнеров их все время высказываемое устно и потому необязательное согласие в письменном виде должен был реализоваться 2 июня 1972 года. Я знал, что только клочок официально подписанной бумаги может положить конец этой бесконечной волоките. На этот день в моем кабинете была назначена встреча по существующим проблемам за чашечкой кофе с новым московским шефом Дома дружбы господином Ведерниковым, референтом по культуре в советском посольстве Дийковым и господином Дилем.

Я должен был добиться того, чтобы это кофепитие завершилось подписанием документа, который я мог бы разослать потом по всем инстанциям как доказательство официального согласия на проведение выставки, а иначе это спихивание ответственности с одного на другого за столь неполюбившийся и, по-видимому, вызывающий опасения проект будет длиться вечно. Я прорепетировал встречу с двумя своими сотрудницами, владевшими стенографией. Мы точно определили места, кто где будет сидеть, сварили заранее четыре с половиной чашечки кофе и ждали в сильном нервном напряжении прибытия гостей.

Наконец они пришли. Мы обменялись стандартными любезностями. Потом усадили гостей на предназначенные для них места. Я представил им сотрудницу Ренату Лидербах как свою помощницу, которая будет, как это принято и в Москве, стенографировать нашу беседу.

Не прошло и нескольких минут, как вдруг выяснилось, что господа уже выпили кофе. Рената вышла из комнаты, и в тот же момент вместо нее впорхнула Анна Грюнвальд, села за столик и стала протоколировать беседу дальше. Наконец вернулась Рената со свежесваренным кофе. Анна снова исчезла. Я налил в чашки кофе. Рената записывала разговор. Через некоторое время появилась Анна, что-то прошептала Ренате, но так, чтобы все слышали, что ее вызывают по международному телефону. Рената ушла. Анна села на ее место. Беседа потекла дальше.

Наконец господа поднялись и стали любезно прощаться. Я, непрерывно пожимая руки, так же любезно сказал им (мои сотрудницы тем временем уже распечатали стенограмму беседы на машинке):

— Господа, надеюсь вы ничего не имели против, что мы вели протокол нашей сегодняшней дружеской беседы?

— Нет, конечно! — ответил Ведерников. — Мы же договорились по всем пунктам! Пришлите нам протокол потом в Москву!

— Не будем понапрасну терять время, господа, и скрепим этот протокол здесь и сейчас нашими подписями. Я сделаю это первым, подав тем самым хороший пример…