Джеймс Голдгейер - Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны»

• Название: Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны»
• Автор: Джеймс Голдгейер
• Издательство: Международные отношения
• Жанр: Политика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-7133-1350-0

Как формировалась внешняя политика США по отношению к России в 90-е годы XX века? В чем видела свои интересы в разваливающемся Советском Союзе правящая американская элита и правильно ли оценивала ситуацию? Какие были совершены ошибки и почему? На эти вопросы на основании широкого спектра источников, бесед с известными политическими деятелями, личных наблюдений пытаются найти ответ авторы нашумевшей в США книги.

---

На этой ранней стадии у представителей Министерства финансов и СНБ были различные приоритеты, а Госдепартамент, несмотря на высокий статус Тэлботта, не играл особой роли в этой сфере в силу того, что тот (по его собственному признанию) не имел опыта в вопросах экономики. В период своего пребывания в должности он фокусировался на таких традиционных стратегических проблемах, как американо-российские отношения, которые стали темой многих книг, написанных им в более ранний период его карьеры. Многие бывшие деятели администрации Клинтона отмечают, что Тэлботт не занимался техническими аспектами приватизации, стабилизации или социальных реформ. Брайан Этвуд вспоминает: «Эти вопросы нагоняли на него скуку. Он — блестящий аналитик, репортер и писатель. Я видел [его] некоторые личные заметки после возвращения из поездок, там все было очень четко. Но в экономике он был слаб. Госсекретарь Уоррен Кристофер и представитель США при ООН Мадлен Олбрайт также отмечали, что Тэлботт не уделял внимания экономике»{332}.[68]

Была ли разработка программ помощи технической проблемой, которой должны были заниматься специалисты, а не высокопоставленные деятели политического направления? Вспомним, что последняя грандиозная программа помощи Европе была названа не по имени заместителя или помощника госсекретаря. Все помнят ее как «план Маршалла» в честь госсекретаря, который огласил ее и наблюдал за ее реализацией. Оглядываясь назад, бывший исполняющий обязанности российского премьер-министра Егор Гайдар отмечает, что отсутствие на этом поле крупной политической фигуры имело отрицательные последствия: «Я не думаю, что лидеры основных западных держав не понимали масштаба стоящей перед ними задачи. Проблема, на мой взгляд, заключалась в том, что не было лидера, способного выполнить ту организующую и координирующую роль, которую сыграли в послевоенном восстановлении Европы Гарри Трумэн и Джордж Маршалл»{333}.

И вот вместо плана Кристофера или плана Клинтона Россия получила план Саммерса-Липтона. В первые годы именно Саммерс и Липтон предложили администрации Клинтона основные принципы организации помощи России. Это им удалось главным образом потому, что у них были теоретически обоснованный план реформ и четкое представление об инструментарии, необходимом для его воплощения в жизнь. У тех же, кого интересовала демократизация, не было ни вразумительного плана, ни инструментов. Эти два новых чиновника Министерства финансов считали, что осуществление экономических реформ создаст лучшие условия для реформ в политической сфере. Вспоминает Липтон: «Мы считали, что Америка должна была четко обозначить свою поддержку реформ в России.

Мы исходили из того, что американская поддержка реформ в глазах Ельцина, в глазах элиты и общественности в целом поможет тем, кто хотел провести эти реформы»{334}. Если Россия не сможет стабилизировать свою экономику, то у демократии не будет никаких шансов. Саммерс и Липтон разработали комплексный план достижения стабилизации, которая, в свою очередь, должна была создать благоприятный контекст для других реформ на микроэкономическом уровне и для политических перемен.

И хотя многие в администрации просто не понимали технических деталей стабилизации или помощи в сфере приватизации, сама по себе общая идея приоритета экономических реформ, за которыми должны были последовать другие реформы, пользовалась широкой поддержкой. Эта стратегия формировалась под влиянием академических теорий. Четыре десятилетия назад весьма уважаемый ученый Сеймур Мартин Липсет писал: «Чем богаче нация, тем больше шансов на ее демократическое устройство»{335}. Многие в администрации принимали эту гипотезу как факт, ссылаясь на то, что модель экономического развития Южной Кореи и Тайваня явилась мощным стимулом к демократизации, и Россия должна пойти аналогичным путем[69]. Даже китайская модель отсрочки демократических реформ и форсирования реформ экономических многим представлялась более предпочтительной переходной моделью по сравнению с той неразберихой, которую создал Михаил Горбачев, начав те и другие реформы одновременно.

Слабое развитие российского гражданского общества было дополнительным аргументом в пользу такой последовательности. С этой точки зрения России необходимо было сначала создать средний класс и только потом переходить к демократии[70]. В тот период, как утверждали некоторые, в России не было четко определившихся групп, выступавших за капитализм. У избирателей должен был появиться интерес, определяемый в контексте новой капиталистической системы, прежде чем они смогут осмысленно голосовать. По иронии судьбы этот анализ перекликался с марксистской теорией: россияне должны были обрести классовое сознание, прежде чем они начнут действовать политически{336}.[71]

Еще один аргумент в пользу последовательного осуществления реформ с приоритетом в области оказания экономической помощи был опять-таки связан с опасностями, которые таило в себе одновременное проведение политических и экономических реформ. Многие экономисты считали, что большая часть общества будет переживать экономические трудности, связанные с издержками переходного экономического периода. Однако если это большинство, как и полагается в демократическом обществе, будет контролировать правительство, то оно будет испытывать искушение отстранить реформаторов от власти, прежде чем реформы приведут к экономическому росту{337}.

Таким образом, сторонники этого подхода считали, что в переходный период реформаторы должны быть защищены от популистского давления. Некоторые даже выступали за временную диктатуру, пока не закончится процесс экономических преобразований.

Американские сторонники отсрочки политических реформ в интересах экономики выдвигали еще один вполне убедительный аргумент, ссылаясь на то, что их партнеры в России придерживались такого же мнения. Российские реформаторы тоже считали, что реформы должны проводиться последовательно, с приоритетом в области экономики{338}. После провала августовского путча 1991 года и последовавшего в декабре того же года роспуска СССР в российском правительстве сложилось единое мнение, что Ельцин имел всенародный мандат на проведение радикальной экономической реформы. В октябре 1991 года Ельцин заявил на Съезде народных депутатов: «Мы боролись за политическую свободу, а теперь должны дать свободу экономическую»{339}. Российские реформаторы также поддержали этот новый акцент на экономику. Так, Владимир May, в то время советник Гайдара, вспоминает: «В тот момент [конец 1991 года] — осознанно или нет — было принято важное решение, и реформа политической системы остановлена. Если в 1988-1989 годах политические реформы были главным приоритетом Горбачева и его сподвижников, то Ельцин решил заморозить ситуацию, сохранить статус-кво в отношении организации государственной власти»{340}.[72] Даже те, кто позже критиковал темпы и масштабы экономической реформы Ельцина, были согласны с его последовательной стратегией. Такие организации как «Демократическая Россия», которые ранее выступали за политические реформы, теперь признали приоритет экономических реформ{341}. Неудивительно, что их сторонники в США также высказались в поддержку такого подхода.

И наконец, российские экономические реформаторы считали, что время их ограничено до той поры, пока вера в Ельцина и поддержка его реформ не пойдут на убыль{342}. Кстати, к концу 1992 года Гайдар уже был отстранен от власти. Движимые представлением о лимите времени, реформаторы хотели провести экономические преобразования в максимально сжатые сроки и сделать их необратимыми, пока они остаются у власти[73]. Все, что отвлекало от целеустремленной работы по закреплению рыночных реформ, считалось второстепенным. Их американские партнеры, особенно в Министерстве финансов, разделяли эту точку зрения. Даже когда приверженность Ельцина демократии оказалась под вопросом — во время обстрела парламента в октябре 1993 года и особенно после начала военной акции в Чечне в декабре 1994 года, — сторонники экономических реформ в американской администрации продолжали настойчиво доказывать необходимость поддержки Ельцина и его правительства, поскольку оставалось все меньше времени до наступления того момента, когда российское общество отвергнет программу реформ{343}.

Эти система приоритетов отражалась в бюджетах. В начале 90-х годов и на протяжении всего десятилетия главную роль в этом играл Международный валютный фонд, который был сфокусирован исключительно на экономической реформе[74]. Двусторонняя американская экономическая помощь, осуществлявшаяся под контролем правительства США вне связи с многосторонними финансовыми институтами, тоже отражала этот «приоритет экономики». В первые годы львиная доля западной помощи России вообще шла на обеспечение экономических, а не политических реформ. Суммарный бюджет Управления международного развития за 1995 год отражает этот приоритет экономических реформ по сравнению с политическими[75]. В таблице 5.2 эти программы перечислены в порядке размера бюджетов.