Роман Подольный - Легкая рука

• Название: Легкая рука
• Автор: Роман Подольный
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1990
• ISBN: 5–239–00399–8

Где кончается фантазия, где начинается действительность? Эту грань не всегда легко различить в рассказах и повестях Романа Подольного. Герои его произведений сталкиваются со множеством проблем моральных, житейских, научных, тех, с которыми так или иначе встречается и почти каждый из нас. Без фантазии и без человечности эти проблемы одинаково неразрешимы. В книгу включены произведения уже известные читателям (“Скрипка для Эйнштейна”, “Согласен быть вторым”, “Золото Ньютона”, “Сага про Митю” и др.), а также новые рассказы (“Планета Правда”, “Приезжайте в Куртеневку”).

Содержание:

Маленькие повести

Скрипка для Эйнштейна

Согласен быть вторым

Сага про Митю

Золото Ньютона

Река Галис

Рассказы

Возможное и невозможное

Планета Правда

Письмо

Легкая рука

Живое

Закон сохранения

Печальная история

Тысяча жизней

Лучший из возможных миров

Дальнейшему хранению не подлежит

Приезжайте в Куртеневку

Месть

Розыгрыш

Сообщающийся сосуд

Потомки Орфея

Веселое и невеселое

Последний рассказ о телепатии

Три интервью из будущего

Без подсказок

Читатель

Мамочка

Ловкость рук

Прыжок в высоту

Кому везет

След Остапов

Бывшее и небывшее (Неисторические рассказы)

Мореплавание невозможно

Тем хуже для фактов

Начало одной дискуссии

Неудачный дебют

Путешествие в Англию

Цель и средства

Пределы фантазии

Пришельцы

Бессмысленный брак

Слава

Нет! (Закрыватель Америк)

Всего один укол (Из рассказов путешественника по времени)

---

Здесь все, кто моложе шестидесяти, хотят, чтобы их звали по имени, и никого не интересует, кем работает и как живет в Ленинграде, Москве или Киеве твой сегодняшний сосед по лежаку. Гораздо важнее, умеет ли он рассказывать анекдоты, в настроении ли расписать пульку, принес ли шахматы. А у меня шахматы всегда с собой. Они устанавливаются посередине лежака, и жалко только, что иногда приходится вставать и разминаться, а то ноги затекают.

Дни на приморском пляже кажутся бесконечными. Одних шахматных партий я сыграл в первую же неделю сотни две. Мог назвать любимые дебюты своего обычного партнера, знал, что он слабоват в эндшпиле, в трудных позициях пыхтит, при удаче насвистывает. Чтобы описать вам его внешность, пришлось бы уже чуть напрячь память. Длинное лицо интеллигентной лошади, довольно плечист, время от времени втягивает нарастающее брюшко. Где-то на периферии моего зрения мелькает бровастая, щекастая и голенастая девица, с которой он уходит поесть или погулять по набережной. Зовут его Константином, а девицу — Ольгой. (“Костя, сыграем?”, “Оля, а Константин почему не на пляже?”) И можно не думать о сорвавшемся эксперименте и о том, почему Аня со мною не поехала. Долго тут можно перечислять, о чем можно не думать.

…Обычно Ольга во время наших “матчей” устраивалась где-нибудь неподалеку — с книжкой. Терпение ее казалось неиссякаемым. А тут вдруг встала, оделась и ушла, не сказав Константину ни слова.

— Догоняйте-ка, — сказал я ему, — поиграть мы с вами еще успеем.

Он и не пытался скрыть, что ему уже не до шахмат. Но с места не сдвинулся. Посмотрел внимательно, нагнулся почти к самому моему уху и спросил:

— Случалось вам почувствовать, что на месте близкого человека — чужой?

— Ах, дорогой Костя! Семья — вещь сложная. Бывает и такое. Пройдет.

Я говорил — и сам чувствовал, до чего фальшиво и банально звучит мое утешение.

— А если не пройдет? Вон приятель мне жаловался: жену словно подменили, все у нее теперь другое — характер, интересы, взгляды. А сестра, как встретимся, твердит: честное слово, я выходила замуж не за этого человека. Что, не слышали такого?

Мне оставалось что-то пробурчать о свойстве людей надоедать друг другу.

— Нет, тот, кого любишь, надоесть не может. Но когда на его месте оказывается другой…

— Другой?

Он наклонился ко мне — над шахматной доской — и шепотом в самое ухо:

— Профессор, я приехал сюда следом за вами и из-за вас.

(Профессор? Он, выходит, знал, кто я и что я. А ведь вида не показывал…) Да-да, из-за вас. — И он стал лихорадочно перечислять мои работы в той области физики, которая даже моим друзьям, понаторевшим в родной математической зауми, кажется не имеющей никакого отношения к реальности.

— Тоже интересуетесь теорией параллельных пространств, коллега?

— Приходится. Потому что из них и появляются те, кто нас здесь подменяет. Люди оттуда занимают наши места.

Да… А ведь никаких признаков психической ненормальности я у него не замечал. Впрочем, зачем искать именно ненормальность? Я же не психиатр. А признать больным можно было бы и Сократа — тот ведь утверждал, будто постоянно беседует с неким демоном. И Жанну д’Арк в наше время послали бы не на костер, а в больницу, чтобы не слышались ей голоса святых. Опять же, мой двоюродный брат — экстрасенс, а родной — филателист, и кто возьмется определить, где кончается хобби и начинается болезнь? Только не я. Жалко, придется ходить на другой пляж.

— Вы молчите, профессор?

— Дорогой Костя, не надо слишком всерьез принимать такого рода теории. Расстояние от абстракции до действительности…

— Короче гулькиного носа! — перебил он. — Вспомните! Атомы тоже были только удобной теоретической моделью. И электроны, и кварки. Да мне ли это говорить, да вам ли слушать? За последние двести лет можно было привыкнуть, что самые дикие гипотезы оборачиваются фактами.

— Только одна из ста, Костя, только одна из ста. Кстати, а куда же девается тот человек, чье место занято другим?

— Переходит в параллельное пространство на место этого другого.

— А там — лучше или хуже?

— Если бы знать! — эти слова он выкрикнул. Затем опять шепотом добавил: — А может быть, разница невелика. Вы вот не заметили же, что дважды за последние пять лет переходили барьер?

Я засмеялся, лихорадочно обдумывая, под каким предлогом прервать разговор. А он, немного помолчав, сказал:

— Что же, придется уточнить. Вы хорошо помните прошлогоднюю командировку в Ленинград?

Да, это был удар ниже пояса. Я помнил. То, что мне рассказывали. Как объяснял знакомый психолог, события, вызвавшие резко отрицательные эмоции, могут вытесняться из памяти. Ну и хорошо. Слава богу, на работе меня, в общем, ценят, скандал погасили.

— Молчите? Отлично! Значит, моя информация точна. А не попробуете ли припомнить, как у вас шла работа над статьей о принципиальной неинвариантности вакуума?

— Это в восемьдесят третьем? — глупо переспросил я.

— У вас что, были другие работы на эту тему? И вообще были работы такого класса?

Не было. А как я сделал ту статью, и сам до сих пор не понимал. Этакий звездный миг, да к тому же выпавший из памяти. Помню, тупо разглядывал утром цепочки формул, бежавших поперек блокнотных страничек, постепенно постигая, что же именно мне удалось сделать прошедшей ночью, соединив идеи, казавшиеся несовместимыми. Впрочем, провалу в памяти особенно не удивлялся. Сколько уже раз я ложился спать, оставив на столе пять-шесть, как казалось, исписанных листов, а утром их оказывалось вдвое больше. Даже говорил Ане, посмеиваясь, что за меня работает кто-то другой.

— Вы подозреваете, что статью писал не я?

— Вы! Только который? Поймите, мы обмениваемся разумами с существами из ваших теоретических параллельных миров. Только разумами, а не телами, и, увы, независимо от желания этих разумов. Вы — лишь один из десятков профессоров Овчинниковых. А может быть — один из миллионов.

— И все они в эту минуту беседуют с человеком по имени Константин, глядя не белые пароходы в синем море? Забавно!

— По крайней мере некоторые — беседуют! Да, вы не совсем одинаковы! Тот, что заменил вас в восемьдесят третьем в Москве, — талантливее вас, тот, кто в восемьдесят пятом в Ленинграде, — ленивее и беспутнее. Впрочем, вы-то ни с тем, ни с другим не встретитесь. А вот ваши родные…

Я представил себе, как Аня идет поздним вечером под руку с моим двойником, и поежился.

— Обоснование? Теория?

— Помилуйте, профессор! Кто из нас двоих разрабатывает теорию параллельных миров? Я-то ведь просто подбираю факты, которым не вижу иного объяснения. Слишком часто люди, на время или навсегда, изменяются так сильно, что иначе чем подменой этого не объяснишь. И еще… Кому же не случалось, оказавшись там, где никогда прежде не был, узнавать незнакомое и предугадывать заведомо не виденное! Ложная память — удобный термин, но уж слишком просто объясняет он такие случаи.

— А сам подмененный замечает, что с ним произошло?

— Иногда…

Константин достал из кармана курточки, лежавшей на втором нашем лежаке, бумажник, а оттуда — потрепанный блокнотный листок. И прочел с выражением:

“Тезка, мы с тобой иногда меняемся местами, и каждый оказывается в мире другого. Ты, вероятно, сам пришел уже к этой мысли, мы ведь очень похожи. А если меня осенило раньше, то припомни 24 августа прошлого года… Уже 25 августа мы оказались на своих обычных местах, как были на них августа 23. Но в промежутке ты кое-чем удивил мое окружение, а я, вероятно, твое. Вспомни, что тебе об этом говорили. На собственную память тут полагаться почти бесполезно. Ты это должен знать, раз я увлекаюсь психологией. Я сейчас заметил, что попал в твой мир только потому, что много думал над такой возможностью. В прошлом году мы поменялись местами на сутки. Не знаю, сколько времени в этот раз я пробуду на твоем месте. Догадываюсь о случаях продолжительностью более года. Но вот пишу — и боюсь, что внезапно вернусь и дописать не успею. Ищи крупных физиков, чтобы объяснили и вмешались. У нас теорией параллельных пространств занимается Овчинников. У вас, видимо, тоже. Насколько я понимаю, обмен разумами происходит спонтанно. Чем определяется его продолжительность — неясно. Но не исключено…”

— Дальше текст обрывается, — сказал Константин. — Эту запись я нашел четыре года назад у изголовья, ранним утром, очнувшись от чудовищно сумбурного сна. И — начал следить за работами и судьбами нескольких известных физиков В том числе и вашими.

— Вы всерьез считаете, что такой листочек может кого-то и в чем-то убедить?

— Конечно, нет Разве что с вами снова случится подобное, и теперь вы сумеете это заметить, поскольку я вас подготовил.