Артуро Пьетри - Дождь: рассказы

• Название: Дождь: рассказы
• Автор: Артуро Пьетри
• Издательство: Известия
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1988

Книгу «Дождь» составляют рассказы разных лет известного венесуэльского прозаика Артуро Услара Пьетри. Разнообразные по тематике рассказы сборника воспроизводят национальную действительность (современную и историческую), пропущенную сквозь сознание персонажей, представляющих самые различные слои общества.

---

Пахнет как на бойне. Снятой шкурой, кровью, внутренностями. Как на бойне. Видимо, Лоинас начал свежевать бычка. Бычок лежит на спине, ноги его торчат вверх, а Лоинас снимает шкуру; обнажаются мускулы, кости, нервы. Для одного человека тут много работы. Лоинас справедливо сердится, что я не захотел ему помочь. Но я бы не смог, ни за что бы не смог.

Пойду посмотрю, что он там делает. Я поднимаюсь, прохожу через кухню, выглядываю из задней двери дома. Так и есть, он убил бычка и теперь свежует. Стоит над ним нагнувшись, спиной ко мне. Я наблюдаю за Лоинасом, а он меня не замечает. Он свежует переднюю часть. Передние ноги уже очищены и блестят на солнце будто покрытые красной и белой эмалью. Ребра и внутренности горою вздымаются из вспоротой туши. Лоинас быстро действует ножом, отделяя шкуру от мяса. Пятна липкой крови и сгустки видны на лежащей части шкуры. Она сероватая и блестящая.

Лоинас почувствовал, что я здесь, оглянулся. Он выпрямляется, потягивается с ножом в руке.

Теперь он кажется выше ростом и сильнее. Он убил бычка и свежует. Есть такие виды труда или такие его моменты, когда человек как бы становится выше ростом и сильнее. Кузнецы, например, всегда кажутся высокими. Когда бьют молотом по наковальне и красное раскаленное железо брызжет искрами во все стороны. Кузнецы всегда в копоти, в масле. И пахнет от них железом и углем. Или вот мясники. Наглые, самоуверенные, страшные с ножами в руках. Среди разделанных туш, висящих на крюках.

Лоинас говорит: «Ага! Вы наконец набрались храбрости и пришли». Я не отвечаю, но надо, обязательно надо что-нибудь сказать, а то так и будет стоять в напряженном ожидании и глядеть на меня. «Да. Надоело там сидеть». Подожду немного, он сейчас снова возьмется за работу. «Тут дела-то хватает, знаете ли». Опять надо что-то ему ответить. Между нами довольно большое расстояние, и приходится говорить громко, чтобы он услышал. Голос мой, одинокий, беззащитный, разносится по пустырю. «Вы не думаете, что зарезали его немного поздно?» Можно было спросить о чем-нибудь другом, но я уже начал. «Пораньше было бы лучше, — кричит он и потом прибавляет: — Солнце не так печет». Есть, значит, причина, почему он зарезал бычка в такой поздний час, когда раскаленное солнце стоит над склоном. «Для кого это мясо?» — спрашиваю я. Мы разговариваем как двое глухих. Не только потому, что оба кричим дикими голосами, но еще и потому, что ответы никак не совпадают с вопросами. Я слышал множество смешных рассказов про беседы глухих. «За ним приедут», — вот все, что он мне ответил. И по-прежнему стоит и глядит на меня, будто ждет чего-то. Нет, он не ждет, что я стану помогать ему свежевать бычка. Может быть, ждет, чтобы я ушел обратно в дом, не хочет, чтоб я смотрел, как он работает. Некоторые люди не любят, когда за ними наблюдают во время работы. «Вы один живете?» Он утвердительно кивает. Приложил ладонь козырьком ко лбу, чтобы защитить глаза от солнца. «И всегда вы один?» Теперь он смеется. Видимо, решил, что я завожу разговор о женщинах. Мне и в голову не приходило говорить с ним на эту тему. И о революции тоже. Спрашиваю об Испанце. «Испанец не говорил, когда приедет?» — «Мне — нет». И молчит. Я возвращаюсь в дом. Лоинас остался возле бычка. Наверное, опять орудует ножом. Я вхожу в комнату, снова сажусь на кровать. Теперь бычок обрел покой. Лежит на своей шкуре как на одеяле. А я вот не могу обрести покой.

Кто знает, когда Испанец за мной приедет. Уже поздно. Наверное, за полдень перевалило. Может быть, он не сегодня приедет, а завтра рано утром. А может, генерал или Доктор решили как-нибудь по-другому. Или за мной приедут попозже, отвезут в какой-нибудь дом, где соберутся наши, — ждать рассвета, чтобы начать действовать. Хорошо бы почитать что-нибудь или с кем-нибудь поговорить. Сейчас я согласился бы читать любую из тех тяжеловесных старых книг, что стоят в библиотеке Доктора. Хоть «Собрание законов об ипотеке» или все три тома «Вексель».

Не следовало соглашаться ехать сюда, сидеть здесь одному, на отшибе. Надо было остаться в городе, связаться с кем-либо из своих, выяснить, что случилось. Я сказал Испанцу, когда он меня вез: «Не понимаю, зачем мне оставаться одному». Объяснения его были кратки и туманны. Начал он, как обычно, с назидания: «Где командует капитан, там не командует матрос». А потом стал толковать, что так, дескать, лучше, пусть люди до последней минуты будут рассредоточены, чтобы не вызывать подозрений. «Шпионов-то хватает». Коли так, значит, все распределены по разным местам. И ждут, как и я, минуты, когда их наконец позовут. Я сказал Испанцу напрямик, что не согласен, по-моему, это ничего не даст, да и опасно. К тому же быстро собрать всех в одно место будет не так просто. Пусть Испанец отвезет меня к генералу, я хочу сам сказать ему, что думаю. «Нельзя. Генерал скрывается. Я тоже не знаю, где он». Тогда можно поехать к Доктору. Испанец поглядел на меня с недоумением и даже с негодованием. Он всячески демонстрировал свое презрение к человеку, который в состоянии вообразить, будто какой-то там Доктор может вмешиваться в распоряжения генерала. «И как только на ум приходит такая чепуха. — И, как бы желая меня успокоить, прибавил: — Не сомневайся, я сам за тобой приеду».

Для Испанца все просто. Генерал приказал, и точка. Он как увидит генерала, так даже весь расплывается от радости. Говорит о нем как-то особенно, со значением и не всегда понятно. Даже называть генерала по имени кажется ему богохульством. И потому, едва заходит о нем речь, Испанец говорит «генерал», «шеф» или «он». «Он приказал передать вам». «Шеф недоволен». «Сейчас не могу, иду к генералу». И вот генерал велел ему отвезти меня сюда. Наверное, просто сказал: «Отвези его к Лоинасу», Испанец и отвез. А сейчас, или сегодня вечером, или завтра генерал скажет: «Отправляйся за ним», Испанец приедет и отвезет меня в город. А когда все мы явимся к генералу, будет неотлучно стоять за его спиной. Молчаливый, настороженный, ко всему готовый. Он выполнит любой приказ, стоит генералу только кивнуть. Будет стеречь того, кого мы похитим. Убьет его, если прикажут. Ни разу, кажется, не спросил Испанец, а вдруг провалится наш замысел, ни разу не спросил, что будет потом. Он сделает все, что прикажут. Будет хватать людей, вязать им руки, поведет в тюрьму, расстреляет. Иногда я с каким-то болезненным любопытством спрашиваю его: «Сколько убитых у тебя на счету?» Мне говорили, что много. Некоторые уверяют, что больше пяти. Пять человек убил Испанец своими руками. Но в ответ он только хитро улыбается и говорит уклончиво: «Сколько надо. Лишнего ни одного».

А между тем вид у Испанца самый мирный и добродушный. Лицо серьезное, даже честное. Он услужлив, заботливый муж и отец. «Генерал мне стипендию выхлопотал для мальчишки». У него четверо сыновей. Почти столько же, сколько убитых его рукою, если верить рассказам. И он совсем не жадный. Постоянно дарит кому-нибудь то жевательный табак, то банку козьего молока. Сейчас он, конечно, около генерала и приедет сюда, лишь когда ему прикажут.

Может, сию минуту приедет, может, ближе к вечеру или когда совсем стемнеет. А то и завтра. Очень уж долго ждать. Завтра в это время все уже будет кончено. Здесь, в этих местах, наступит день, такой же спокойный, сухой и солнечный, как сегодняшний, но все будет уже позади. Похищение президента, переворот, люди станут читать манифесты и декреты, сочиненные Доктором, А я? Где буду я? Если все сойдет благополучно, стану вместе с Доктором работать, создавать новый аппарат власти. Конечно, уже не в кабинете Доктора. В каком-нибудь государственном учреждении, где полно народу, каждый громко зовет кого-то, что-то объявляют, толпятся репортеры и без конца звонит телефон.

Но сначала надо увезти президента. Это — первый шаг. Мы увидим вблизи его изумленное лицо. Он стоит, окруженный незнакомыми вооруженными людьми. Меня он вовсе не знает. Никогда не видел. Будет смотреть недоуменно на наши лица, на револьверы, приставленные к его груди. Говорить с ним будет генерал. Сопротивляться президент не сможет. Ему придется сдаться. Завтра в это время все, наверное, будет кончено. Если мы не встретим сопротивления. Если же встретим, начнется стрельба, кого-то убьют, стянут подкрепления, и нам придется удирать. И снова скрываться, спасаться от преследований. А сейчас остается только одно — ждать. Ждать, пока пройдет время и явится Испанец. Сегодня к вечеру или, может быть, ночью. Во всяком случае, еще не скоро. Может, придется ждать целый день. Здесь, одному, с Лоинасом. А если заговор раскрыт? Могли ведь схватить кого-либо из участников. И теперь ищут руководителей. Если так, некому за мной приехать, некому и известить меня. Испанец не может. Он скрывается вместе с генералом или схвачен вместе с генералом. Может, он как раз сию минуту говорит: «Кто бы мог подумать, что дело провалится?»

Лучше заняться чем-нибудь, быстрее время пройдет. Почитать бы. Что попало, лишь бы не так долго тянулось бесконечное время. Я принимаюсь рыскать в поисках книг.