Юрий Пересунько - Военные приключения. Выпуск 5

• Название: Военные приключения. Выпуск 5
• Автор: Юрий Пересунько
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1991
• ISBN: 5-203-01292-Х

В пятый сборник вошли остросюжетные повести, рассказы и публицистика известных писателей и молодых авторов — членов Военно-патриотического литературного объединения «Отечество» — о расследовании убийства при лесном пожаре, о войне в Афганистане и с фашистской Германией, о Куликовской битве и проблемах в современной армии.

Книга рассчитана на массового читателя.

---

Верещагин, слушая ответы Рекунова, теперь уже с откровенным любопытством рассматривал его. Это был классический случай «делового» человека. Постоянная страсть наживы двигала всеми его поступками, и ему было абсолютно все равно, на чем «делать деньги». Принципов или каких-либо угрызений совести здесь не было и быть не могло. Он хорошо знал этот тип людей, а также знал и то, что в сущности своей они неисправимы. Просто с годами становятся опытней, более ловко маскируют свои делишки, но чтобы исправиться…

— Ну хватит, Рекунов, — остановил он развесистую речь мужика. — Ответьте-ка мне вот на что: Волкова давно знаете?

— Это какого такого еще Волкова? — насторожился Рекунов. — Никакого я Волкова не знаю, — чуть погодя ответил он.

— Ну что ж, так и запишем. А Степана Колесниченко?

— Да что вы мне то одно шьете, то другое? — со злобой вскинулся Рекунов. — Не знаю я никого!

— Вот как? — удивился Верещагин. — А Колесниченко в своих показаниях говорит обратное. Будто вы в одной колонии срок отбывали и, как у вас говорят, корешили. Да-да, не удивляйтесь. Вы, Колесниченко и Волков. А также он дал показания о том, что Волков еще в колонии сколотил из вас «артель», пообещав обеспечить необходимым.

— С-сучонок, — выдохнул Рекунов и плотно сжал кулаки. Потом поднял глаза на следователя, сказал с откровенной неприязнью: — То, что было, — быльем поросло. Мало ли что эта гнида надумает. А если вы Волчару имели в виду, то так бы и спрашивали. А то… Волков какой-то. Я уж позабыл, как и фамилия-то его. Он же раньше освободился. Да и не видел я его еще ни разу. Так что, гражданин начальник, клейте это ваше браконьерство еще кому-нибудь. А с меня и моего хватит, — прохрипел он.

— Ну что ж, — пожал плечами Верещагин. — Я почему-то думал, что вы умнее. А за незаконное хранение огнестрельного оружия вам так и так под суд идти. Так что эти ваши увертки насчет чужой землянки и рыболовных сетей ровным счетом ничего не дадут. Просто чистосердечное признание и помощь следствию могут быть учтены на суде. Что же касается Волкова, то он арестован и завтра будет здесь, Я могу уверить, что Волчара, как вы его именуете, вас не пощадит. И от карабина откажется. И тогда уж придется нести полную ответственность и за себя, и за него.

Когда Рекунова увели, Верещагин вложил протокол допроса в папку, запер сейф и, потянувшись, вышел из кабинета.

На улице было по-деревенски тихо. В теплой пыли, под забором, лениво дремала ушастая дворняга. Она чуть приподняла морду, хотела было тявкнуть для порядка, но, видимо, сочла это излишним и опять сонно прикрыла глаза. В упоительной истоме бабьего лета набирались тепла пронырливые воробьи.

Осунувшийся, постаревший едва ли не на десять лет, Колесниченко мерил шагами камеру предварительного заключения и пытался сообразить, что же такое произошло с ним. А главное — убит Артем! Кем? За что? Еще не полностью оправившись от месячной пьянки и оттого путающийся в собственных рассуждениях, он пытался связать концы с концами.

— Господи! — Он обхватил голову руками, присел на топчан. И его, Степана, подозревают в том, что он убил Артема! Именно так вот и сказал следователь, который только что допрашивал его в кабинете Грибова. Он ему и показания Волчары зачитал, где тот говорил, будто он, Степан, грозился «пришить своего шурина за то, что тот по рукояти самодельного ножа узнал хозяина землянки». И про пистолет сказал, что это ему Степан подсунул, когда Волчара на полу валялся. Мол, тень на плетень хотел навести. А именно из этого самого пистолета Артемку-то того… А потом, мол, он, Степан, в город свалил, чтобы, значит, временно скрыться, а потом безвинного Волчару под вышку подвести.

— Господи-и-и… — едва не завыл Степан, раскачиваясь на топчане. — За что ж ты меня так? — Спазмы сдавили горло, он скривился и, уже не стыдясь самого себя, заплакал. Громко, в голос. — Сука! Сука я проклятая! Водки… Водки мало было… На вот, захлебнись, когда к стенке поставят. Ох, ма-ма-а-а…

Вдруг он оторвал руки от лица, выпрямился, судорожно глотнул воздуха, и его бессвязное бормотанье заполнило тесное пространство камеры:

— Выходит, это он меня под вышку? А сам — чистенький? И следователь… поверил. Ведь ладно как все получается. Чтобы срок из-за рыбы не тянуть, Артемку-то и того… А как же я мог его, если…

Словно напружиненный, Степан вскочил с нар, растер виски. Что-то очень важное ускользало от сознания, но он не мог собраться, поймать эту мысль.

— Так, — опять забормотал он. — Артемка сказал, чтобы я шел в милицию, и тут же поехал к себе. Ну да, он еще сказал, что вечером с журналистом каким-то встретиться должен. В гостинице. Так… Волчаре я об этом рассказал, когда тот был на складе. Так… Потом он пришел ко мне, сунул деньги, билет и сказал, чтобы я срочно сваливал. Ну да, билет тот был на вечерний поезд. Так… Я выпил еще стакан, бросил в чемодан вещи и поехал на вокзал. Так… До поезда оставалось часа два. Так… Нюрка из винного продала два пузыря, и я один выпил там же. У нее. Вместе с Васяней, грузчиком. Так… Что же потом?

Лихорадочно закусив губу, он опять сел на нары.

— Что ж потом? Ну да, выпили с Васяней. А потом? Проснулся, голова еще болела. Вошел мент, сказал, что я в городском вытрезвителе. Ну да. Мол, с поезда сняли. Пьяного. И прямо туда. Ага. Отдали вещи, деньги, записали фамилию… Та-ак, штраф уплатил тут же и поехал к Люське…

Нужно было вспомнить что-то важное. Но что?

— Так. В вытрезвителе записали, штраф уплатил. Погрозились на работу сообщить. Так, в Кедровом сел в поезд, когда еще солнышко было. Ну да, Васяня еще мороженое на закусь купил. Так. А потом — вытрезвитель. А следователь говорит, что Артемку впотьмах застрелили. А я, значит, уже в поезде том ехал… И вытрезвитель… С фамилией…

Степан почувствовал, как трудно стало дышать. Он еще какую-то минуту сидел неподвижно, потом вдруг вскочил, бросился к обитой железом двери, изо всех сил замолотил по ней кулаками.

— Открой! Слышь? Открой! Мне следователя… Следователя надо! Откро-ой!.. — рвался из камеры его крик.

«Правда все это, гражданин следователь. Бог видит, правда. А не верите — скажите, чтоб в вытрезвителе том списки проверили. Недалеко от вокзала он. Пусть проверят. Позвоните. Ведь должна же там запись остаться, — торопясь и оттого глотая окончания слов, говорил Колесниченко. — Богом вас прошу — проверьте. Ведь не убивал, не убивал я Артемку-то!» — выкрикнул он, и по тем всхлипам, что неслись с магнитофонной ленты, понятно было, что Степан заплакал.

Верещагин выключил магнитофон, неловко откашлялся, словно стыдясь чужих слез, посмотрел на Грибова.

— Ну, что скажешь, Василий Петрович?

Майор по привычке почесал в затылке, наконец пробасил:

— Да, в общем-то, я и не сомневался, что этот забулдыга не мог совершить такое. Слабак он, понимаешь. Огромный мужик, а совершенно безвольный. Да и на водчонку слаб. Вот этим-то Волков и воспользовался. Ах, гад, как все четко продумал, — крутанул он головой. — Только одно мне непонятно: зачем ему надо было убивать Шелихова?

— Как — зачем? — удивился Верещагин. — Разоблачения боялся.

— Не-ет, — ие согласился Грибов. — Если бы даже Артем сообщил о своем шурине в милицию и Степан во всем признался, то есть назвал Волкова как скупщика, тот бы просто послал всех нас в известном направлении. Улик-то против него никаких. Так-то вот. А тут убийство…

— Да, но ведь Колесниченко знал и о существовании Рекунова.

— Опять не то, — отмахнулся Грибов. — Рекунов освободился позже Степана, и когда они встретились в поселке, тот даже не заикнулся о том, что будет батрачить на Волкова.

Какое-то время молчали, наконец Грибов сказал:

— Я бы мог понять еще это убийство тем же Степаном. Все-таки стрессовое состояние, мужик мечется из угла в угол…

— М-да, — согласился Верещагин. — Однако убийца человеком был трезвым. И расчетливым. Который прекрасно знал, зачем он это делает.

— Вот-вот. Зачем? — повторил Грибов. — Я уж по своим каналам проверил: не за что вроде бы Волкову иметь такой зуб на Артема. Понимаешь, нигде, даже мало-мальски, не пересекались их пути. Вот она в чем, хреновина-то…

За открытым окном резвились шальные от августовского тепла воробьи, косые солнечные лучи легли на крашеный деревянный пол. И Верещагин вдруг с щемящей душу тоской подумал, что еще несколько таких вот хмельных от прощального лета дней и тайгу затянут низкие брюхатые тучи, резко похолодает, и на неделю, а то и на две зарядит мерзкий осенний дождь. Он вздохнул, повернулся к Грибову.

— Послушай, Василий Петрович, а тебе не кажется, что мы старательно забываем о тех неизвестных «пальчиках», вероятно случайно не стертых, которые были обнаружены на «вальтере». И я скажу почему: не вписываются они в нашу с тобой версию касательно того же Волкова или Колесниченко. А может, именно в них разгадка?