Алексей Дуров - Прямые пути

• Название: Прямые пути
• Автор: Алексей Дуров
• Жанр: Фэнтези

Во время переселения Людей Побережья, которых Воля императора сорвала с Родных мест, воин Рес встречает девушку. Ну и что, спросите вы, мало ли парней и девушек встречаются каждый день? Да, всё верно, вот только вместо еды или ценностей, которые обычно тащат в мешках беженцы, она несёт старинные свитки. А на неё левой груди есть татуировка, пусть она очень маленькая и размытая, но на неё изображён Дракон. Древний враг людей…

---

— Не врет.

Панх быстро обернулся и увидел, как из кустов выходят двое побережников с луками. Да уж, коварство.

— Пойдем в стан, — немедленно предложил Синт. — Ты, я вижу, ранен.

Мелькнула мысль отказаться — Панх побаивался людей побережья. Они едят много рыбы, потому умные, перехитрить их почти невозможно, а уж когда сами начнут хитрить, или, не допусти небо, подличать, то не спасешься никак. Впрочем, берегут свое коварство, как змеи яд. Умные же.

По дороге Синт рассказал, что побережники — беженцы. Как-то прознали, что Император решил переселить весь их народ на Песчаный полуостров, и предпочли удрать. Умные, а против Императора идут, спастись надеются.

В стане собралось десятка три побережников — сидели вокруг костров, негромко переговаривались. Даже дети играли тихо.

Седой, но крепкий старик заговорил с Синтом на своем языке, который Панх можно считать, что не знал — так, слышал на нем несколько хороших песен, запомнил, просил перевести. Однако сейчас разобрал ответ Синта: «Такой же беглец, как и мы». Стало быть, беглецы. Куда бегут-то из самой середины Империи? Следовало расспросить, но побережники первым делом занялись раной. Шиск, женщина непонятного возраста — лицо и даже шея молодые, а руки и глаза старые, — приказала Палху снимать штаны. Казалось бы, не впервой раздеваться перед женщиной, а тут вдруг застыдился, только штанину задрал. Шиск хмыкнула и разрезала повязки.

Когда Панх увидел, что в ране копошатся черви, то понял: это конец. А побережница довольно кивнула:

— Повезло тебе. Черви гниль из раны выедают, потому гниль в кровь не пошла, и лихорадки не было. Так бы помер давно.

Потом она протерла запястья Панха крепким белым вином — «Чтобы гниль в кровь не занести», — воткнула в них по иголке, объяснила, что это, чтобы боли не чувствовал. И действительно, когда вытаскивала наконечник, было почти не больно. Вытащив, вручила:

— Будешь перед девками хвастать.

А в рану залила пахучий бальзам и наложила чистую повязку. Не забыла и пошептать — Панх узнал целительское заклинание. Удивился:

— Неужели действует?

— Даже на тех, кто не верит. В последнее время.

Еще и накормили — дали половинку лепешки и пустую миску, а из котла с похлебкой сам набирай, сколько хочешь. Панх из предгорников, по обычаям его народа, если пускают к котлу, значит, принимают в семью или ватагу. Но, видимо, побережники не знают этого обычая — чего бы им принимать чужака, к тому же хромого, который будет задерживать беженцев? Не возьмут с собой, смысла нет. Панх выяснил, что места здесь и вправду дикие, ближайшее селение — Камышовый Затон. Обдумывал, как бы выпросить у беженцев одеяло, флягу, котелок. Может быть, удастся осла купить. Серебра маловато, придется потратить зашитый в поясе сапфир. Настоящая цена у него, конечно, такая, что стадо ослов купить можно, но вдруг получится выпросить разницу золотом или серебром?

Однако с утра никто и разговаривать не стал — освободили от поклажи осла, чтобы Панх на нем ехал. Среди беженцев верхом передвигались только беременные женщины, остальные пешком шли.

— Зачем я вам нужен? — удивился Панх.

— Но ты же пропадешь в лесу, а к людям тебе нельзя, — удивились в ответ побережники. — А у нас нет причин, чтобы желать тебе зла.

Панх не стал спорить.

Он оказался не единственным иноплеменником в обозе — жена одного из побережников была из народа дельты. Все время сдерживалась, чтобы не плакать, и тихо причитала на родном языке, какой же хороший у них был дом в Звонких Перекатах. Муж ее успокаивал: дом и дом, чего о нем жалеть? Не развалился же, стоит, как и стоял. Обещал новый построить, еще лучше, но женщина не унималась, вздыхала, что ее семья жила в этом доме несколько поколений.

— А-а, — протянул ближайший побережник, который до сих пор поглядывал на дельтовичку с непониманием, — так дом был семейной ценностью? Семейные ценности должны быть такие, чтобы можно было унести их с собой. У нашей семьи стеклянная посуда была, старинная, большое зеркало. Пришлось оставить — тяжелое все.

Дельтовичка завздыхала еще горестнее. И шедшая впереди молодая побережница холодно посоветовала:

— Оставайся в империи в своем доме. Ты же не из наших, тебя не переселяют.

— Но у меня муж! — возмутилась дельтовичка.

— Найдешь нового. А этого мне оставь — он хороший, умеет строить дома.

Дельтовичка испуганно прижалась к мужу. Неужели побережники не понимают, насколько для людей дельты важны супруги? Скорее всего, наоборот понимают, нарочно дразнят, чтобы больше не причитала. Да и муж ее пробормотал что-то недовольное на своем языке — видимо, защищал жену.

Другие разговоры тоже велись на языке побережников, да еще тихо, Панх мало что понимал. И все же нашел, чему удивиться: беженцы выглядели затравленными и напуганными, но не обездоленными. Боялись имперских стражников, стремились выбраться, но не жалели о брошенном имуществе. Конечно, с их умом немного трудолюбия, и скоро новых домов настроят, однако все равно слишком легко отнеслись к потерям. Ведь не одно поколение прожили на Тихой, многие из них были огородниками, от дальних предков землю получили в наследство. Не выдержав, Панх спросил у предводителя беглецов Шкелса: как же так, все потеряли, а не жалеют. Тот лишь пожал плечами:

— Иногда приходится бросать поклажу.

Даже не умно — мудро. Аж сам Панх перестал жалеть о прошлом благополучии. Ведь повезло ему, что сумел удрать, что беженцев встретил, с червями в ране опять-таки. Могло и гораздо хуже обернутся. Гнил бы уже в имперских рудниках или вообще погиб.

Кроме того, обнаружилось, что побережники очень чувствительны, зрение, слух и нюх у них гораздо острее, чем у других народов. Раз в пять, а то и в десять. Случайно выяснилось: Панх, желая быть полезным, попросился в ночную стражу, а Шкелс усмехнулся:

— Ты полагаешь, что будешь хорошим стражником?

— Да уж не засну, — самоуверенно заявил Панх.

— А ну скажи, где мышь пищит.

Панх никаких писков не слышал и растерялся. Шкелс перевел взгляд на ближайших соплеменников, и они все разом указали в одном направлении. Стало понятно, почему побережники между собой разговаривают тихо — им громко без надобности. Кроме того, они и видели лучше — прошлогодние следы различали, трюфеля под землей находили, — и нюх острее был. В лесу не пропали бы — за день пути набирали грибов, кореньев, орехов, добывали зайцев и птиц. Достаточно, чтобы сытно поужинать и позавтракать, притом очень вкусно. Вроде и не до пиров должно быть беглецам, а все равно старались, посмеиваясь: «На Песчаном полуострове белые грибы не растут». Глушили тревогу весельем.

Глядя на беженцев, Панх уже почти не сомневался, что выберутся. Хорошо держатся, несмотря на страх, друг другу помогают. Если и начнут переругиваться, старейшина Шкелс оборвет ссору одним кивком — власть у него настоящая, покрепче, чем у иных дворян или старейшин, притом основанная на доверии, а не страхе. Можно быть спокойным, что обоз не разбредется и между собой беженцы не перегрызутся до кровопролития. Гораздо хуже, если встретят имперский патруль или лесных разбойников, но и в этом случае есть чем откупиться. Или отбиться — побережники не для красоты с тесаками и палками ходят, а среди этих беженцев еще и половина огородники, они спасаются от зимней скуки кулачным боем, борьбой и упражнениями с оружием. Купцы нередко нанимали их, чтобы защищать обозы от разбойников по пути на зимние ярмарки.

Тревога отступила, снадобья и целительское колдовство Шиск подействовали хорошо — рана затянулась, и можно было идти наравне со здоровыми. Нога побаливала, но терпимо. Панх повеселел, стал к женщинам присматриваться. Хороши побережницы: стройные, гибкие, с тонкими чертами, пышными черными волосами и гладкой кожей, светлые глаза завораживают. Но неприступные, что имперские крепости. Ни улыбки от них не дождешься, ни взгляда обещающего. Даже молодая вдова лишь ухмыльнулась, когда Панх завел с ней посторонний разговор. Слыхал Панх раньше о несговорчивости женщин побережья, да не верил, а ты смотри, правда.

Обоз прошел Приморские Равнины благополучно — патрули или разбойники не встретились, никто не заболел и не отбился. Больше двигались лесами или болотами, несколько раз проходили мимо хуторов или небольших селений. Жители провожали хмурыми взглядами — чужаков в здешних глухоманях не любят и не приветствуют. Однако Шкелс был уверен, что страже доносить не побегут, еще не знают, что побережники вне закона. И то верно — даже если императорские гонцы развезли указ по всем городам, до дальних хуторов еще месяц будут вести добираться. А даже если знают селяне с хуторянами, у дельтовиков доносить не принято.

Так и вышли к Великой Дельте, к северной части, где тысячи мелких протоков изрезали сушу на тысячи островков. Побережники издалека почуяли воду и прибавили шагу, Шкелс почти несуществующей тропкой вывел всех к небольшому заливчику. Туда, куда надо — в зарослях нашлись укрытые травой лодки. Быстро погрузились и отчалили. А ослов отпустили — равнодушие этого народа к имуществу уже не удивляло Панха, а пугало.