Роман Подольный - Легкая рука

• Название: Легкая рука
• Автор: Роман Подольный
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1990
• ISBN: 5–239–00399–8

Где кончается фантазия, где начинается действительность? Эту грань не всегда легко различить в рассказах и повестях Романа Подольного. Герои его произведений сталкиваются со множеством проблем моральных, житейских, научных, тех, с которыми так или иначе встречается и почти каждый из нас. Без фантазии и без человечности эти проблемы одинаково неразрешимы. В книгу включены произведения уже известные читателям (“Скрипка для Эйнштейна”, “Согласен быть вторым”, “Золото Ньютона”, “Сага про Митю” и др.), а также новые рассказы (“Планета Правда”, “Приезжайте в Куртеневку”).

Содержание:

Маленькие повести

Скрипка для Эйнштейна

Согласен быть вторым

Сага про Митю

Золото Ньютона

Река Галис

Рассказы

Возможное и невозможное

Планета Правда

Письмо

Легкая рука

Живое

Закон сохранения

Печальная история

Тысяча жизней

Лучший из возможных миров

Дальнейшему хранению не подлежит

Приезжайте в Куртеневку

Месть

Розыгрыш

Сообщающийся сосуд

Потомки Орфея

Веселое и невеселое

Последний рассказ о телепатии

Три интервью из будущего

Без подсказок

Читатель

Мамочка

Ловкость рук

Прыжок в высоту

Кому везет

След Остапов

Бывшее и небывшее (Неисторические рассказы)

Мореплавание невозможно

Тем хуже для фактов

Начало одной дискуссии

Неудачный дебют

Путешествие в Англию

Цель и средства

Пределы фантазии

Пришельцы

Бессмысленный брак

Слава

Нет! (Закрыватель Америк)

Всего один укол (Из рассказов путешественника по времени)

---

Я кивнул. Говорить что-либо был просто не в состоянии.

— Ну вот. У нас впереди еще две недели. Отдохнешь, и все у тебя будет получаться, и теорию доработаешь, и докторскую защитишь.

— Докторскую?!..

— Конечно! Нельзя же все бежать и бежать. Надо когда-нибудь остановиться и передохнуть.

Это была та Аня, на которой я женился восемь лет назад. А листы на столике сохраняли только несколько строк уравнений. Но я помнил и то, что осталось на таком же столике в другом мире.

Она уже сидела рядом, и гладила меня по плечу, и ласково шептала слова, которые заглушало мое сердце, бившееся все громче и громче.

…Днем она уговорила меня искупаться. Вода была ледяной, и я, кажется, начал наконец что-то соображать. Какое же, наверное, отчаяние отразилось в этот момент на моем лице, если Аня перепугалась за мое сердце. Как она забеспокоилась, как решительно обтирала меня махровым полотенцем, как ругала себя за уговоры… А я вспоминал свои формулы. С каждой секундой повышалась вероятность, что в следующее мгновение я снова окажусь в привычном мне мире, но бесконечно далеко от своей Ани. Она-то здесь уже… лет семь? И, может быть, чему-то новому во мне удивляется, и чего-то не понимает, только тут же находит всему причины да объяснения. Я же постигаю свое настоящее правильно лишь потому, что осознаю ситуацию, — и не нуждается мой разум в психологической защите.

— Ты опять задумался? Не надо, прошу тебя, миленький. Неудачи когда-нибудь кончаются, а жизнь продолжается. Давай съездим, как собирались, на биостанцию; если пробежимся, как раз успеем к автобусу…

В автобусе, достаточно полном, она не сделала даже попытки сесть. А когда я удивился, Аня встревожилась. Опять у меня провалы в памяти. Ведь она, конечно же, сделала вывод из моего давнего замечания. Помнит, как я смущался тогда…

И я вдруг почувствовал, что настроен решительно против союза всех Виталиев Овчинниковых. Я готов был делиться с ними знаниями, идеями, открытиями, но и только. Но и только! Мой двойник из этого пространства стал в том пространстве доктором наук — ну и хватит с него! На такое себялюбие я имею право.

— Что с тобой? Ты весь ощетинился. Что тебя тревожит?

Мне очень хотелось быть с нею откровенным. Но это было невозможно. И — Ане придется примириться с тем, что я все-таки буду в Крыму работать. И как работать! Конечно, когда она спит, чтобы не терять ни одной общей минуты.

Задача — сделать невозможными новые обмены разумами! Похоже, достаточно изменить некоторые параметры нейтринного поля… Полгода на разработку генератора… Есть ли они у меня, эти полгода? Что же, параллельно буду разрабатывать механизм направленного обмена. На крайний случай.

Господи! Полгода засыпать, не зная, в своем ли ты мире проснешься… Ведь у меня теперь только один мир — этот. Другие не нужны, будь я там хоть президентом Академии. На секунду я пожалел, что эта, самая важная из моих работ, так и останется никому неизвестной. Но только на секунду. Ладно. За все надо платить.

— Костя! Ольга! — Это Аня окликает знакомых. Так. Они едут с нами. Разочарую я сегодня бедного Константина. Наверняка ведь он меня и в этом мире штурмовал со своими идеями. Итак, все, что он мне наговорил об обмене разумами — бред! Пусть сходит к невропатологу! И точка… Вранье тоже входит в положенную плату. И даже нельзя показать, что я ему благодарен. С ним надо быть очень осторожным — поразительно ведь догадлив.

* * *

В квартире члена-корреспондента Овчинникова было, как всегда, уютно. Аня и Ольга вышли поболтать на кухню, а Виталий и Константин сели за шахматы.

— Ох, ослабели вы в последние годы, Виталий Егорович, — вскоре грустновато сказал гость, — ставлю мат в два хода.

— Голова другим занята, Костенька, другим. И, знаете ли, не безрезультатно, нет, не безрезультатно. Вот теперь, наконец, я могу вам рассказать о тех наших играх, которые, знаю, вас больше всего интересуют. Опять же, требуются, по некоторым обстоятельствам, новые идеи, а от кого же их ждать, как не от вас? Ваша старая идея, она же наша общая гипотеза, доведена моей группой до ранга теории. Составлена классификация миров, с которыми возможен обмен разумами, удалось рассчитать условия, при которых реален направленный обмен. Жаль, правда, что наши аналоги в параллельных пространствах сигналов не подают. Видимо, у них дело затормозилось. Что же, кому-то всегда удается опередить других — так почему бы не нам с вами?

— Здорово! — восхищается собеседник.

— То-то и оно. Мы даже попытались разок проникнуть в ближайший из доступных миров, но там параметры ментального поля оказались измененными. По-видимому, воздействием нейтринного поля. Словом, этот мир для обмена закрыт. Что же, по расчетам есть еще по крайней мере восемнадцать других достижимых пространств. Нам хватит! И — не в том мире, так в этом я еще, глядишь, стану президентом Академии, и вас не забуду, и всех Виталиев Овчинниковых, как и всех Константинов Грековых.

— А меня? — появилась из кухни Анечка.

— О! Энергичная, деловая, пробивная — тебе как раз к лицу быть не только женой президента, но и академиком.

— То-то. Мне, женщине, столько надо успеть. Я сегодня в очереди услышала отличную формулу: мужчины умирают раньше женщин, зато живут дольше. И ведь — правда!

— А в шахматы вы теперь играете совсем слабо, Виталий Егорович, — печально сказал гость.

— Ну вот. Нашел о чем говорить! Лучше подскажи, о великий генератор идей, кому и зачем понадобилось закрывать один из миров? Или это случайность? Мобилизуй-ка свое чутье! Как бы подать туда сигнал, чтобы сняли нейтринное поле, а?

— Не снимут его, — ответил Константин.

Дальнейшему хранению не подлежит

Город все собирался кончиться, оборваться, сойти на нет — и не мог.

Улицы сменялись улочками, заборы — заборчиками, уличные колонки — колодцами. Но конца всему этому не было. Взгляд упирался метрах в двадцати в зыбкую границу темноты — и несколько секунд она казалась границей города. А потом я замечал, что темнота отступает передо мною, а вместе с нею медленно уходит в ночь город, расчетливо не давая обогнать себя.

Днем Барашов совсем не казался мне большим. Наверное, потому, что я мерил его в вышину, а не в длину и ширину. Что ж, четырехэтажный горисполком был Эйфелевой башней города, а трехэтажная гостиница с колоннами — его Исаакиевским собором.

За два месяца, прошедшие со дня моего приезда, у меня не нашлось времени, чтобы до деталей рассмотреть пункт, определенный мне для работы институтской комиссией по распределению. И не ночью бы начинать исследование города, где, как значилось в позавчерашнем решении горисполкома, уличное освещение отставало от благоустройства дворов, а от уличного освещения, в свою очередь, отставало асфальтирование тротуаров.

Это решение я получил как руководитель видного областного учреждения. В моем ведении находился угрюмый двухэтажный дом, смотревший и на соседнюю улицу, и на общий с городской милицией двор добротно зарешеченными окнами. Называлось мое учреждение архивом; я был там начальником трех старших научных сотрудников, одного просто научного сотрудника, двух младших научных сотрудников, трех архивно-технических сотрудников и трех вахтеров.

Я завидовал своим подчиненным. Потому что они не были начальниками. Особенно вахтерам. Раз в три ночи каждый из них занимал рабочую позицию на печи в крохотной сторожке у дверей архива, на которые сам же перед тем навешивал замок весом в полпуда. Утром я будил его и отпускал с работы. Один из них ухитрился как-то не заметить грозы, перебудившей весь Барашов; другой, самый старший из трех (по слухам, занимавшийся гаданием), сегодня вечером не слышал, как я отчаянно лупил руками и ногами в дверь архива — изнутри. Потому что я был заперт. Стоило только на пятнадцать минут больше посидеть над документами…

Покорившись судьбе, я предусмотрительно превратил рабочие халаты сотрудников в эрзац-простыни и зиц-одеяла. Но спать было рано. Я пошел к полкам с судебными делами.

Их было здесь, судя по описям, по крайней мере двадцать тысяч! И по крайней мере процента три от этого числа я уже успел просмотреть.

На делах стояли красивые даты: “Начато 2 января 1917 года, окончено 14 декабря 1917 года”. “Начато 28 сентября 1917 года, прекращено производством 29 октября того же года”. 1918, 1919, 1920 годы. “Дело 2-го участка Барашовского уездного суда о краже крестьянином Филиппом Иконовым свиньи у крестьянки Елизаветы Петровой”. Больше всего было здесь двойников этого дела. Что же, я и просматривал эти судебные документы только для того, чтобы б льшую часть из них отправить в макулатуру.

…Я никак не мог понять, чем руководствовались когда-то работники суда при составлении описи. Дела времен Керенского соседствовали с делами первых лет нэпа, документы о крестьянских восстаниях смущали покой классических дел о покраже соседской курицы.