Артуро Пьетри - Дождь: рассказы

• Название: Дождь: рассказы
• Автор: Артуро Пьетри
• Издательство: Известия
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1988

Книгу «Дождь» составляют рассказы разных лет известного венесуэльского прозаика Артуро Услара Пьетри. Разнообразные по тематике рассказы сборника воспроизводят национальную действительность (современную и историческую), пропущенную сквозь сознание персонажей, представляющих самые различные слои общества.

---

Артуро Услар Пьетри ДОЖДЬ Рассказы

В. Силюнас. Загадочная ясность Услара Пьетри

Услар Пьетри — один из крупнейших мастеров современной прозы. В его новеллах действительность предстает ослепительно резко — эта определенность беспокоит, вызывает тревогу: мы убеждаемся, что четко обрисованный мир заключает в себе нечто зловещее. Вместе с тем в подавляющем большинстве рассказов венесуэльский писатель исследует не только мир, но и сознание, его отражающее, причем это отражение не зеркально точное, а деформированное, причудливое, порой фантасмагорическое. Реальность обретает странный или угрожающий вид. Проникнуть в существо искусства Услара Пьетри можно, лишь открывая, что означает эта мучительная ясность и одновременно таинственность того, что он изображает.

Следя за судьбой героев, мы видим, сколь трудно для них познание бытия. Варавва не может постичь, что с ним происходит, за что его приговорили к казни и почему помиловали, за что распяли другого. «Варавва, — читаем мы в новелле, — казался каменной глыбой, едва тронутой рукой мастера». Но куда более грозной глыбой возвышается над ним история, и мысль разбивается об ее твердокаменность. Перед нами возникает мир, преломленный сквозь восприятие людей, зажатых в железные тиски обстоятельств, отчаянно рвущих путы и ставящих себя тем самым в положение преследуемых и, быть может, обреченных. Глаза беглеца, исполненные тоски и настороженности, фиксируют во враждебном окружении лишь нечто конкретное — это не созерцание пейзажа, не восхищение природой, а столкновение с ней. Опасность обостряет зрение, заставляет быть пристальным и зорким, но преследуемый, гонимый нередко видит не истинное положение вещей, а наваждения, миражи, галлюцинации (рассказ «Пляски под барабан»).

Грань между подлинным и мнимым стирается, сознание персонажей порою не в силах отличить фантомы от действительного. В «Чесночном поле» перед поденщиком является то ли во сне, то ли наяву образ той, кого он так исступленно жаждет; герою рассказа «Бычок на привязи» — заговорщику, которому грозит расправа, комната, где он прячется, напоминает камеру, кровать — операционный стол; он не знает, чего ждут кружащие в воздухе стервятники — то ли пока разделают бычка, то ли пока разделаются с человеком, неизвестно, в кого вонзится длинный узкий нож, который оттачивает Лоинас, маленький и коренастый, похожий на паука, стерегущего муху…

Автор ряда получивших признание романов — «Алые пики» (1938), «Путь в Эльдорадо» (1947), «Лабиринт фортуны» (1962), «Заупокойная месса» (1976, русский перевод — 1984), — Услар Пьетри и в новеллах обладает эпической мощью и объективностью. Но вместе с тем нас будоражит особый драматизм его малой прозы: все в ней происходит словно на лезвии бритвы — на стыке жизни и смерти, сошедшихся в беспощадной схватке.

Согласно Услару Пьетри, схватка эта упорна, жестока и вечна, она проявляется в самой разнообразной форме. Это схватка человека с природой, как в рассказе «Дождь», где политая потом земля трескается от засухи, гибнут с таким трудом взращенные посевы. Это схватка с различными болезнями — в «Олене» и «Синей мухе»… Но прежде всего это схватка с зараженным чудовищной социальной болезнью обществом.

Общество, изображаемое Усларом Пьетри, больно насилием. Это хронический наследственный недуг, длящийся столетия. Постоянно обращенная к нему опаленная жестокостью проза не могла бы появиться в более спокойной атмосфере — в ней отразились годы произвола, ни во что не ставящего жизнь и достоинство человека.

Истоки жестокости ом обнаруживает в древних ритуалах, а эпохе конкисты, когда завоеватели Америки жгли, насиловали и грабили, не ведая пощады (так, в рассказе «Прах» герой вспоминает, как шагал по трупам индейцев), и в гражданских войнах XIX века… Однако самое сильное воздействие оказали на художника непосредственные впечатления его юности. Родившись в 1906 году в Каракасе, Артуро Услар Пьетри рос, учился и стал публиковать свои первые статьи и рассказы в венесуэльской столице в годы правления Хуана Висенте Гомеса — безжалостного сатрапа, бросавшего в тюрьмы и казнившего каждого, подозреваемого в несогласии с режимом; пору эту запечатлел мужественный борец против диктатуры, выдающийся венесуэльский писатель Мигель Отеро Сильва в романе «Лихорадка» (1939). Черты Висенте Гомеса воплощены Усларом Пьетри в фигуре Апарисио Пелаеса в романе «Заупокойная месса». Герои рассказов писателя чаще всего не палачи, а жертвы, не гонители, а гонимые, гонимые страхом (трагикомическая новелла «Мул»), врагами («Королевский Кондор»), тоской по родному краю («Пляски под барабан»). Порою, ведомые неосознанной тревогой, персонажи Услара Пьетри сами устремляются навстречу гибели.

Подробно и бестрепетно вычерчивает автор эту дорогу к смерти. В новелле «Ночь в порту» рекрут бежит с корабельной службы, на которой его держат силой и могут засечь до смерти, и гибнет от бессмысленной животной ярости случайного собутыльника… Жестокость общества и жестокость человека, сходясь, образуют порочный круг.

Впрочем, едва ли не каждый значительный латиноамериканский писатель обращается к известному по слишком обильным примерам феномену, не случайно уже на многих языках обозначаемому испанским словом «виоленсия» — насилие. Но когда Жоржи Амаду или Габриэль Гарсиа Маркес изображают поднятую на дыбы, кровоточащую реальность, в широкой панораме воссозданной ими жизни варварская жестокость соседствует с веселой карнавальностью, пагубные заветы — с радостной жаждой обновления. В произведениях Услара Пьетри почти отсутствует животворная смеховая стихия. Исследуя ткань реальности вширь и вглубь, он ищет и находит одни лишь пораженные насилием клетки. Однако это вовсе не означает, что автор, раскрывая глубокий трагизм бытия, лишь бесстрастно констатирует замеченные им неизлечимые недуги.

Артуро Услар Пьетри, писатель большого мужества, не терпящий ни малейшей сентиментальности, сталкивает читателя с реальностью вплотную — без посредников и прикрас. Он изображает ее крайне сдержанно, но за этой сдержанностью угадывается не холодность, а боль и негодование. Подобно повествователю в рассказе «Симеон Каламарис», который проникается интересом, уважением и, наконец, дружеской любовью к незнакомому мертвому бродяге, воскрешает его судьбу и сживается с ней, писатель воскрешает судьбы тех, кому выпала самая тяжкая доля — неудачников, изгоев, жертв несправедливого общества, угрюмого и враждебного мира.

Герои Услара Пьетри упрямо бьются над тем, как заставить этот замкнутый мир открыть свои тайны. Нередко они полагаются на насилие — но признание, вырванное под пыткой, истине служить не может; один из самых мучительных рассказов — «Враг» — говорит о бессмысленности языка осатанелой вражды и о том, что людям необходим язык сострадания и товарищества. Если бы сострадание сержанта к пленнику взяло верх над мстительной ожесточенностью, могла бы начаться другая жизнь…

В прозе Артуро Услара Пьетри мы не найдем деклараций и призывов к борьбе за эту другую жизнь. Однако мы вряд ли ошибемся, если скажем, что путь к иному бытию этот старейший венесуэльский писатель видит в преодолении векового бремени насилия и жестокости, в милосердии людей друг к другу.

В. Силюнас

Варавва

Род его происходил из Бетхабара, из окрестностей города Гадеры. Черная его борода струилась дождем от самых глаз, невинных, как у зверя, и среди многих имен человеческих его имя было Варавва. Он верил священным книгам, был добр и почтителен, соблюдал субботу и знал, что Иегова грозен, сторук, руки его стоперсты и в каждом персте таится возмездие.

Был полдень. Ветер лениво бродил по двору, вливался сквозь решетку в камеру. Тяжко висело в воздухе зловоние.

Теснились в камере люди — воры, блудницы, бродяги, много их было; тут же бродили собаки с гноящимися глазами, и солдат-стражник с мечом и дротом шагал из угла в угол так быстро, будто спешил отшагать как можно больше. На одном из поворотов солдат взглянул на него; сквозь пряди бороды просвечивала кожа, бледная, как вода, текущая по камням. Солдат спросил. Он ответил:

— Меня? Варавва…

— Варавва?.. А! Да. Убийца. Тебя казнят. Знаешь?

— Да. Знаю, — отвечал он равнодушно, лишь бы сказать что-нибудь, и снова умолк, рассеянно разглядывая длинные свои грязные ногти. Стражник вновь зашагал. Когда проходил опять мимо, Варавва спросил: — Слушай. Ты сказал — меня казнят? Да?

— Да. Распнут. Уже решили.

Солдат шагал туда и обратно как маятник, Варавва опять тупо уставился на свои руки.

Время шло; он снова окликнул стража:

— Слушай. Ты, может, знаешь, кого я убил?

— Знаю. Сына Яхели. Зарезал.