Наталья Кончаловская - Волшебство и трудолюбие

• Название: Волшебство и трудолюбие
• Автор: Наталья Кончаловская
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-235-02743-4

В книгу известной писательницы и переводчика Натальи Петровны Кончаловской вошли мемуарные повести и рассказы. В своих произведениях она сумела сберечь и сохранить не только образ эпохи, но и благородство, культуру и духовную красоту своих современников, людей, с которыми ей довелось встречаться и дружить: Эдит Пиаф, Марина Цветаева, хирург Вишневский, скульптор Коненков… За простыми и обыденными событиями повседневной жизни в ее рассказах много мудрости, глубокого понимания жизни, истинных ценностей человеческого бытия… Внучка Василия Сурикова и дочь Петра Кончаловского, она смогла найти свой неповторимый путь в жизни, литературе, поэзии и искусстве.

---

— Виля, чаю хочешь?

— Да нет, я вроде дома напился… — А потом вдруг оглянет стол: — А впрочем, выпью с тобой вместе, уж очень чашки красивые! Это что, старинные, что ли?

И мы пьем чай, беседуем и очень рады друг другу.

И еще было у него драгоценное качество — это кристальная чистота помыслов, намерений, суждений. Редкая чистота и бескорыстие.

Таким он останется навсегда в памяти своих друзей, наш Вильгельм Левик, как останется в своем творчестве, которое он завещал нашему и будущему поколению. Всем, кто нуждается в высокой духовной культуре.

Слово о поэзии Павла Васильева

Как ветер, прям наш непокорный путь.
Узнай же, мать поднявшегося сына,
Ему дано восстать и победить.

П. Васильев

Только через двадцать лет суждено было Павлу Васильеву «восстать и победить». Творческий и жизненный путь его прервался очень рано. Поэту было всего 27 лет.

Писать он начал со школьной скамьи, писал много и быстро. Яркие и мощные стихи его печатались в разных городах, в периодических изданиях, журналах и газетах. Лишь в 1957 году в Государственном издательстве «Художественная литература» был выпущен первый сборник, тщательно подобранный женой поэта, Еленой Александровной Вяловой-Васильевой, бережно сохранившей архив поэта.

Через десять лет в ленинградском отделении «Советского писателя» вышел второй сборник, более полный, с необходимыми комментариями. Этот сборник составлял поэт Сергей Поделков, связанный дружбой с Павлом Васильевым и также сохранивший архив поэта даже в рукописных подлинниках.

Поэзия Павла Васильева выделялась даже на фоне сильнейших поэтов его времени удивительной самобытностью, смелым, не знающим границ воображением и художественным видением. Он тонко чувствовал и родную природу, и человеческие характеры и необычайно верно и остро передавал их. Так в поэме «Соляной бунт» воспевает Васильев свое Прииртышье:

Край богат. По Тоболу и дальше леса,
Собирай, словно ягоду, соболя, бей горностая,
Там на лбах у сохатых кусты костяные растут,
И гуляют вразвалку тяжелые шубы медвежьи.
Край обилен. Пониже, к пескам Чернолучья,
Столько птиц, что нету под нею песка,
И из каждой волны осетриные жабры да щучьи…
И чем больше ты выловишь, будет все гуще и гуще,
И чем больше убьешь, остальная нежней и жирней.

Вот уж поистине богатое отражение природных богатств! А как образно в той же поэме Васильев в двух-трех штрихах создает образ хищника:

Кто видал,
Как вокруг да около
Коршун плавает
И, набрав высоту,
Крылья сложит,
Падает с клёкотом,
Когти вытянув на лету?
Захлебнется дурная птица
Смертным криком,
Но отклик глух,
И над местом, где пал убийца,
Долго кружится белый пух.

Даже тот, кто не видел или не заметил, прочитав эти строчки, увидит и содрогнется от ощущения жестокой правды. И часто поэтическая неожиданность поражает читателя находками в художественной правде.

Меня всегда поражало у Васильева мастерство пейзажиста. Вот, к примеру, закат в степи:

Степь начинает розоветь.
Пах туман парным молоком.
На цыпочках степь приподнялась
И нюхала закат каждым цветком…

Что может быть более осязаемым, чем этот образ?

Васильев любит жизнь, любит землю неистребимой любовью огромного мастера поэтической формы и мысли. Для его размаха нужен эпос, и вот — четырнадцать поэм, которые прочно вошли в историю развития советской поэзии. Васильев — гражданин, и почти во всех лирических стихах, даже в любовной лирике вдруг звучит тема гражданственности, тема поэзии его дня, стремление к познанию и оценке своего времени.

Во всем его творчестве постоянно присутствует его буйный, неудержимый темперамент. Забияка, любивший поддразнить и даже поиздеваться, он был на редкость щедрым в дружбе. Это порождало, с одной стороны, — множество друзей и поклонников, с другой — множество недругов и завистников.

Мне лично довелось познакомиться с Павлом Васильевым у моих друзей — поэта Михаила Герасимова и его жены Нины. Это было в 1934 году. Нина слыла красивейшей женщиной. Довольно высокая, великолепно сложенная, с маленькими руками и ногами, черные волосы — на прямой пробор — гладко зачесаны, очень правильные черты лица и довольно крупный чувственный рот. Томно-загадочное выражение синих глаз неизменно привлекало внимание окружающих. Она выглядела утомленно-расслабленной и любила нежиться в постели. Все это, видимо, импонировало преданно-влюбленному Михаилу Герасимову. В контраст с нею это был мужественно-сильный мордовец, готовый служить ей чем угодно.

У Герасимовых, живших на Тверском бульваре в старинном особняке со сквериком, где находились и Литературный институт, и квартиры многих писателей, собирались друзья-поэты. Был там и Кириллов, Грузинов, Клычков, был прозаик Михаил Никитин, бывал и Павел Васильев, приударявший за Ниной и посвятивший ей стихи, которые начинаются такими строчками:

Опять вдвоем,
Но неужели,
Чужих речей вином пьяна,
Ты любишь взрытые постели,
Моя монгольская княжна…

Вероятно, ни одному поэту не пришло бы в голову сравнивать томную московскую красавицу с монгольской княжной. Только в воображении Васильева, перенасыщенном восточными, киргизскими мотивами, могла где-то всплыть таинственная прелесть восточных женщин и воплотиться в «монгольской княжне». И это, конечно, было пленительно и нисколько не противоречило обстановке, в которой родились эти стихи…

Мне был тогда 31 год, я только что вернулась из Америки, где пробыла шесть лет со своим первым мужем. По возвращении нам пришлось развестись с ним, он женился на другой женщине, а я оставалась одна, была еще молода, свободна, привлекательна. Я хорошо говорила по-английски, писала стихи, пела американские песни, подражая неграм, ловко выплясывала их танцы, подпевая себе, и среди литературной молодежи пользовалась успехом. Жила я тогда на Большой Садовой со своими родителями. Жизнь моя была интересной и насыщенной.

Когда я встретила Павла Васильева, он поначалу произвел на меня неприятное впечатление. Невзрачный малый, худой, скуластый, с копной белокурых вьющихся волос, с хищным разрезом зеленоватых глаз, с властным очертанием рта и капризно оттопыренной нижней губой. Был он в манерах развязен, самоуверен, много курил, щурясь на собеседников и стряхивая длинными загорелыми пальцами пепел от папиросы куда попало.

Но стоило ему начать читать свои стихи, как весь его облик неузнаваемо менялся, в нем словно загорался какой-то внутренний свет. Глубокий, красивого тембра голос завораживал. Читал он обычно стоя, читал только наизусть, даже только что написанные стихи, выразительно жестикулируя, и лицо его, с тонкими, трепещущими ноздрями, становилось красивым, вдохновенным, артистичным от самой природы. И это был подлинный талант, всепобеждающий, как откровение, как чудо…

Мы вскоре подружились с Павлом, и, бывало, встречаясь у Герасимовых, у скульптора Златовратского или у старой чудачки поэтессы Марьяновой, обожавшей Павла и часто устраивавшей вечера с чтением его стихов, Павел всегда провожал меня домой, и мы долго бродили по летней ночной Москве, встречая рассвет на набережной, и было в этих прогулках что-то романтично-целомудренное.

Павел, имевший постоянный успех у женщин и привыкший к нему, ко мне относился по-особому, я бы сказала — почтительно, хоть это не мешало ему хвастаться мнимой победой. Вот эта «победа» и была причиной создания одного из лучших его произведений — «Стихи в честь Натальи». Так родился образ «той Натальи», в который он вложил свое вдохновение, свою мечту о русской женщине, о красоте. Вообще мне было посвящено пять стихотворений: «Шутка», «Стихи в честь Натальи», «Горожанка», «Клятва на чаше» и «Послание к Наталии». И, пожалуй, ближе всего ко мне стихи «Шутка», в которых Павел непосредственно изображает:

Негритянский танец твой хорош,
И идет к тебе берет пунцовый,
И едва ль на улице Садовой
Равную тебе найдешь…
И покуда рядом нет Клычкова,
Изменю фольклору — каково!
Румба, значит. Оченно толково
Крой впристучку. Можно. Ничего, —

шутит Павел, как бы разрешая мне подражать неграм. А в конце, верен себе, своему пристрастию к Сибири, он вспоминает обожаемого им Сурикова:

Только не забудь, что рядом с нами.
Разбивая острыми носами
Влаги застоялый изумруд,
По «Москве» под злыми парусами
Струги деда твоего плывут.

Все остальные стихи, как и почти вся лирика Васильева, носят характер гражданственный, отражающий дух и интересы его времени. В «Горожанке» первая строфа начинается так: