Шарль Нодье - Нодье Ш. Читайте старые книги. Книга 2

• Название: Нодье Ш. Читайте старые книги. Книга 2
• Автор: Шарль Нодье
• Издательство: Книга
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-212-00374-1 (т. 2)

В сборнике представлены основные этапы ”библиофильского” творчества Шарля Нодье: 1812 год — первое издание книги ”Вопросы литературной законности”, рассказывающей, говоря словами русского критика О. Сомова, ”об уступке сочинений, о подменении имени сочинителя, о вставках чужих сочинений, о подделках, состоящих в точном подражании слогу известных писателей”; 1820-е годы — статьи (в первую очередь рецензии) в периодической печати; 1829 год — книга ”Заметки об одной небольшой библиотеке” (рассказ о редких и любопытных книгах из собственного собрания); 1834 год — основание вместе с издателем и книгопродавцем Ж. Ж. Тешне журнала ”Бюллетен дю библиофил” и публикация в нем многочисленных библиофильских статей; наконец, 1844 год — посмертная публикация рассказа ”Франциск Колумна”.

Перевод с французского О. Э. Гринберг, М. А. Ильховской, В. А. Мильчиной.

Составление, вступительная статья и примечания В. А. Мильчиной.

Перевод стихотворных цитат, за исключением отмеченных в тексте случаев, М. С. Гринберга.

---

Придать шрифту привычные очертания, дабы всякий мог в нем разобраться, ввести в оборот книги портативного, удобного формата, которые облетали бы все уголки страны и были доступны владельцу самой скромной библиотеки, — всего этого было мало. Да что там говорить, эти блестящие изобретения принесли бы обществу не пользу, а вред, если бы их создатели, мучимые подлой страстью к наживе, применили бы их для распространения низкопробных писаний, портящих вкус и развращающих нравы, однако в ту пору типографы тщательно отбирали сочинения, достойные сойти с их печатных станков. К числу таких типографов относятся в первую очередь шесть династий, представителей которых я назвал бы патрициями, если не королями, типографского искусства, — Альды, Джунта, Этьенны, Плантены, Эльзевиры и Дидо, чьими многолетними стараниями были шесть раз воспроизведены все творения всех классических авторов древнего и нового времени, так что из книг любого из этих издательских домов можно составить полную библиотеку шедевров человеческого гения.

Первым ин-октаво, которое выпустил Альд Старший, был Вергилий 1501 года, набранный великолепным курсивом; за следующие три года в ”Доме Альда” вышли Гомер, Софокл, Еврипид, Гораций, Персий, Ювенал, Марциал, Лукиан, Стаций, Овидий, Катулл, Тибулл, Проперций, Валерий Максим, Плиний Младший, Саллюстий, Данте и Петрарка. Цицерон, любимый автор Павла Мануция, проникнувшего во все тайны его стиля, во все глубины его мыслей, выходил из-под прессов ”Дома Альда” едва ли не постоянно. Сто восемьдесят пять томов этого автора украшены альдовским якорем{351}.

Не из желания уколоть кое-кого напрашивающимся сопоставлением, но из желания привести походя забавную подробность скажу, что великолепный Вергилий 1501 года, дефектные экземпляры которого продавались на знаменитых аукционах за четыре сотни франков, стоил в пору своего создания три марчелло. Три марчелло — это на наши деньги 41 су, то есть меньше одного сантима.

Биографы не обошли великих типографов своим вниманием. Бессмертными памятниками стали книги Мэттера об Этьеннах и Бандини о Джунта{352}, равно как и труд господина Ренуара, который ученые критики сразу оценили гораздо выше двух предыдущих. В самом деле, историческая часть безупречна по полноте и широте, с которой освещена история литературы XVI столетия. Библиографическая часть достойна попечительного и просвещенного упорства ее автора — богатого коллекционера, который покупал все, дабы все познать и все описать; и если судьбе было угодно, чтобы труд его не достиг абсолютной полноты, то причина лишь в том, что никому не дано добиться абсолютного совершенства там, где речь идет о фактах. Книга снабжена многочисленными, обстоятельными и удобными указателями, полна занимательных и удовлетворяющих самые требовательные вкусы подробностей. Новое издание, во многих отношениях значительно улучшенное и сопровожденное великолепным указателем изданий семейства Джунта, который в предыдущем издании был лишь набросан начерно, вышло в более компактном формате; в этом томе нет ничего вычурного, все в нем выдает заботу о читателе. Наконец, эта прекрасная книга, разительно отличающаяся от прочих изделий нынешних типографов, недурно набрана новыми литерами и отпечатана на плотной и прочной бумаге.

Поклонники Альдов будут безусловно благодарны господину Ренуару за выпущенные одновременно с историей ”Дома Альда” ”Неизданные письма” Павла Мануция{353}, собранные просвещенным миланским книгопродавцем господином Този. Самые частные дела, самые задушевные мысли такого человека, как Павел Мануций, важны и притягательны для любителей книги. Что же до меня, то я выражаю издателям свою особенную признательность за то, как бережно они воспроизвели переменчивую и причудливую орфографию автора, ибо эти странные отклонения от нормы, во-первых, являют собой живые памятники становления языка, а во-вторых, доказывают, что искусный издатель, стремившийся во что бы то ни стало установить в своих книгах непреложные законы устной и письменной речи, в своем домашнем кругу не мог устоять против соблазна говорить так, как говорит народ. Именно по поводу этой пленительной раскованности дружеской переписки Урцеус Кодрус высказал однажды столь остроумное и здравомыслящее суждение: ”О, как приятно писать другу, который не ищет трудностей там, где их нет, и охотно позволяет тебе грешить солецизмами!” Да пошлет нам Господь возможность проводить наши досуги так же непринужденно, как этот литератор, забывающий о своем ремесле.

”Анналы типографии Альдов” принадлежат к числу тех немногих современных книг, которые не нуждаются в рекламе. О достоинствах ее свидетельствуют не благосклонные похвалы газетчиков, но другое, гораздо более убедительное и весомое обстоятельство. Наряду с ”Учебником книгопродавца” господина Брюне, книга господина Ренуара — единственный французский библиографический труд, который за несколько лет выдержал три издания. Причем успехом обе книги обязаны только своим собственным достоинствам; слава их велика лишь потому, что заслужена, а это лучшая похвала, какой может удостоиться творение человеческого ума в нашу постыдную торгашескую эпоху, когда большая часть литературных сенсаций создаются на потребу незадачливым провинциалам совместными усилиями периодической и ”книгопроизводительной” печати.

”Учебник книгопродавца и любителя книг” Ж.-Ш. Брюне Перевод О. Гринберг

Ж.-Ш. Брюне. Учебник книгопродавца и любителя книг (4-е изд., 1842). Титульный лист

В древности и даже еще недавно, накануне изобретения книгопечатания, книга была окружена почетом и уважением. Она была памятником, дарующим бессмертие заветам прошлого, завоеваниям пытливого ума, пробам, заблуждениям и прозрениям науки, непостоянству людских характеров и нравов, проявляющемуся в пору испытаний. Книги служили вехами на многовековом пути человечества, обелисками, которые разум воздвигал самому себе, дабы отметить ступень, на которую он поднялся, и отмерить расстояние до цели своего движения, до границы, переступить которую ему не дано, — ибо применительно к такому конечному существу, каким является человек, теория бесконечного прогресса — всего лишь пустое бахвальство на потеху глупцам. Всегда и повсюду наступает такой момент, когда возвышенный инстинкт, именуемый разумом, свершив все, что в его силах, останавливается, и, как бы ни обольщался он на собственный счет, с этих пор его удел — топтание на месте.

В такую эпоху книга перестает быть вехой, обелиском, памятником. Отныне она — более или менее ловко подновленное повторение идей, образов, выражений, почерпнутых из книг предшествующих столетий и расставленных в другом порядке либо представленных в новом свете; сегодня книга — плод работы памяти, плетение словес, праздная исповедь бездельника, который принимает смутные, как сон, воспоминания за мысли — мысли пошлые, банальные, едва различимые во мраке сновидений и никому не нужные, мысли странные, дерзкие, опасные, мысли, которых лучше остерегаться. Либо они нам и без того прекрасно известны, либо нам, для нашего же блага, вовсе не следует их знать. Поскольку в литературах с многовековыми традициями все места уже заняты, а в эпоху прогресса не так уж много охотников считаться преемниками безвестных авторов прошлого, то, естественно, всякий стремится отвоевать себе местечко над всеобщей системой человеческих знаний либо вне ее. Те, что поскромнее, робко пристраивают к Вавилонской башне флигель, те, что посмелее, силятся надстроить еще один этаж, но, как бы ни старались те и другие, башня остается Вавилонской.

Казалось бы, здравый смысл подсказывает, что нынче, когда эпоха расцвета человеческого гения клонится к закату, людям следует как можно больше читать и как можно меньше писать, но тщеславие сильнее здравого смысла, поэтому люди читают мало, а пишут очень много. Между тем надменные и самонадеянные сочинители, не желающие читать вовсе ничего, имеют шанс случайно наткнуться в огромном море книжной продукции на какую-нибудь древнюю идею, которая, конечно, и без их помощи уже нашла себе подобающее воплощение, но, благодаря всеобщему невежеству, вполне могла бы сойти за новую, если бы вообще кто-нибудь что-нибудь читал. Нет ничего легче, чем прослыть великим человеком, когда твои единственные читатели и судьи — газетчики, которые ничего не читают и судят обо всем как бог на душу положит. Более того, этот вид сочинительства настолько доступен, что вряд ли скоро отомрет.

Поскольку мы при всем желании не можем не слышать того, что нам говорят, ухо наше гораздо придирчивее и строптивее, чем глаз, — поэтому я никак не могу понять причину успеха иных театральных спектаклей; глазам же нашим дана свобода выбора, и, уверенные, что ничего не потеряем, мы вольны отвернуться от страницы, покрытой слишком свежей типографской краской. Пусть реклама и рецензии дружно прославляют автора; главное, что нас никто не заставляет знакомиться с его творениями! Из двух зол нужно выбирать меньшее, и ради того, чтобы избежать сомнительного удовольствия читать глупца, мы готовы молча разделять всеобщее убеждение, что он мудрец. Пишите, пишите сколько угодно! Нынче печатают то, что не решаются произнести вслух, — ведь от этого страдают лишь те, кто читает. А тому, кто прекратил читать, и горя мало.