Алексей Евсеев - Кукук

• Название: Кукук
• Автор: Алексей Евсеев
• Жанр: Современная проза

Этот текст является чисто биографическим и в нём отсутствуют какие-либо вымыслы. Возможны ошибки, неверное восприятие реальности, слежавшиеся воспоминания, невероятные совпадения, но ни в коем случае — фантазия.

Прожив эмигрантом в Германии 11 лет, в 2007 году я решил было вернуться в родной город. В Петербург. Вернувшись, начал писать письма русскоязычным друзьям в Германии, стал рассказывать обо всём том, что им могло быть интересным. Я писал сперва один текст на всех, затем сохранял его под именем адресата, прочитывал, держа друга-подругу в голове, и мысленно обращаясь к нему, вносил корректуры в зависимости от затронутых в нем тем. Очень быстро мне это дело наскучило, и я стал лениво отсылать всем одно и тоже по электронной почте на несколько адресов единовременно. Оттого — что теперь я писал, не имея перед собой конкретного лица, — письма мои сами собой обратились в повествовательную форму. Набралась у меня, таким образом, чёртова дюжина этих полурассказиков.

Этими текстами я продолжительное время разговаривал с самим собой. Забалтывал себя ими от депрессии. И они мне, признаюсь, помогали.

---

Я: С одной стороны — да — здесь я могу регулярно видеться с детьми, с другой стороны — мне не очень-то хочется жить в Ганновере. Мне этот город тесен. Я бы хотел в Берлин. Там — жизнь.

Катрин: Я тоже не против Берлина. Это было бы даже хорошо — сменить обстановку. Но я пока не знаю, как там может сложиться с работой. Да и в Берлине я к тому же никого не знаю.

Врач: Ну что, упали некоторые камни со стола?

Катрин: Да, конечно! Я не считала, сколько их было, но главный камень — это, конечно же, то, что Алексей готов снять себе квартиру.

Вечером мы опять занимались любовью на моей кровати, затем, обнявшись, лежали, засыпая. Пришла сестра и в очередной раз прогнала Катрин. Я включил свой компьютер и дописал свою историю до ужасно сложного, но счастливого конца.

Все последующие беседы с психиатром касались лишь моей безработицы. Он предложил мне поработать график-дизайнером в газете, выпускаемой в клинике, чьими авторами являются исключительно пациенты. Меня отправят к социальному работнику, ответственному за проект, тот скажет, что у него совсем нет времени на оформление, всё время уходит на подбор и редактирование материала, ему нужен помощник, я мог бы работать с ним и после того, как покину больницу. Я покажу ему своё графическое портфолио. Чувак ознакомится с ним и огорчится.

— А… ну, вы же профессионал. Вы слишком хороши для этой работы. У нас тут всё делается на элементарном уровне, без изысков. Вам будет неинтересно. Прошу прощения за беспокойство…

Эта сценка убедит моего врача в моей профессиональной гениальности. Все последующие разговоры с ним будут либо смешить меня, либо выводить из себя. Врач будет просить меня попробовать работать чуть хуже, чем я могу. Не давать тем самым повода у работодателя чувствовать себя слабее, нежели его подчинённый. Ну и т. д. и т. п. до бесконечности, всё в этом духе.

Рядом с 9-м отделением отчего-то часто паркуются местные такси. У всех у них в номере присутствуют одни и те же цифры, лишь буквы разнятся. И цифры те: 2222.

Нет никакого самолёта, кружащего над кукушкиным гнездом. Есть аэропорт неподалёку, так там этих самолётов аж 15 штук, 15 близнецов-братьев… Они осуществляют товарные перевозки. Всё это время над клиникой летала целая эскадрилья — туда-сюда. Оттого-то и казалось, что самолёт постоянно находится в пределах Вуншдорфа. Лишь раз я видел два самолёта одновременно. Вся моя история с ними оказалась обманом зрения и слуха.

Эпилог

Начну бодренько. Я сижу на заднем сиденье шестисотого мерседеса. Навороченный ваген, словно та койка из реаниматорской, вместо резины — кожа. Место действия — набережная Канн. Водитель Сако показывает Акраму, сидящему рядом с ним, на яхты в бухте и рассказывает по-арабски об их хозяевах. Сако — камердинер бежавшего из Сирии бывшего вице-президента. Абдель Халим Хаддам уже второй год живёт в Европе, преимущественно в Париже, где у него дом на Елисейских полях. Лето 2008-го он проводит со своей семьёй на съемной вилле в Каннах. Ему уже за семьдесят. Он очень богат, говорят что миллиардер, но его более интересует власть, которую он утерял. Мы с Акрамом прилетели к нему из Брюсселя, чтобы снять обращение абу Джамаля к сирийскому народу. Телевизионный канал, на котором я третий день как начал работать, Акрам — вторую неделю, принадлежит этому беглому политику. Его сын — Джихад, толстый добряк с постоянной сигарой в руке и обязательным вечерним бокалом виски под рукой, наш администратор. Отец Джихада хочет вернуть себе власть, свергнув Башара Асада, нынешнего президента. Для этого было решено создать не только партию в изгнании, но и рупор её пропаганды. Канал назвали «Новая Сирия», затем переименовали в «Занубию» — именем какой-то царицы.

Прилетели мы в Ниццу. Оттуда нас забрал Сако и огромный бодигард. Они повезли нас и нашу съёмочную технику на виллу к шефу. Мы крутили по извилистой дороге, ведущей высоко на гору на пугающей скорости. Т. к. у меня нет водительских прав, и я понятия не имею, что такое быть за рулём, то часто испытываю изумления от мастерства водителей. Сако тем временем по рации договаривался с охраной (говорил по-французски) — сперва о том, что объект, т. е. мы все, находится в пути, потом, что мы уже на подходе, вот мы уже подъезжаем. Нас встречают ещё двое охранников с рациями.

Со съёмкой мы управились за час и вышли на улицу в ожидании дальнейших указаний. Акрам был заметно возбуждён. Хаддам для него это не пустой звук, как для меня — малюсенький старикашка, а влиятельный политик в годы его детства и юношества в Сирии. Ответственность за эту съёмку была огромной. Этой видеозаписи суждено было быть уже третьей по счёту из тех, что продуцировал наш канал. Прочие забраковали из-за лажи в записи звука в первом случае и пересвеченности изображения во втором. Тех спецов уже уволили.

Рядом с гаражом моё внимание привлёк старый советский мотоцикл цвета хаки с крупной красной звездой на бензобаке. На фоне всей этой южной роскоши он казался неуместным, как множественные изображения Че Гевары на футболках, сумках и пр. в магазинчиках сувениров на Grand Place в Брюсселе. Эдакие символы победы капитала над идеализмом.

Вышел Сако, сказал, что может отвезти нас обратно в аэропорт. До отлёта оставалось ещё 5 часов, нужно было где-то скоротать время. Сако удивил тем, что сперва свозил нас в центр Канн — показал городок, прокатившись по улочкам, накормил в ресторанчике, а потом спросил: хотим ли мы быстро доехать до Ниццы по автобану или же размеренно проехаться по побережью. Мы, конечно же, согласились на это более чем часовое путешествие. Акрам болтал с Сако, я, ни черта не понимая из их разговора, глядел на море (запах его был едва уловим), на песочный пляж, людей, яхты, машины неведомых мне марок с арабской вязью вместо номеров… и думал-думал о своём.

Доехав до Ниццы и оставив свой груз в аэропорту, мы с Акрамом отправились ругаться друг с другом на берег моря. Причиной тому был наш извечный спор о том, как быть и что делать. Я упрекал Акрама за то, что он так много бредит планами на будущее, регулярно говорит о том, что надо бы сделать то да это, но ничего из задуманного не осуществляет. И так — годами. Только что в машине сообщил мне, узнав от Сако, что сын Хаддама владеет киностудией где-то в одной из арабских стран, мы, мол, сможем теперь пробиться в кинобизнес. Акрам хочет снимать свои собственные фильмы, хочет, но не сел ни разу за написание сценария или же за поиск такового у людей, способных его написать, не истязает себя экспериментами с камерой, будучи оператором… Ничего не делает, лишь мечтает. Я уже устал слушать каждый раз обо всех его задумках, что никак не могут осуществиться… За два года не сделана вэб-страничка, которую он затеял. Я говорю, что на себе-то я уже крест поставил, депрессия убила всякую креативность, мысли и способности угасли, желание делать что-либо отпало напрочь, но он-то ведь живчик… Хватит болтать, Акрам! Начинай что-то делать! Смотри, ты мечтал иметь камеру под рукой, с окончания телевизионной школы выбираешь в каталогах ту, что хотел бы купить, откладываешь, т. к. приходят новости о создании новой, более усовершенствованной модели, нужно подождать её выхода, история повторяется бесконечно… Теперь у тебя есть камера нашего канала под рукой. Отчего ты тогда сидишь в студии часто без дела и не идёшь на улицу искать мотивы, истории, сюжеты, тебе нужна тренировка, ты ещё далеко не профи-оператор. Акрам начинает бессмысленно оправдываться и обижается, переводит разговор на моё «говно», затем ему приходит идея снять короткое кинишко на свой мобильник, прямо здесь на берегу средиземного моря: вот камни, вот мутная вода Ниццы, небо, самолёты. Давай! Давай я буду высекать имя Нины (его подружки) на этом булыжнике. На ходу придумываем элементарный сюжет и планы. Я включаю видео-запись. Через пять секунд аккумулятор мобильника сообщает, что он разрядился…

Ещё мы пробежались по теме «тщеславие как движущая сила». И я и Акрам начисто лишены этой штуковины, и помноженное его отсутствие на недостаток творческих способностей, достаточных для достойного места среди людей искусства, дало печальный результат. Разочарование в себе самом пришло ко мне уже много лет назад, примерно за год до развода, к Акраму лишь теперь. Ужас от своей бездарности выглядит со стороны леностью, но таковой не является — оба работаем на износ, если что-то в работе клеится, но таковые моменты редки, они лишь удачные стечения обстоятельств, не более того.

Есть у нас и существенное расхождение в мировоззрении. Мне свойственно сравнивать свой труд с трудом людей, превосходящих меня в творчестве, Акраму — с теми, кто хуже. Я в результате — сильно проигрываю профессионалам, чувствую себя, таким образом, ущербным, Акраму сия установка даёт мотивацию не унывать. Я легко отношусь к любой критике, Акрама она выводит из себя — делает неадекватным. Соответственно, на студии в Брюсселе у меня были отличные отношения со всеми коллегами, он умудрился со всеми пересобачиться.