Роман Подольный - Легкая рука

• Название: Легкая рука
• Автор: Роман Подольный
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1990
• ISBN: 5–239–00399–8

Где кончается фантазия, где начинается действительность? Эту грань не всегда легко различить в рассказах и повестях Романа Подольного. Герои его произведений сталкиваются со множеством проблем моральных, житейских, научных, тех, с которыми так или иначе встречается и почти каждый из нас. Без фантазии и без человечности эти проблемы одинаково неразрешимы. В книгу включены произведения уже известные читателям (“Скрипка для Эйнштейна”, “Согласен быть вторым”, “Золото Ньютона”, “Сага про Митю” и др.), а также новые рассказы (“Планета Правда”, “Приезжайте в Куртеневку”).

Содержание:

Маленькие повести

Скрипка для Эйнштейна

Согласен быть вторым

Сага про Митю

Золото Ньютона

Река Галис

Рассказы

Возможное и невозможное

Планета Правда

Письмо

Легкая рука

Живое

Закон сохранения

Печальная история

Тысяча жизней

Лучший из возможных миров

Дальнейшему хранению не подлежит

Приезжайте в Куртеневку

Месть

Розыгрыш

Сообщающийся сосуд

Потомки Орфея

Веселое и невеселое

Последний рассказ о телепатии

Три интервью из будущего

Без подсказок

Читатель

Мамочка

Ловкость рук

Прыжок в высоту

Кому везет

След Остапов

Бывшее и небывшее (Неисторические рассказы)

Мореплавание невозможно

Тем хуже для фактов

Начало одной дискуссии

Неудачный дебют

Путешествие в Англию

Цель и средства

Пределы фантазии

Пришельцы

Бессмысленный брак

Слава

Нет! (Закрыватель Америк)

Всего один укол (Из рассказов путешественника по времени)

---

— Жаль.

— ??

— Будь у вас коллеги со схожими служебными обязанностями — можно было бы выяснить, не пришло ли к ним в последнее время такое же везение.

— Начальники смен разве что… С ними я кое в чем пересекаюсь. Но у них — ничего подобного. Знал бы. Скорее, наоборот. Начальник второй смены со мной пульку расписывает. То есть раньше расписывал, пока я не стал подряд выигрывать. А начальник третьей… Нет. Я один такой.

— А что было бы, если бы…

— Если бы мне однажды не повезло на АЭС? Страшно представить. А уж для ЭВМ никаких шансов. А в нее — точно, точно, вы угадали — вложено что-то вроде инстинкта самосохранения. Но… Как же она обеспечивает мне везение? Не могу представить себе механизма…

— Тоже мне! Механизм вам нужен! — Хмель учености ударил мне в голову, с журналистами это бывает. — Вон астрофизикам неясен механизм выработки солнцем тепла и света — но ведь оно же не перестает от этого греть и светить! Лучше попробуем уточнить, действительно ли тут виновата ЭВМ. Отключить ее, как я понимаю, нельзя… Значит, надо вас на время убрать подальше от АЭС. Вы были за эти два с половиной года в отпуске?

— Нет. Знаете, все что-то мешало да мешало. Сначала вещи довольно приятные. То у нас аттестация началась, зарплату мне, кстати сказать, повысили; потом… Слушайте! Потом заболели одновременно оба человека, которые могли бы меня заменить на время отпуска. Но сейчас, честное слово, с этим все в порядке. Через пять дней с Машей поедем.

— Хорошо. Я приеду еще раз, когда вы вернетесь. А пока… Вы познакомите меня завтра с тем, кто вас заменит?

— С Юрой-то? Пожалуйста.

Мы встретились следующим вечером в местном кооперативном кафе. Веселый оказался парень этот Юра. Конечно, он слышал о везении Алексея — и подшучивал над ним беззлобно: мол, какое же это везение, когда ты ни от какой игры удовольствия получить не можешь. Слава богу, хоть в спорте нельзя победить по блату, а уж если у тебя блат с самой судьбой, так все равно играть не дают, вовремя раскусивши.

— Ничего, — сказал я, — на юге о его везении никто не подозревает. Алеша, запишись там во все турниры сразу, от теннисных до шахматных, наиграйся на год вперед.

На “ты” мы перешли поневоле — Юре я был представлен как знакомый Алексея с институтских лет, и продолжать “выкать” друг другу было бы неестественно.

— Что за совет вы ему даете, — весело возмутился Юрий. — Пусть уж играет в шахматы да шашки, а то вон у меня до сих пор нога побаливает, хоть я ее даже не вывихнул, ушиб только сильно.

— А вам-то, если не с Алексеем играете, — везет?

— Это когда как. Разве что у девушек, но тут мы с ним не конкуренты, он человек женатый. Да я кроме пинг-понга ни во что и не играю.

— А может, попробуете заменить его в шахматах, хоть на время отпуска? Вдруг вам тоже начнет везти!

Юра немедленно насторожился.

— С чего бы это?

— Видишь ли, — извиняющимся тоном сказал Алексей, — мой друг выдвинул гипотезу, что мое так называемое счастье связано с нашей ЭВМ. Она, мол, таким образом заботится о самосохранении. На всякий случай. Гипотеза веселенькая. Но механизм?..

— Ха! — Теперь Юра развеселился. — Да пусть она, положим, с помощью энергии, которой в ее распоряжении сколько хочешь, вырабатывает некое поле. Назовем его — да как угодно! Есть, например, красивая греческая буква кси, которую физики еще как следует не использовали. Так вот, в кси-поле счастливые случайности выпадают чаще, чем несчастливые. Как вам идея? — он радовался.

— Назвать — еще не значит объяснить, — хмуро ответил Алексей.

— Но объяснить можно только после того, как назвал.

— А почему поле действует и вне помещения станции?

— Все понятно. Остаточное воздействие. Когда я работал у мощного электромагнита, из меня в собственной квартире искры сыпались. Это ведь тебя не удивляет?

— С машиной непосредственно работают в разные смены, кроме меня, одиннадцать человек, в том числе и ты.

— Но поле она локализует только вокруг тебя — ты ведь проводишь самые ответственные проверки. И изо всех наших только ты обязательно присутствуешь, когда идет смена режима работы, — остальные то бывают, то нет.

— А как она отличает счастливые случайности, если их можно так называть, от несчастных? Что она, разумная?

— Ни в коем случае! Но ведь и неразумный магнит прекрасно отличает железо от алюминия.

Я сидел, слушал эти околонаучные пререкания и вспоминал самый позорный день своей журналистской жизни. Тогда, в первый и, увы, последний раз, появилась в нашей редакции маленькая сухонькая женщина лет шестидесяти. Она назвала себя (хоть убей, не запомнил фамилии) и институт (какой-то технический — как я потом ни напрягал память, напрасно), где работала младшим научным сотрудником, сообщила, что два месяца назад вышла из психоневрологической больницы (ей было очень трудно сказать об этом). Знаю я этот тип женщин — младших научных сотрудников старшего возраста. Они помогают молодым кандидатам наук собирать материалы для докторских диссертаций. На них держатся отчетность об экспериментах и общественная работа. Они берут на себя те неблагодарные дела, без которых нет современной науки, хоть не влечет за собой их исполнение повышения в научных званиях и должностных титулованиях. А патологическая честность, дополненная неуверенностью в себе, перекрывает им путь к собственным диссертациям. Зато и на пенсию их обычно не гонят, потому что никто в институте представить не может, как без них обойтись. Таких я знал. Но когда она вынула из черной замшевой сумочки мельхиоровую вилку, мог только спросить:

— А это зачем?

— В больнице я заметила, что могу — вот так, — женщина положила вилку на раскрытую ладонь левой руки и повернула ладонь тыльной стороной вверх. Вилка не упала. Так и осталась у руки, словно приклеенная к ней.

Я торопливо ощупал изящную ручку от запястья до ноготков пальцев. Оторвал (усилие понадобилось незначительное) от ладони вилку, ощупал и ее, положил на стол, снова взялся за кисть руки, принялся ее разглядывать, зачем-то подул. Нет, никаких следов ниток, клея чего угодно, что свидетельствовало бы о фокусе. Придерживая ручку одной рукой, другой прижал к женской ладони снизу вилку отпустил — вилка не падала.

— А если — не вилку?

— Она весит граммов двести, и это предел, с большими грузами не получается. Меньше — пожалуйста.

В ход пошли авторучки, металлические и пластмассовые, карандаши и ластики, шахматные фигурки из редакционного комплекта. И все, все, что мы пробовали, удерживалось этой маленькой ладошкой.

— Вот я и хотела, чтобы вы мне объяснили…

Дорого ей, видно, дался визит к нам. Да и мне он обошелся дорого. Потому что принимал я участие как наблюдатель в десятках опытов с демонстрацией телепатии, телекинеза и прочей чертовщины, и, если даже опыт удавался, всегда (может быть, мне не везло?) оставались в нем слабые места, сохранялась, то есть не исключалась абсолютно, возможность фокуса или гипнотического воздействия, бывала, словом, хоть тоненькая щелка, в которую мог просунуть свой сморщенный носик скептицизм.

А тут? Конечно, младшая научная сотрудница могла меня загипнотизировать, но уж очень на это было непохоже. А кроме того, вокруг нас успела собраться вся редакция, и, значит, это был если гипноз, то коллективный.

Я снял телефонную трубку и позвонил знакомому биофизику, разоблачившему на своем долгом веку десятки девочек-сенсаций, мальчиков-чудотворцев и мужчин во цвете лет, великолепно владевших техникой пускания пыли в глаза.

Но он, как оказалось, уехал в отпуск.

А мое мировоззрение, в котором не было места для чудес, разваливалось на глазах. И настала минута позора — профессионального, журналистского. Потому что я оказался в силах всего лишь договориться с посетительницей, когда ей появиться снова — через две недели, как раз вернется биофизик, — но при этом не записал ни ее координат, ни хотя бы фамилии. Волосы потом на себе рвал, и не только в фигуральном смысле, каялся перед товарищами и очень сердившимся на меня знаменитым биофизиком, — но что было делать: ведь она не пришла и не позвонила, так и оставшись тенью на моей профессиональной репутации, — во всяком случае, в собственных глазах.

Эти воспоминания не мешали мне слушать треп двух инженеров, которые тоже ведь отказывались, как и я, принять всерьез нечто, притом не только увиденное своими глазами, но даже испытанное на собственной шкуре. А ведь то, что они говорили, в какую-то систему, на взгляд профана, выстраивалось.

Увы, в редакции только посмеялись над моим рассказом. Похлопали по плечу, посоветовали взять отпуск поскорее, а когда я заикнулся о новой командировке в тот же город, отказали, и вполне категорически. Ну а я сам…