Роман Подольный - Легкая рука

• Название: Легкая рука
• Автор: Роман Подольный
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1990
• ISBN: 5–239–00399–8

Где кончается фантазия, где начинается действительность? Эту грань не всегда легко различить в рассказах и повестях Романа Подольного. Герои его произведений сталкиваются со множеством проблем моральных, житейских, научных, тех, с которыми так или иначе встречается и почти каждый из нас. Без фантазии и без человечности эти проблемы одинаково неразрешимы. В книгу включены произведения уже известные читателям (“Скрипка для Эйнштейна”, “Согласен быть вторым”, “Золото Ньютона”, “Сага про Митю” и др.), а также новые рассказы (“Планета Правда”, “Приезжайте в Куртеневку”).

Содержание:

Маленькие повести

Скрипка для Эйнштейна

Согласен быть вторым

Сага про Митю

Золото Ньютона

Река Галис

Рассказы

Возможное и невозможное

Планета Правда

Письмо

Легкая рука

Живое

Закон сохранения

Печальная история

Тысяча жизней

Лучший из возможных миров

Дальнейшему хранению не подлежит

Приезжайте в Куртеневку

Месть

Розыгрыш

Сообщающийся сосуд

Потомки Орфея

Веселое и невеселое

Последний рассказ о телепатии

Три интервью из будущего

Без подсказок

Читатель

Мамочка

Ловкость рук

Прыжок в высоту

Кому везет

След Остапов

Бывшее и небывшее (Неисторические рассказы)

Мореплавание невозможно

Тем хуже для фактов

Начало одной дискуссии

Неудачный дебют

Путешествие в Англию

Цель и средства

Пределы фантазии

Пришельцы

Бессмысленный брак

Слава

Нет! (Закрыватель Америк)

Всего один укол (Из рассказов путешественника по времени)

---

А грубый зевок равному партнеру сразу лишает тебя всех шансов на спасение. “Что, не корову проигрываем?” — как говаривают в таких случаях ехидные или утешающие болельщики. Конечно, не корову! Но какой же смысл играть взрослому человеку в шахматы, ежели относиться к ним без страсти… На время игры весь белый свет умещается на шестидесяти четырех клетках, и в каждой партии настоящий шахматист (а я смею считать себя именно таким — дело ведь не в силе игрока, но в его отношении к игре) проходит целый жизненный путь — от дебюта, что в переводе с французского значит начало, и до эндшпиля, что в переводе с немецкого означает конец игры.

…Ладью партнер не взял. Я не поверил своим глазам. Вопросительно посмотрел на него. Противник, низко опустив голову, не отрывал глаз от позиции, явно не желая встречаться со мной взглядом. Зато заговорил кто-то из пяти или шести болельщиков, окруживших к тому времени наш столик.

— Он, видите ли, зевками не пользуется!

В голосе прозвучала неприкрытая неприязнь. Другой наблюдатель мрачно отозвался:

— Ничего, еще воспользуется, будьте спокойны.

Ход, который партнер сделал, вместо того чтобы взять ладью, был лучшим, какой можно в такой ситуации придумать, — при условии, конечно, что ты действительно не желаешь воспользоваться ошибкой партнера. Но лучший — это ведь не обязательно хороший. А я до зевка стоял очень прилично, теперь же партию, кажется, можно было считать уже выигранной. Я чувствовал себя неловко, но, в конце концов, мы же и еще поиграем, будет у меня, надеюсь, случай расплатиться той же монетой… Я заранее восхищался собственным благородством… У — черт! Теперь я зевнул коня. Когда и этот подарок был отвергнут противником, пришло чувство обиды — за кого же меня считают, проявляя такую снисходительность! Даже благородство не имеет права быть таким навязчивым! Ладно же. Поставлю мат, потом объяснюсь. Итак, белопольного слона на королевский фланг…

Но — что же это, как же это. Я, оказывается, поставил слона под удар. Незащищенного, беспомощного. Но сейчас мой противник благородство продемонстрировать не сможет, даже если очень захочет: не взять слона черным нельзя, им объявлен шах, загородиться нечем, уйти королем можно, но тогда последует мат в два хода.

Партнер тяжело вздохнул, его рука опустилась на стилизованный шлем, венчавший бедную мою фигуру. Я выдавил из себя:

— Сдаюсь. Болельщики, тихо ворча об игре в поддавки, разошлись.

— Еще партию? — на меня глядели умоляющие глаза.

— При условии, что вы не станете проявлять суперблагородство. Ну а я — я постараюсь не зевать.

— Не выйдет.

— Это почему?

— Вы приезжий? Ну конечно, иначе, с вашим первым — верно? — разрядом и меня бы знали, и вопросов не задавали. Но тогда и играть со мной не сели бы.

— Вас так все боятся? — я рассмеялся. Он даже не улыбнулся:

— Видите, в турнир не приняли. Значит, боятся. А я, честное слово, не виноват.

— Да в чем?

— Мне все зевают. Все! И если бы только в шахматы так.

— Ну уж!

— Правда, правда. В преферанс хоть не садись. В бильярд… Знаете, передать не могу, что мои соперники начинают киями выделывать. Словно впервые в руки их берут.

— Ты про пинг-понг лучше расскажи, — язвительно заметил единственный не изменивший нам зритель.

— Да ведь все равно не поверит он, Арий Трофимович.

— И я бы не поверил! — Арий Трофимович повернулся ко мне боком, демонстрируя руку в гипсе. — Играл с этим везунчиком, споткнулся и руку сломал. А Федька Шальнов до сих пор из дому не выходит: сложный перелом ноги. Еще один вывихом отделался. А там мы этого беспощадного товарища из турнира вывели. Хорошенького понемножку!

— Да что я, толкал вас или чего еще?..

— Не хватало бы, чтоб толкал. Может, и не виноват, но и наши руки-ноги тоже не виноваты, что о тебе судьба так заботится.

— Заботится! Да я ж теперь партнеров найти не могу, и ни в одно соревнование вы меня не берете…

Я смотрел. Слушал. Да, это он — тот, из-за кого я приехал. Случайно ли, что уже в день приезда я повстречал человека, которого должен был увидеть только завтра утром? Или это ему опять повезло? Но всякое его везение для кого-то оборачивается бедой. Собственно, так и должно, наверно, быть. На каждую счастливую случайность приходится несчастливая. И там, где одному присуждается выигрыш в пинг-понг, другой, оказывается, ломает ногу.

Журнал “Знание и вера” командировал меня в этот город после того, как в редакцию отсюда пришел добрый десяток отчаянных писем. Их авторы начинали с заверений, что они безусловные атеисты, но продолжали — рассказом о живущем в их городе вполне реальном колдуне Алексее Алексеевиче Матюшине. О человеке, которому везет. Конечно, потому, читалось между строчек, что он то ли гипнотизер, то ли телепат, то ли попросту ведьмак.

Я заранее предвкушал, как выведу на чистую воду мошенника, а заодно разоблачу “внутреннего мистика”, что иной раз сидит в так называемых материалистах…

Но обнаруженного мною в шахматном клубе “колдуна” можно было только пожалеть. Так же, как и тех, кого он невольно делал своими жертвами. В этой ситуации мне оставалось лишь представиться и попросить о подробной беседе, заверив собеседника, что не имею на его счет предвзятого мнения (я поймал себя на том, что, пожалуй, слишком горячо заверяю Матюшина в отсутствии у меня каких-либо опасных для него намерений — уж не боялся ли и я сам ответных действий: да, во многих атеистах глубоко сидит этот самый, как его, мистик…).

А он обрадовался: тому, что кто-то готов вместе с ним разобраться в происходящем.

Мы отправились к нему домой. Должен сразу сказать, что жена Алексея Маша, милая сероглазая женщина, моего визита, в отличие от мужа, явно испугалась. Но, как выяснилось за ужином, тоже решила быть откровенной. Когда перед нами стояли чашечки с кофе, я уже знал, что недавно она защищала диссертацию и на ней не смог присутствовать враждебно настроенный оппонент. Причина — банальное ОРЗ, но она чувствовала: что-то здесь не так…

Председатель профкома против нее интригу затеял — и тут же попался на какой-то бухгалтерской операции из тех, что в ходу, но обычно на них не попадаются. К Алексею, оказывается, уже года два на работе никто даже цепляться не пробует, а соседи издали почтительными голосами здороваются. Он не стал объяснять, что случалось до этого с “цеплявшимися” и грубиянами, только пробурчал, что совсем этого не хотел. Я запутывался все больше, а Алексей на глазах терял еще оставшуюся, видно, у него надежду на то, что вокруг него происходящее, — всего лишь скопление случайностей. Я начал выяснять, как складывалась его жизнь. О, в ней не нашлось ничего чрезвычайного. Обычный школьник в рядовой школе, старательный студент в техническом вузе, инженер просто, потом старший, ведущий — нормальное движение по ступенькам ничем особенно не выдающейся карьеры. Последние два с половиной года работает на атомной электростанции, что при его специальности довольно естественно. Тут он зажегся и стал подробно объяснять, что это — первая АЭС, управляемая с помощью совершеннейшей из имеющихся в Союзе электронно-вычислительных машин. За режимом работы она следит, чего надо дозирует, отвод тепла регулирует аж с учетом погоды. Она же, заодно, еще довольно много предприятий по всей области обслуживает, такая мощная. Но главное для нее, конечно — АЭС. Поэтому позаботились об особой надежности.

— Впервые, — сказал Алексей, — предусмотрена такая сложная и беспорочная “защита от дурака”.

Я удивился: а что это такое? Он удивился еще больше, сделал скидку на мое гуманитарное образование и сообщил, что почти во всех сколько-нибудь сложных механизмах предусматриваются меры предосторожности на случай неверных действий того, кто с такими механизмами работает.

— А уж в нашей отрасли после всего, что случалось, столько слоев защиты поставлено, что даже если захочешь, все не отключишь.

— И если очень захочешь, тоже?

— Ну, какой же дурак очень этого захочет?

— Простите мое невежество, но ведь вы говорили как раз о защите от дурака…

— Знаете, это должен быть к тому же очень невезучий дурак!

— Неве-зу-чий? — я произнес это слово по слогам, с нажимом.

Он секунд пятнадцать просидел с приоткрытым ртом. А потом спросил:

— Вы хотите сказать, что машина сделала меня очень везучим дураком? Но как?

— Уж я — то в этом понимаю меньше, чем кто-либо. Только другого объяснения не вижу. Кто кроме вас работает с этой ЭВМ? И что происходит с ними?

— За “защиту от дурака” отвечаю я. В мое отсутствие нельзя отключить по инструкции ни одну из входящих в нее систем.

— Жаль.

— ??

— Будь у вас коллеги со схожими служебными обязанностями — можно было бы выяснить, не пришло ли к ним в последнее время такое же везение.