Туре Гамсун - Спустя вечность

• Название: Спустя вечность
• Автор: Туре Гамсун
• Издательство: Б.С.Г.-ПРЕСС
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-93381-232-3

Норвежский художник Туре Гамсун (1912–1995) широко известен не только как замечательный живописец и иллюстратор, но и как автор книг о Кнуте Гамсуне: «Кнут Гамсун» (1959), «Кнут Гамсун — мой отец» (1976).

Автобиография «Спустя вечность» (1990) завершает его воспоминания.

Это рассказ о судьбе, размышления о всей жизни, где были и творческие удачи, и горести, и ошибки, и суровая расплата за эти ошибки, в частности, тюремное заключение. Литературные портреты близких и друзей, портреты учителей, портреты личностей, уже ставших достоянием мировой истории, — в контексте трагической эпохи фашистской оккупации. Но в первую очередь — это книга любящего сына, которая добавляет новые штрихи к портрету Кнута Гамсуна.

На русском языке публикуется впервые.

---

Несмотря на семь картин, висящих в Национальной галерее, и на то, что его работы были представлены во многих галереях и собраниях живописи в Норвегии и за границей, Турстейнсон всегда чувствовал, что сильные противники умаляют его значение, да и его материальное положение не всегда было прочным. Я до сих пор слышу его низкий, чуть хрипловатый голос, когда он с ироническим пафосом произносил свою любимую сентенцию: «В чем я согрешил и в чем провинился, что должен прозябать и погибнуть среди фальшивых пророков!» Но в этом не было никакой жалости к себе, скорее явный намек на своих противников. И он, как известно, не погиб. Никто не умел так изящно поднимать бокал с вином и одновременно слегка затуманенным взглядом с любовью смотреть на красивых молодых женщин — и в каждой видеть модель. Он был художник и джентльмен до кончиков ногтей.

День своего шестидесятилетия Турстейнсон отметил большим праздником, организовать который было поручено мне вместе с Кнутом Тведтом, его земляком и другом из Драммена. В тот раз я совершил ошибку, которая могла оказаться роковой. Я получил список друзей Турстейнсона и разослал приглашения во все стороны. В том числе и Сигбьёрну Обстфеллеру! По рассеянности я написал неправильно, приглашение предназначалось не давно умершему поэту, а его брату, который как раз недавно приобрел картину Турстейнсона. Ошибка была непростительная, и продажа картины едва не сорвалась.

Но праздник состоялся. Пришли поздравления и телеграммы и от многих норвежских и от иностранных представителей искусства, в том числе от Улава Дууна{85}, Кнута Гамсуна, Сигурда Кристиансена{86}, а из Франции поздравительные письма от Матисса, Дерена и Андре Лота. Гюннар Рейс-Андерсен произнес речь, а Вильденвей прочитал стихотворение, посвященное художнику и другу… Сам Турстейнсон, маленький, стройный, стоя поблагодарил всех простыми словами, ставшими его художественным манифестом:

«— С самого начала мне было ясно, что моим божеством станет чистая живопись, которая не должна и никогда не подчинится никакому даже самому прекрасному философу, патриоту или спасителю общества. Вокруг меня было много привлекательных абстрактных ловушек, но, к счастью, я понял, что живопись это прежде всего конкретный вид искусства. Я хотел поклоняться понятию красоты. Что я под этим подразумеваю? Я считал и считаю, что это великое жизнеутверждающее понятие является источником и началом всего искусства, это то, что придает мнениям смысл, то, что дает огонь и веру, что воодушевляет нашу фантазию и наделяет реальность его творческой силой… Муза красоты строга, и вместе с тем она не прочь пошутить. Она строга и поэтому не позволяет выдумке называться идеей. Она шутит, когда позволяет склонным к аффекту художникам драпироваться в самые непрочные из всех драпировок — современные одежды. Да, я люблю красоту, потому что она требует формы, форма есть содержание, содержание, которое дает смысл и веру в жизнь, а вера в жизнь — это религия…»

Турстейн Турстейнсон умер весной 1966 года, не дожив недели до девяноста. Но остались жить его сочные французские пейзажи, норвежский лес, натюрморты, обнаженная натура и портреты — широкий спектр лирики цвета и искусства формы.

Огромный талант Турстейна, его бескомпромиссность художника, все созданное им, даст ли это ему когда-нибудь тот ранг, какого он заслуживает, место среди наших лучших, которое его время не всегда за ним признавало?

Формы искусства исчезают, понятные всем элементы, как правило, осуждаются — мелодия в музыке, сходство в портретах, внятность в поэзии и в прозе, — постоянно ведутся разговоры о переносе верстовых столбов. Однако нельзя передвинуть верстовые столбы никуда. Вскоре любой будет считать себя художником не хуже любого классика, и в этом нет ничего удивительного, когда восхваляется «новое платье короля», когда «гению» достаточно косо провести линию на белом листе бумаги, чтобы стяжать у знатоков всеобщее восхищение.

Художника делает труд. А гениями рождаются. Поэтому в мире так много гениев и так мало художников.

При всей разнице между Каем Фьеллем и Турстейном Турстейнсоном, у них было одно общее, они придерживались одного кредо — искусства, цель которого красота.

Между ними была разница в возрасте в сорок лет, и хотя они в известной степени следили друг за другом, Кай Фьелль со своими способностями к фантазии, своими переплетениями снов и действительности, по-современному, более вольно относился к европейским традициям, чем Турстейнсон.

Но эти два художника, столь различные по характеру и духовному складу, не похожие во всем и вся, за исключением существенного, были теми живописцами, с которыми я поддерживал связь во время моего развития и которые по-человечески были мне ближе всех остальных. Это важно, и потому я уделил им несколько страниц.

18

В своей книге «Процесс против Гамсуна» Торкиль Хансен спрашивает: получает ли человек ту жизнь, о которой мечтает, или полученная им жизнь становится его мечтой?

В этой книге я пишу про «случай» Гамсуна только с признательностью. Как его сын, однако не обладающий ни его способностями, ни потенциальными возможностями, а лишь своими собственными, я прожил предназначенную мне жизнь. В мечтах и в действительности. В разные времена люди развиваются в разной среде и в разных направлениях, которые не всегда можно предвидеть. Но всегда под чьим-то влиянием и воздействием. Близость к родителям, которая сохранилась у нас на всю жизнь, хорошо видна по письмам отца, которые я здесь цитировал. К сожалению, я не могу привести столько же и маминых писем. Лишь в последние годы, в трудное послевоенное время, я начал сохранять ее письма. Но они у меня есть, и ее голос тоже будет услышан, прежде чем она навсегда умолкнет.

Они оба писали мне в то время, когда я жил вдали от Нёрхолма. В самом начале я получил от отца такое письмо:

«Некий несчастный написал мне с вокзала в Осло и прислал свою картину. „Может, вы дадите мне за нее пять крон?“ — пишет он. Господи, мне стало его так жалко, что я послал ему немного денег. Я дал ему твой адрес в Хёвике и сказал, чтобы он показал тебе свои картины, может, ты приведешь его к Турстейну, пусть тот определит, есть ли у парня талант (то, что он прислал мне, никуда не годится).

Если он до сих пор у тебя не появился, это можно объяснить тем, что он пишет то, что стоило бы показать, кто знает…»

Я встретился с этим молодым человеком. Он показал Турстейнсону несколько своих работ, которые свидетельствовали о полном отсутствии таланта. Письма он писал лучше, чем картины. Надеюсь, этот симпатичный молодой человек нашел себе другое занятие.

Прожив некоторое время в Хёвике, я перебрался в Осло, где поселился в пансионе «Фемида» на Кайзере гате. Здесь у меня украли первую работу Кая Фьелля, которую он выставлял на коллективной выставке — «Олень в городе» — и которую купила моя мать. Упоминая об этом, я объявляю розыск теперь, пятьдесят пять лет спустя. Видно, вору нравилось искусство Кая, начиная с его самых ранних работ. Где она, эта картина? Честного скупщика краденого прошу связаться со мной!

Позже я переехал в меблированные комнаты на Пилестредет 31, этот дом существует до сих пор. Мастерской у меня там не было, но была хорошая комната, в которой можно было работать, а в первом этаже этого же дома всегда можно было купить что-нибудь поесть в кухне фрёкен фон дер Фер.

Но прежде чем я снова подойду к замочной скважине, чтобы заглянув в нее, попытаться честно описать события и судьбы, прошедшие через эту странную зеленую богемную казарму, я приведу письмо отца, написанное в тот день, когда я туда переехал. А потом расскажу и о личной встрече со зримым остатком нашего прошлого.

Я был молод и свободен, был, как говорят, многообещающим учеником и будущим художником, который, в отличие от тех, про кого я читал и кого мельком видел, не голодал и не страдал от нужды. У меня была работа, в которой я видел свое призвание, но которая вследствие предоставляемой ею свободы способствовала и некой лености. К сожалению, конечно. Впрочем, Харалд Григ однажды сказал, опираясь на свой богатый опыт работы с писателями, что для того, чтобы написать хорошую книгу, требуется очень много лени.

Я раскрываю письмо отца:

«Не стоит часто и надолго уходить из дома, разве что на работу, а вообще-то лучше сидеть дома, так тебе будет легче сосредоточиться и сохранить впечатления, которые сотрутся, если ты будешь бродить по улицам. В своей комнате хорошо думается и читается. Знаешь ли ты, что в домовой кухне к обеду можно взять очень хороший и дешевый кофе? Сходи туда, там замечательно готовят (она находится между Мёллер гате и Плёенс гате в сторону съезжего дома на Юнгсторгет). Мы с мамой там были, там великолепно. Благословляю тебя, стисни зубы и продолжай работать!»