Вячеслав Букур - Поиск-87: Приключения. Фантастика

• Название: Поиск-87: Приключения. Фантастика
• Автор: Вячеслав Букур
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1987

Сборник новых приключенческих и фантастических произведений пермских литераторов.

---

Но и в древности в литературе «системы» имеет смысл различать полюса естественной органики бытия и рационализирующего художественного сознания. Гомер и Данте ярко их представляют. Сошлемся на знаменитый пример из «Илиады», использованный в свое время Гегелем. Ахилл в гневе готов броситься на Агамемнона, но Афина-благоразумие удерживает его сзади за волосы незримо для остальных. Вы можете понимать благоразумие как угодно: и как реальное вмешательство в ссору Афины, и как психологическое объяснение, сложившееся в таком виде до рождения психологии. Божественное уравнено здесь с естественным, иррациональное — с рациональным в идеально легкой гармонии, и боги Гомера, дабы узнать темную и неотвратимую волю судьбы, разумно берут в руки весы и бросают на них жребии разных героев. У Данте же его «Комедия» математически расчислена и продумана от количества стихов и четвертого, анагогического смысла символов до тончайших оттенков света в «Раю». Сама фантастика во многом утрачивает здесь качества фантастического — противоречивую зыбкость, внутренне незавершимую и нерешаемую проблемность — и вписывается, сохраняя величественную мощь образов, в ряды теологически расчисленной убежденности.

В художественной дореалистической системности явления раздельны и с относительной устойчивостью различны, хотя и глубоко связаны под поверхностью. Для Гомера органичны чудесные метаморфозы, необычные и сверхбыстрые перемещения. У него это, однако, не более чем гармонизированное наследие хаотического кипения древнего и вольного мифа, не связанного системностью, пусть даже уравновешенной и естественной. У Данте «исчислено, размерено, взвешено» наиболее фантастическое — загробный мир и отношение земной жизни и человека к творцу. Мир по традиции располагается у того и другого в трех планах системы: верхнем, среднем, нижнем (Небо, Земля, Аид у Гомера и т. д.) — но, в отличие от более древних представлений, подробно и точно детализирован.

В системности последовательно реалистической верхний и нижний планы мыслимы лишь в виде символов и метафор, явления, хотя и едины в корне, разделены в действительности и допускают обусловленные природой переходы в строго определенных ситуациях, направлениях и рядах (зерно — растение, древние деревья — каменный уголь, превращения химических элементов, биологическая эволюция и т. д.). Конечно, это мир живой и противоречивый, в нем существенны элементы тайны, случайности и свободы, но преобладает все же закономерность, пусть скрытая и сама по себе таинственная. Здесь есть четкие границы между типами и рядами явлений, которые нарушаться не могут. На пространственно-временные перемещения и взаимодействия «разного» наложены непреодолимые, в пределе, ограничения. Таковы отличия системного и индивидуализирующего подхода к миру от фантастического.

Основное художественное средство собственно реализма — не символ, а метафора. Символ передает нераздельность конкретного и всеобщего, относительного и абсолютного; метафора — частичную, уходящую в глубину связь индивидуализированных явлений, относимых в действительности к различным рядам и сферам. Символ входит в реалистическую картину мира, как правило, в ее промежуточных с фантастикой и переходных формах (как, например, у Гоголя).

Отметим одну существенную художественную черту фантастики, до сих пор мало понятую. Искусство индивидуации, в особенности реалистическое, индивидуализирует и голос большого художника — его стиль и присущую ему перспективу подхода к жизни. Напротив, в фантастике, где все далекое сводится воедино, есть склонность к вечно новым, но и повторяющимся узорам: сюжетно-композиционным схемам, эмоциональным и смысловым противоречиям, интонации и формам слова. Фантастическому присуще эксцентрическое однообразие. Большие художники разных периодов и мировоззрений здесь теснее связаны и более сходны друг с другом, чем в реализме. Это — внутренняя особенность фантастического, в котором противоречия нового и старого, единичного и общего очень напряжены и в то же время отождествлены, слиты.

Отсюда — прозрачная историческая перспектива фантастики, в которой в новейших формах не перестают возрождаться наиболее древние мотивы, сюжеты, образы. Отсюда ее внутрижанровая проницаемость — сотрудничество и сквозные связи со смежными жанрами, внутренние переклички в самой фантастике, в которой каждое значительное произведение, кажется, отражает в своих гранях мотивы, приемы, темы всех остальных. С определенной дистанции мировая фантастика смотрится как единое гигантское произведение, полное взаимоотражений и перекличек. Подходить к фантастике с критериями реалистической индивидуализации образа не оправдано. У нее своя особенная эстетика. В этой эстетике к нам непосредственно доносится сквозь высокоразвитую письменную литературу и острую проблематику личности голос народного коллективизма и целостного подхода к жизни, идущий из глубины веков.

В заключение коснемся трех истоков фантастики в самой истории и формах общественного сознания. Назовем их, рассчитывая раскрыть в дальнейшем: м е т а м о р ф о з а,  р е в о л ю ц и я,  л и ч н о с т ь  в  п о з и ц и и  в ы б о р а. Это одновременно  н а ч а л а, исходящие из реальности, основные  т е м ы  и внутренние  ф о р м ы  фантастики. Это стадиальные темы и формы, последовательно друг на друга наслаивавшиеся от древности до наших дней. Каждая следующая рождалась как бы внутри предыдущей, не отменяя ее, но вступая с ней в определяющие для смысла фантастики диалогические и композиционные отношения (условно говоря, композиция матрешки). Принципы эти подобны, как говорят в геометрии, или гомологичны (как считаются гомологичными в биологии лапа животного и рука человека). Но, развиваясь последовательно на общей оси эволюции фантастического, они скачкообразно углубляют смысловое и историческое единство фантастики, усложняют ее проблематику и поэтику, открывая качественно новые уровни и горизонты.

В современном высокоразвитом романе НФ «метаморфоза», «революция» и «личность в позиции выбора» сосуществуют, определяя основные аспекты, внутреннюю и выраженную тематику. В типичном романе глобальной или космической катастрофы («Мальвиль» Робера Мерля, «День триффидов» Джона Уиндема) на первом плане тема и формы метаморфозы; но в других планах метаморфоза предстает как социальная революция и внутреннее (у Уиндема даже физическое) перерождение человека. В романах, рисующих, главным образом, «внутреннее пространство» — таких, как «Солярис» Лема или «Убик» Дика, — на виду категории выбора и трансформации личности, но это и темы метаморфозы космической и перерождения социального. «Трудно быть богом» Стругацких — пример произведения, в котором вопросы личностного выбора, разных аспектов личности и социальной революции доминируют.

Обратившись за иллюстрацией к прошлому, мы найдем, например, у Апулея (в его «Золотом осле») мистически трактованные темы и формы космической и человеческой метаморфозы (что вполне сознавал автор, который по традиции так и озаглавил роман), но социальный аспект, революция, отсутствует — исторически для него было рано. Отсутствует и глубокий внутренний выбор с характерными для новейшей фантастики резкими духовными поворотами и бесконечными колебаниями души. Для героя Апулея личностный выбор в основном замещен еще случаем и судьбой. Овидий в своих «Метаморфозах» собрал и поэтически осветил множество картинных превращений, некогда жизненных и волнующих, составляющих  с т и х и ю  мифа. Не станем множить примеры и погружаться в более сложные исторические сочетания. Отметим, что преобладание какого-то аспекта фантастики может сказываться и на жанровом уровне. Так, для «фэнтези» мифологическая по происхождению тематика и форма метаморфозы является доминирующей, и здесь не требуются обычно рациональные мотивировки и маскировки. Но для современной «фэнтези» очень важны и комплексы выбора личности и ее внутренних перерождений.

Метаморфоза — основная форма и тема старой фантастики, В европейской традиции существовали два ее больших типа. Античная, телесная по сути, метаморфоза была «естественной», т. е. данной судьбой без дальнейших смысловых оснований. В христианского типа метаморфозе выбор и трансформация осуществлялись в принципе личностно, но и через откровение и поддержку бога и церкви на трансцендентный грани миров. Это были способы и формы существования фантастики до фантастики.

Но не следует думать, что метаморфоза — форма только мифологического мышления. Это вечный модус человеческой мысли, включая новоевропейскую и научную, связанный с самими ее основами. Там, где в прогрессе сознания рождается существенный элемент нового, необъяснимый и непокрываемый логическими средствами обнаружения его связности и мотивации, мы имеем дело с метаморфозой в развитии мысли (или, если угодно, какой-то «революцией» в познании и мышлении). Именно так обстоит дело в науке, наиболее строгой и логически последовательной сфере прогресса мысли. Здесь не место развивать эту тему. Интересующихся ею более подробно можно отослать к книгам Л. Полани «Личностное знание», Т. Куна «Структура научных революций» и другим. Темы их не связаны с понятием или термином метаморфозы, но в них показывается, что даже в науке знание личностно, и поэтому его неявный и невыявленный до конца фундамент всегда шире логически выявленных результатов; и что развитие науки идет через эпохальные революции мысли либо, при более осторожном подходе, через ее микрореволюции на каждом шагу. Конечно, кроме характеризующих психику и сознание, есть и метаморфозы природного, вполне объективного типа — космические, геологические, биологические, химические и т. д. За пределами соизмеримой с человеком сферы (на границах мега- и микромира) классическая логика науки также оказывается неприменимой для раскрытия характера объективных метаморфоз, они соотносятся не с прямыми (динамическими), но с косвенными (статистическими) закономерностями науки.