Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

• Название: Всё тот же сон
• Автор: Вячеслав Кабанов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Книга воспоминаний.

«Разрешите представиться — Вячеслав Кабанов.

Я — главный редактор Советского Союза. В отличие от тьмы сегодняшних издателей, титулованных этим и еще более высокими званиями, меня в главные редакторы произвела Коллегия Госкомиздата СССР. Но это я шучу. Тем более, что моего издательства, некогда громкославного, давно уже нет.

Я прожил немалую жизнь. Сверстники мои понемногу уходят в ту страну, где тишь и благодать. Не увидел двухтысячного года мой сосед по школьной парте Юра Коваль. Не стало пятерых моих однокурсников, они были младше меня. Значит, время собирать пожитки. Что же от нас остается? Коваль, конечно, знал, что он для нас оставляет… А мы, смертные? В лучшем случае оставляем детей и внуков. Но много ли будут знать они про нас? И что мне делать со своей памятью? Она исчезнет, как и я. И я написал про себя книгу, и знаю теперь, что останется от меня…

Не человечеству, конечно, а только близким людям, которых я знал и любил.

Я оставляю им старую Москву и старый Геленджик, я оставляю военное детство и послевоенное кино, море и горы, я оставляю им всем мою маму, деда, прадеда и любимых друзей — спутников моей невыдающейся жизни».

---

Так случилось, что мы, возникнув на волне смуты и шатания управленческой системы, смогли отвоевать себе фактический статус «неуправляемого», в некотором смысле независимого издательства. Тут сыграли роль не только счастливые обстоятельства, но, главное, то, что в издательстве сошлись самостоятельно мыслящие люди. Кроме того, «независимость» обеспечивается тем, что нашу программу по сути дела формирует читатель. Социологи Института книги проводят для нас опросы и выясняют, что именно хотел бы сегодня читатель иметь в виде книжных изданий — из журнальных новинок, из старых, ставших недоступными книг, из неизданных «самиздатовских» рукописей, зарубежных публикаций…

Именно таким образом сложилась серия «Популярная библиотека», за год-полтора ставшая на самом деле популярной. В этой серии у нас вышли книги — оригинально оформленные, оснащённые серьёзным аппаратом — А. Бека «Новое назначение», В. Дудинцева «Белые одежды», А. Твардовского «Поэмы» (включая «Тёркина на том свете» и «По праву памяти»), Б. Можаева «Мужики и бабы», А. Платонова «Котлован», Б. Пастернака «Доктор Живаго», В. Гроссмана «Жизнь и судьба», сборник Ахматовой (к 100-летию), повести Василя Быкова, Бориса Васильева, Вл. Тендрякова, Фазиля Искандера и ещё многое, что читают сегодня взахлёб.

И всё бы хорошо, да одно нехорошо. Во всех опросах читательского мнения на первом месте — желание иметь Ваши книги: «Один день Ивана Денисовича», «В круге первом», «Раковый корпус», рассказы… А мы вынуждены разочаровывать наших читателей и косноязычно объясняться с ними на встречах.

Понаслышке нам известна Ваша позиция: сначала «Архипелаг ГУЛАГ», а потом остальное. Мы хорошо Вас понимаем, но, к величайшему сожалению, не в силах поднять такую махину, как «Архипелаг…». Кишка тонка и каши мало ели. Здесь — и скудные ресурсы бумаги, и хилая полиграфия, не говоря уже об отсутствии валюты… Но читатель-то не виноват! Он хочет сегодня читать и перечитывать книги Александра Солженицына. И мы с горечью сознаём, что наша «Популярная библиотека» — всадник без головы. Увы, такой, именно такой — обезглавленной — видится она нам без Вашего участия.

И если бы Вы, глубокоуважаемый Александр Исаевич, сочли возможным дать нам добро на издание сборника (по Вашему, конечно, выбору) или одного или двух произведений — словом, в любом приемлемом для Вас варианте, — мы были бы счастливы и глубоко Вам благодарны. А главное — читатели были бы благодарны Вам за это.

Примите искренние уверения в глубочайшем к Вам почтении —

А.Ф. Курилко, директор изд-ва

В.Т. Кабанов, главный редактор

29.04.89 г.

(Послано через Вадима Борисова)

* * *

Когда появился «Иван Денисович», впечатления были как будто неиспытанные раньше. Это было не открытие темы, тема уже была, потому и кинулись мы в этот текст. Нам открыли не тему, а впервые открыли тот мир. И ещё — язык того мира. Одно было жалко: что герой не мыслящий и — не способен с нами мыслью поделиться. Там просверкнули эпизодами (крохотками) Цезарь, кавторанг и разговор об Эйзенштейне, но так отрывочно, так мало! А Юрий Павлович Тимофеев, помнится, сказал:

— Ох, боюсь, этот Солженицын интеллигенцию не любит!

Для меня же прочлось ещё сугубое, своё. Я никому тогда об этом не сказал. Сказать мне было бы неловко. Ведь я там не был. Но мне читалось так, как будто я не то что был, но вроде бы, как будто как бы был. Во всяком случае, от некоторых мест рассказа во мне рождалось ощущение, что я воспринимаю это так, как воспринять никто не может из близко окружающих меня. Сказать об этом, повторюсь, не мог: я ж не был там! Отчего же казалось, что как будто бы немножко был?

А это всё — родная наша армия. Мне думалось, что я, в отличие от многих, живей, острее всё воспринимаю, поскольку, хотя и не был там, но был — в подобии. Подобие не полное, а так, слегка, но всё же: хождение в строю, поверки, голод — не страшный, но сильный — и медсанчасть, где можно закосить, мытьё полов с размазыванием грязи, столовая в сыром тумане и морда хлебореза, алюминиевые миски и стынущие порции, оставленные «в расход», и работа до смерти на ветру и морозе… Да мало ли! Да та же «губа» — узкая камера, цементный пол и откинутая коечка безо всего, на целый день приплюснутая к стене. Я ведь ко времени «Ивана Денисовича» только три года как вернулся. Всё было ещё очень свежо.

А «В круге первом» получили мы на сутки, и сутки кряду по очереди вслух читали, а после замотали день и день ещё, и третий, а Ирка, как безумная, — ни полчаса без строчки — перестучала на машинке весь роман. И тут уж — да! — пир духа: сам Нержин, да и Рубин, Сологдин, ума необыкновенного, витающего в сферах, дотоле нам неведомых.

Мы сильно восторгались, но вот пришёл Коваль и всех расстроил. Он так сказал:

— Не вижу я великого писателя!

Нам стало стыдно, и Юрку пытались мы стыдить:

— Да как же ты не видишь? Смотри, какие он открывает сферы!

А Юрка, паразит, бессовестно упрям и, главное, цинически спокоен. Он так нам отвечал:

— Да что вы мне про сферы! Вы покажите мне абзац великого художника или хотя бы фразу!

— Да Юра, да любая фраза…

— Да что — любая… Ну, вот возьмём начало. Ну вот читаю… Ну и где? Где? Где художник? Не вижу я великого художника!

Мы злились, потому что так нельзя было подходить. Ведь это Солженицын! Но только злиться на Юрку можно не более трёх минут.

Зато Вовка Шканов, встреченный мною в те поры на Машковке, совершенно неожиданно рассказал анекдот:

— В энциклопедии двухтысячного года написано: «Брежнев — мелкий политический работник эпохи Солженицына».

Я очень удивился (про себя), как мог попасть к Шканову, который на досуге вроде б только думает об выпить рюмку водки и об дать кому-нибудь по морде, подобный анекдот? Но как-то вот попал, а он искал, кому бы рассказать, кто понимает, и — хорошо-то как — меня вдруг встретил.

Он рассказал, облегчился и сразу посерьёзнел:

— А вообще, я б, если б кто помог, я б Брежнева убил бы. Пусть мне сказали б, когда и где подловить… Убил бы!

И неожиданно прибавил:

— И Солженицына убил бы!

Тут я опешил.

— Вовка, ты что? А Солженицына за что?!

— А что он, гад, всё наше опоганил?

— Ну, Вовк, да ты пойми, он десять лет сидел!

— Ну и что? Все сидели!

— Но он же — не за что!

— Какая разница? Пусть не чернит, не трогает! Это всё моё. Москва моя, тюрьма моя, милиция моя! Я сам всех мусоров как ужас ненавижу… Убил бы каждого… Но только сам. А он пускай моих мусоров не трожит!

Такая вот была беседа. С Вовкой Шкановым. Он друг. Некрупный вор. Хозяин улицы. Советский человек. Шесть сроков за плечами.

В «Книжном обозрении» на первой полосе изображение нашей книжки и крупным шрифтом сообщение:

РОМАН АЛЕКСАНДРА СОЛЖЕНИЦЫНА

«В КРУГЕ ПЕРВОМ» ВПЕРВЫЕ ИЗДАН

В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ ОТДЕЛЬНОЙ КНИГОЙ

И — помельче — на чёрной плашке:

«КНИЖНАЯ ПАЛАТА», 1990. 6 руб. 175 000 экз.

Тут Черниевский превзошёл сам себя: на чёрном фоне переплёта — портрет Солженицына времён «Ивана Денисовича» и больше ничего! Ни одной буквы.

По этому случаю давали мы с Вадимом Борисовым интервью телевидению. Место действия избрали символическое: не просто «Новый мир», но кабинет Твардовского. Я что-то говорил, потом говорил Дима, но внятней и пространнее. Видно было, что телевизионщики уже сворачиваются, места они не понимали, знали время — в том смысле, что нужно в студию бежать. Однако Дима, живущий в иных пространствах, сказал, что необходимо ещё немного снять. И настоял. Он сказал, что нужно вслух прочесть одно очень важное место из публицистики.

Дима сел за стол Александра Трифоновича и раскрыл заграничного Солженицына. После прочитанного «места» Дима сделал предостережительный жест и взялся за второе «место»… Потом перелистнул страницу. Потом ещё. И ещё. Телевизионщики оцепенели, как племя бандерлогов перед развёрстой пастью каменного питона Каа, только камера тихо жужжала. А Дима всё не мог начитаться.

Только ничего из этого в эфир не вышло. И это очень жаль.

В связи с выходом в свет Солженицына никак нельзя не помянуть добром Алексея Филипповича Курилко. Он был тогда увлечён победным шествием «Популярной библиотеки» и очень хотел, чтобы мы издали Александра Исаевича. Категорически против был гендиректор Торсуев. Обычно я сражался с ним один, а тут вдруг Алексей Филиппович своею грудью меня загородил и стал на Солженицыне настаивать. Торсуев весь кипел:

— Алексей, ты что, не понимаешь? Он же враг. Он — враг!!!