Наталья Кончаловская - Волшебство и трудолюбие

• Название: Волшебство и трудолюбие
• Автор: Наталья Кончаловская
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-235-02743-4

В книгу известной писательницы и переводчика Натальи Петровны Кончаловской вошли мемуарные повести и рассказы. В своих произведениях она сумела сберечь и сохранить не только образ эпохи, но и благородство, культуру и духовную красоту своих современников, людей, с которыми ей довелось встречаться и дружить: Эдит Пиаф, Марина Цветаева, хирург Вишневский, скульптор Коненков… За простыми и обыденными событиями повседневной жизни в ее рассказах много мудрости, глубокого понимания жизни, истинных ценностей человеческого бытия… Внучка Василия Сурикова и дочь Петра Кончаловского, она смогла найти свой неповторимый путь в жизни, литературе, поэзии и искусстве.

---

(Перевод А. Эфроса)

А сейчас мы сидим у берега Сорги и наслаждаемся красотой этих гор, сочностью зелени, воздухом прозрачным и легким.

— Хочешь, я прочту тебе свой перевод одного из моих любимых сонетов?

И он начинает:

Благословляю месяц, день и час,
Год, время года, место и мгновенье,
Когда поклялся я в повиновенье
И стал рабом ее прекрасных глаз.

Благословляю первый их отказ
И первое любви прикосновенье;
Того стрелка благословляю рвенье,
Чей лук и стрелы в сердце ранят нас.

Благословляю все, что мне священно,
Что я пою и славлю столько лет,
И боль и слезы — все благословенно —

И каждый посвященный ей сонет,
И мысли, где царит она бессменно,
Где для другой вовеки места нет.

Виля читает с вдохновеньем, он даже встал со скамьи, голос его прекрасно звучит под вечное журчание Сорги, к которой, несомненно, когда-то приходил Петрарка и, может быть, здесь творил.

Мы говорим с Вилей о той, кому были посвящены все сонеты Петрарки — о Лауре, супруге авиньонского маркиза де Сад, которому она родила одиннадцать детей.

— Значит, он, видимо, всегда видел ее беременной, если она уже в сорок лет умерла от чумы.

— Мне кажется, — говорит Виля, — что писал он эти сонеты не так из преклонения и любви к Лауре, как из любви к поэзии, к образу, созданному им самим. Прекрасному образу молодой женщины, которую он встретил в Авиньоне в церкви Святой Клары на утренней мессе в 1327 году. И, как трубадуры четырнадцатого века, которые воспевали гордых красавиц, недоступных, светских чужих жен, Франческо Петрарка вдохновился этой восемнадцатилетней красавицей, писал ей сонеты при жизни, а потом еще десять лет после ее смерти. Это же потрясающе!

Ты погасила, Смерть, мое светило,
Увял нездешней красоты цветок.
Обезоружен, слеп лихой стрелок,
Я тягостен себе, мне все постыло…

Так проводим мы с Вильгельмом целый час возле водоема Фонтен де Воклюз, вспоминая Петрарку. Потом выходим на дорогу к нашей машине и просим шофера подвезти нас поближе к руинам замка Кабассоля — там у епископа жил поэт, пока не построил себе своего домика.

На одной из стен замка, каким-то, видимо, явлением природы или климата, образовалось темное пятно, очертанием похожее на профиль человека с приплюснутым беретом на голове. Жители Воклюза называли это пятно «тенью Петрарки». Вообще здесь имя Петрарки властвует уже много веков. А в самом городке Воклюзе на площади стоит колонна, воздвигнутая в 1804 году в память 80-летия со дня рождения великого итальянского поэта, изгнанного из Италии в эпоху Авиньонского пленения римских пап, когда французский король Филипп Четвертый в целях обогащения казны за счет духовенства перевел папский дворец из Ватикана в Авиньон на целых семьдесят лет.

Мы бродили с Вильгельмом по папскому дворцу. Осматривали это неуклюжее, громоздкое здание на берегу Роны и, выйдя из холодных, каменных громад дворца, оказались на солнечном, ликующем берегу Роны и поднялись на обломок знаменитого моста через Рону.

— А ты знаешь историю этого моста? — спрашивает мой спутник.

— Нет, что-то не помню.

И облокотившись о каменный парапет моста, Виля рассказывает мне вот такую сказку:

— Жил пастушок Бенезет в Авиньоне. И однажды, пася стадо овец за городом, он вдруг услышал вещий голос: «Брось овец, иди к Роне и положи через нее мост возле папского дворца». Пастушок повиновался, пошел к Роне и подошел к епископу, который в этот час сидел с удочкой на берегу. Бенезет рассказал ему о своем видении, тот рассмеялся и послал его к судье. Судья выслушал его и, издеваясь, предложил ему поднять огромный камень, лежавший у судьи во дворе. Камень тот и тридцать человек не сумели бы поднять. И совершилось чудо — пастушок легко поднял камень над головой и перенес его на то место, где потом легла первая арка моста. После этого он прослыл среди горожан обладателем чудодейственной силы, к нему началось паломничество больных и калек, и он исцелял их. Он собрал столько денег за свои чудеса, что хватило на постройку моста. Так был построен мост через Рону, как раз при впадении в нее Сорги и Дюрансы. А в 1433 году после сильных дождей мост был снесен потоком, и осталась от него только та арка, на которой мы сейчас с тобой стоим.

И я вдруг вспомнила песенку, которую мы пели в моем детстве:

На мосту Авиньона всё танцуют да танцуют!

— Ну, эту песенку все знают, и я ее в детстве слышал, — засмеялся Виля, и мы вдвоем запели эту песенку.

— Больше, видно, этот мост ни на что и не годится. Кажется, здесь и до сих пор собирается в праздники авиньонская молодежь.

Через час, пообедав в какой-то маленькой таверне, мы вернулись в Арль, чтоб осмотреть музей Мистраля, им самим основанный.

Камарга, куда мы отправились на следующее утро, удивительное царство пастухов. Это заповедник на берегу моря. Это пустынные степи, озера, болота, и дикие стада черных быков с рогами полумесяцем, и дикие табуны белых лошадей. Кусты тамариска и камышей, марево над болотами, и массы розовых фламинго и других редчайших птиц.

Тысячу лет пастухи охраняют этот заповедник, на который в наше время отчаянно покушаются разные предприниматели, главным образом американцы, видя отличные возможности для построек современных санаториев и отелей. Но пастухи не отдают своего заповедника.

Озеро Ваккарес. То самое озеро, до которого добежала моя мистралевская героиня Мирей. Там-то она и увидела миражи, там с ней и случился солнечный удар, трагически закончивший жизнь этой прелестной девушки.

Стоим на берегу синего озера. Вдали видны райские птицы фламинго, они пасутся там розовым облаком. И ветер, горячий ветер.

— Ну, вот тебе Ваккарес, — говорю я Вильгельму, — вот тебе Камарга, ревниво оберегаемая пастушеством. Впервые сюда привез меня шеф пастухов Марсель Майан.

Неподалеку мы видим белые домики с крытыми тростниковыми крышами, скупые, простые, похожие на сарайчики с двумя оконцами. Пастухи живут здесь без семей. Семьи — в городках, дети учатся, а отцы пастушествуют. У каждого есть загон для быков, которых он метит своим клеймом и опекает. У каждого одна-две объезженные белые лошади, к быкам подойти нельзя, только подъехать. За продуктами ездят в город, какой-нибудь Сильвареаль или Эг-Морт. Быков держат для праздников боя быков в арльском колизее или в Ниме, но все эти животные дикие, поймать их можно только на лассо, хотя живут они в загонах, там же и их самки — коровы и телята. Молоком пастухи не пользуются, оно идет только для телят.

Мы стоим на берегу озера. Виля смотрит на трещины высохшей почвы, сверкающей белыми, искрящимися под солнцем налетами соли. Под ногами у нас снуют муравьи, над нами мечутся тучи москитов.

Я вынимаю из сумки листки рукописи «Мирей», которые специально захватила.

— Вот, — говорю я спутнику, — я нарочно взяла десятую главу своего перевода, чтобы прочесть тебе здесь, на месте, где Мирей получила солнечный удар. Вот слушай:

Но неуемное светило
Стрелой внезапно поразило
Ее открытый лоб. Издав короткий крик,
Пытаясь устоять сначала,
Бедняжка замертво упала,
Рыдайте, юноши! Цветок из Кро погиб!
…Так в солнечных лучах
Таится зло. Лежать под дюной
Пришлось арлезианке юной,
Пока не закружил над ней москитов рой.
Недвижное заметив тело,
Москитов туча подлетела,
Вокруг — ни ветки можжевела,
Что трепетную грудь могла б прикрыть собой.
Колебля воздух жаркий, зыбкий,
Звенели крылышки, как скрипки,
И с бормотанием: «Красавица, скорей!
Вставай скорей! Лежишь напрасно,
В солончаках лежать опасно!» —
Они кусали лоб несчастной,
А озеро, маня прозрачностью своей,
Обрызгало водой соленой
Лицо девицы опаленной…

Отмахиваясь от москитов, Вильгельм слушал мои вирши:

— Наташа, отличные стихи! И как они здесь звучат! Здорово, что мы сюда попали! — Он был доволен, улыбался, а перед ним зыбилось, сверкало извечной синевой озеро Ваккарес…

В то путешествие нам с Вильгельмом удалось объездить многие города Прованса и вдосталь наглядеться на красоту, наговориться с гостеприимными и откровенными обитателями. Мы побывали в Ниме, доныне сберегающем античные сокровища, в Тарасконе, прославившемся знаменитой легендой о чудище — Тараске, усмиренном просветительницей Мартой, а кроме того, Тартареном, порожденным блестящим остроумием Альфонса Додэ. Мы были в крохотной крепости Эг Морт. Этот городок, разместившийся на площади длиной в 500 метров, а шириной в 300, был построен королем Людовиком Святым, отсюда он послал первых крестоносцев VIII века в поход на Египет и Тунис, чтобы они именем Господним убивали и завоевывали. Мы были в совершенно сказочном городке Ле-Бо, с домами, высеченными прямо в скале над долиной Кро. Причем там застал нас знаменитый трехдневный ветер — мистраль. Вильгельму страстно захотелось порисовать на улочках Ле-Бо для себя, на память, хоть что-нибудь из нашего путешествия. Но, как он ни пытался пристроиться, шквал не давал ему работать — то срывал с него берет, то вырывал из рук листы бумаги, то раздувал полы плаща, так что он оставил эту затею.