Под ред. М. Ромашкевича - Эротический и эротизированный перенос

• Название: Эротический и эротизированный перенос
• Автор: под ред. М. Ромашкевича
• Жанр: Психология

Данная книга — результат совместной работы известных преподавателей и теоретиков психоанализа — посвящена критическому рассмотрению одной из главных работ З.Шрейда по клиническому психоанализу "Заметки о любви в переносе". В книге показано развитие идей в данной области за столетнюю историю психоанализа. В силу особой значимости книг этой серии они издаются Международной Психоаналитической Ассоциацией на четырех языках (английский, немецкий, французский, испанский). Эта монография представляет интерес в первую очередь для специалистов в области психоанализа и глубинной психотерапии.

Издательство благодарно Хомеру Куртису (экс-президенту Американской психоаналитической ассоциации) за содействие в издании этой книги.

Под общей редакцией М.В. Ромашкевича. Эротический и эротизированный перенос. . — М.: Институт общегуманитарных исследований, 2002 — 320 с. (Серия: «Теория и практика психоанализа»). ISBN 5-88230-018-5

© Перевод с английского В.В.Старовойтова, 2003 © Под общей редакцией М.В.Ромашкевича, 2003 © Институт общегуманитарных исследований,2003

---

Таким образом, анализ движется по лезвию бритвы и может легко соскользнуть в ту или другую крайность, то есть либо в "воображаемое", либо в отыгрывание, либо и туда и туда, так как когда анализ остается в "воображаемом", "реальное" бессознательно растет до тех пор, пока оно наконец не переливается через край в отыгрывание, то есть, в "реальность". В случае Доры Фрейд подчеркивает, что для него было легко анализировать сновидения (воображаемое), но он не смог проанализировать перенос на собственную персону (текущее реальное), который привел к отыгрыванию, то есть к прерыванию анализа.

Мы считаем, что аналитическое пространство "реально", ибо, хотя оно и не является реальностью в смысле отыгрывания, но включает в себя, совместно с вербальными и другими образами, аффективные манифестации, которым мы приписываем соматически-нейровегетативное, клеточно-гуморальное, непроизвольно-мышечное оформление. Через свое участие аналитик постигает эти чередования и делает заключения, какие из них присущи пациенту (ке). Когда эти текущие переживания выходят за границы аналитического сеттинга и массивно заполняют логически последовательное эго, они, наконец, обнаруживают свою инцестуозную сексуальную природу и принимают форму любви в переносе.

Краткие дефиниции тех концепций, которые мы используем, помогут прояснить отличия. Под реальным мы имеем в виду ту драму, которая происходит в рамках сессии, достигая сознания в виде аффектов, варьирующих от тревожности до нежнейших сентиментов. Это подлинное переживание — более или менее прямая презентация бессознательного. Как таковое оно также является актуальным в том смысле, в каком мы применяем этот термин к неврозам тревоги. Слово акт обозначает вербальную конструкцию, которая описывает текущую драму, основываясь на анализе свободных ассоциаций; она ведет к реконструкциям, которые помещают данный акт в историю.

Влюбленность. Каково различие между любовью, характерной для любви в переносе, и любовью вне анализа? Фрейд подчеркивает повторяющуюся природу инфантильных реакций, которую мы находим в обоих типах любви, для того чтобы показать, что одно отличие между ними заключается в том, что та "любовь", которая возникает в анализе, используется сопротивлением. Из этого мы можем сделать вывод, что для Фрейда нормальная влюбленность не является сопротивлением. Однако нам хотелось бы знать, не является ли влюбленность всегда сопротивлением к выражению генитальной любви, так как она характеризуется своей похожей на влечение природой, и, по-видимому, реактивна к кастрационной тревоге, которую она отрицает, тогда как генитальная любовь — результат трансмутаций кастрационной тревоги через тщательную проработку эдипова комплекса с родителями из личной истории индивида.

"Нормальная" любовь и любовь в переносе. Несмотря на сходства между нормальной любовью и любовью в переносе, Фрейд находит, что последняя "отличается некоторыми чертами, укрепляющими за ней особое место. Она, во-первых, вызвана аналитическим положением, во-вторых, усилена сопротивлением, преобладающим в этом положении, и, в-третьих, она в высокой степени не принимает во внимание реальности" (1.68-169). Мы полагаем, что первая из этих характеристик является тем, что несомненно определяет ее как любовь в переносе, так как мы считаем ее таковой, когда она подкрепляется воздержанием в своих "реальных" границах в рамках сессии. В конечном счете, манифестации, которые мы находим в аналитическом сеттинге, отличаются от ситуаций, происходящих вне его, тем, что аналитик рассматривает их как материал и сопротивление к обнаружению бессознательного. Как только он прекращает быть аналитиком, то есть, когда он оставляет аналитический сеттинг, любовь в переносе становится манифестацией любви, сравнимой с теми: ситуациями, которые имеют место вне аналитического сеттинга. Тогда очевидно, что от способности аналитика поддерживать аналитический сеттинг зависит, достигнет или нет любовь, вызванная психоаналитической ситуацией, той крайней интенсивности, которая обращает ее в любовь в переносе.

Что касается утверждения, что "она усилена сопротивлением", нам не кажется, что это ее характерная черта, ибо, как мы уже отмечали, влюбленность, которая происходит вне психоаналитической ситуации, также "усилена" сопротивлением к выражению генитальной любви.

Третий момент также является спорным, ибо "не-принимание во внимание реальности" характеризует все виды влюбленности; "любовь слепа", говорит популярная поговорка.

Синхрония и диахрония. Постольку, поскольку она является текущей инцестуозной эдиповой драмой, любовь в переносе обладает похожей на влечение[52] манифестацией, в природе репрезентаций бессознательного, и над ней властвует навязчивое повторение. С этой точки зрения она оригинальна и у нее нет прошлого, подобно актуальному неврозу (Цезио и др., 1988; Марукко, 1982, 31). Посредством конструкции интерпретации мы вводим ее во временное, диахроническое измерение, и тогда воспринимаем ее как повторение инфантильной любви.

Когда мы анализируем те образы и переживания, которые образуют материал сессии, то замечаем, что во всех них можем обнаружить образные структуры и что все они являются "актуальными" и синхроническими, некоторые более очевидно, чем другие. Их обнаружение зависит от степени сопротивления к снятию маски; те образные структуры, которые поддаются обнаружению в последнюю очередь, и которые более важны, обладают более сильным сопротивлением к раскрытию. Мы можем заключить, что работаем с синхронической концепцией, которая находится в гармонии с вневременностью бессознательного, которое, таким образом, получает доступ в сознание. Сопротивление становится явным в установлении временного порядка; то, что сопротивляется более интенсивно, открывается в последнюю очередь, то, что открывается последним, выражается эмпирическим образом и угрожает найти свой выход посредством отыгрывания, как это происходит с любовью в переносе. Согласно интенсивности сопротивления, устанавливается временная шкала и в то же самое время причинная последовательность: то, что идет впереди, дает начало последующему. Таким образом, мы помещаем эго эдипова комплекса — первичное, инцестуозное, нарциссическое — в начало и называем его начальным эго, основой последующих эго-структур. Эти серии структур, которые могут быть описаны во временном порядке, в переносе появляются синхронически. Среди них любовь в переносе наиболее прямым образом показывает вытесненную или погребенную эдипову структуру.

Интерпретация-конструкция. Фрейд предлагает технический подход к анализу любви в переносе, когда ставит "соображения аналитической техники" выше всех других подходов. Случай Доры — хороший пример такого подхода. Фрейд предлагает мастерский анализ переносов от бессознательных идей до слов в передаче сновидений и свободном ассоциировании; но в эпилоге отмечает, что не смог проанализировать переносы на собственную личность, личность аналитика. Затем он говорит нам, что слова Доры содержали ключ к открытию эмпирической эдиповой драмы, "акту", происходящему между ними, в котором он играл роль главного героя. Затем он высказывает предположение, что решением была бы интерпретация-конструкция данного "акта", где он был главным героем, которая могла бы быть сформулирована следующим образом: "Вы сделали перенос на меня с личности герра К. Заметили ли вы что-либо, что привело вас к тому, чтобы подозревать меня в дурных намерениях, сходных (либо открыто, либо в некоторой сублимированной форме) с намерениями герра К.? Или что-то во мне вас поразило, или вы узнали обо мне нечто такое, что завладело вашим воображением, как ранее это произошло относительно герра К.". Ассоциации Доры относительно ее страсти к герру К., которые позволили Фрейду открыть историю ее либидинальной организации, также открыли латентную, текущую любовную сцену, которая имела место с Фрейдом. Ее описания сцен с герром К. были метафорами актуальных сцен с Фрейдом. Наконец, замечания Фрейда показывают, что отсутствие интерпретации-конструкции (Цезио и др., 1988), вызвало окончание лечения, эдипову "трагедию", обычный исход в этих случаях.

Данная гипотеза заключается в том, что когда интерпретация-конструкция дается в должное время, любовь в переносе находит свой путь в сознание, и ее тщательный анализ служит разрешению переносов, связывая ее бессознательные эмоциональные компоненты. Таким образом, текущая драма несет в себе природу повторения других переживаний, в особенности инфантильных, с которыми она затем входит во время, то есть становится историей. Осознание того, что эти воспоминания являются повторным переживанием, только теперь с аналитиком, позволяет освободить либидо от этих первичных инцестуозных фиксаций, которые делали любовь в переносе трагической, невозможной, и канализировать ее через постепенно приобретаемые ею смыслы ко вторичной эдиповой структуре (Цезио, 1986).