Памела Джонсон - Решающее лето

• Название: Решающее лето
• Автор: Памела Джонсон
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-8352-0159-1

Когда и как приходит любовь и почему исчезает? Какие духовные силы удерживают ее и в какой миг, ослабев, отпускают? Человеку не дано этого знать, но он способен наблюдать и чувствовать. И тогда в рассказе тонко чувствующего наблюдателя простое описание событий предстает как психологический анализ характеров и ситуаций. И с обнаженной ясностью становится видно, как подтачивают и убивают любовь, даже самую сильную и преданную, безразличие, черствость и корысть.

Драматичность конфликтов, увлекательная интрига, точность психологических характеристик — все это есть в романах известной английской писательницы Памелы Хенсфорд Джонсон.

---

— Да, я вас обидела. Либо надоела вам. В таком случае — простите. Единственное, что меня огорчает, это сознание, что, скажи я вам это другими словами, вы бы выслушали меня и не рассердились. Во всем виноват мой проклятый язык!

— О да, язык змеи, — сказал я. — Не язык, а жало. Пойдемте, уже поздно.

Кто-то вошел и с порога окликнул Элен. Она радостно вскочила со стула.

— Чарльз! Идите к нам! А мы уже собрались уходить. Клод, познакомьтесь — Чарльз Эйрли. А это Клод Пикеринг.

Чарльз Эйрли был очень высокого роста, тучный, в помятом костюме. У него была крупная круглая голова, квадратное добродушное лицо, седеющие белокурые в крутых завитках волосы. Маленькие глазки необыкновенно яркой голубизны смотрели пытливо и внимательно. Взгляд их быстро перебежал с Элен на меня, а потом снова остановился на Элен, и их блеск угас. На вид Эйрли было лет сорок восемь.

— Куда вы? — спросила его Элен. — Домой?

— Куда же еще? Я устал и в скверном настроении. Можно мне сесть за ваш столик? Вы действительно собрались уходить? Подождите. Мне необходимо общество разумных, уравновешенных людей, чтобы избавиться от отвратительного осадка. Элен, Клод!..

Его непосредственность подкупала. Он запросто назвал меня по имени, словно собственных догадок относительно меня было вполне достаточно для более близкого знакомства.

— Вы позволите называть вас по имени, как это делает Элен? Знаете, где я только что был?

— Нет. — В голосе Элен было искреннее любопытство.

— В театре. Не угадаете, что я видел. Я повел сестру и племянницу в театр. Делаю это регулярно раз в год. Сестре захотелось посмотреть «Волшебную луну». — Это была нашумевшая музыкальная комедия, несколько лет пользовавшаяся неизменным успехом у зрителя, потому что считалось, будто она дает ответы на вопросы, волнующие молодое поколение. — Вот где мы были. Думал получить удовольствие и больше всего огорчился, что не получил его. Вы, кажется, заказывали сандвичи с помидорами? Официант, мне сандвичей с помидорами, пожалуйста. А кофе у вас с натуральным молоком или с порошковым? Если с порошковым, тогда, пожалуйста, черный.

— О Чарльз, — с упреком произнесла Элен. — Как могли вы подумать, что пьеса вам понравится?

— А почему бы нет? Ведь многим она все же нравится. Моей сестре, например. Племянница, правда, была возмущена. Ей тринадцать лет, и она мечтает посмотреть Шона О’Кейси. Ужасная интеллектуалка, вроде вас, моя дорогая.

— Я совсем не интеллектуалка, — запротестовала Элен, словно он сказал что-то обидное. — Отнюдь нет, — добавила она. — Чтобы быть ею, у меня нет времени.

— Похоже, что вы жалеете об этом! — ехидно воскликнул Эйрли. — Знаете, Клод, она ужасно переживает, что стала государственным чиновником, а не профессиональным мыслителем.

— Мне все равно приходится профессионально мыслить… за вас, — проворчала Элен; подшучивания Эйрли явно импонировали ей.

— Что верно, то верно. — Эйрли вдруг оставил покровительственно-насмешливый тон, и, когда он внимательно и спокойно посмотрел на Элен, я понял, почему он так нравится женщинам. — Как дела дома, Элен?

— Как всегда.

— Стивен опять чем-нибудь болен?

— О нет. По крайней мере сейчас.

— Не принимайте это близко к сердцу, дорогая.

— Меня беспокоит только одно, ведь он может в любую минуту по-настоящему заболеть, а я ему не поверю.

— Я уверен, что, когда он заболеет всерьез, вы сумеете разобраться, — ласково сказал Эйрли. — Почувствуете сразу, потому что любите его. Вы не должны позволять Элен так беспокоиться об отце, Клод, — обратился он ко мне, словно само собой было ясно, что это входит в мои обязанности. — Она просто изводит себя, это никуда не годится.

Я пока еще не сознавал, насколько серьезно беспокойство Элен об отце.

— Если Элен не в духе, — продолжал Эйрли, и в глазах у него запрыгали бесенята, — так и знайте — ее папаше опять взбрело в голову, что он серьезно болен. А когда Элен не в духе, вывести ее из этого состояния столь же трудно, как убедить ее родителя, что он совершенно здоров, и тогда, ох, как худо приходится тому, кто попадется ей под руку! — Он допил свой кофе и взглянул на белый циферблат стенных часов, на котором из-за слепящего света едва различалась стрелки и цифры. — Я вас, должно быть, задерживаю?

— Нет, Чарльз, — ласково сказала Элен. — Разумеется, нет. Мы так рады, что встретили вас.

— Клод, — произнес Эйрли и внезапно умолк. — Вам нравится ваше имя?

— Нет. Это фантазия моей матушки, но мне как-то не пришло в голову сменить его. Мое имя — одно из самых нелепых английских имен.

— Тогда считайте, что это французское имя. Как французское оно вполне приемлемо. Кстати, это мое второе имя. Вот почему я и спросил вас. Кого из великих людей так звали? Клод Дюваль, Клод Желе, Клод Дебюсси, Клод Моне — все они были французы, ни одного англичанина. Почему это некоторые имена кажутся нам странными, даже нелепыми? Не понимаю. Моего брата звали Уилфред, но мы иначе как Джорджем его не величали. Теперь он уже официально носит имя Джордж, и никто не может запретить ему это.

— Когда человек тебе приятен, как-то безоговорочно принимаешь и его имя, — заметила Элен. — Имя связано с человеком, оно неотделимо от него. — Она улыбнулась мне. — Ваше имя по крайней мере оригинально, а вот мое всего лишь производное от Хелен, Хелены, Эллен, Эллы, Элеоноры и так далее. Это ведь все варианты одного и того же имени.

Ее слова почему-то вызвали у меня смутное беспокойство. Причину его я понял позднее.

Наконец Эйрли поднялся. Мы проводили его до Кембридж-серкус, там он сел в такси. Элен и я вдруг опять вспомнили о нашей ссоре и до Пиккадилли шли в полном молчании, а затем церемонно распрощались.

Воспоминание об этой ссоре в кафе заставило меня вспомнить и замечание Элен относительно ее имени, и я вдруг понял, что так обеспокоило меня тогда. Неужели ее имя привлекло меня к ней? Неужели в женщинах я по-прежнему ищу не только сходства с Сесиль, но еще и сходство с Хеленой? Мне вдруг показалось, что, несмотря на явное различие, между Элен и Хеленой все же есть что-то общее. Обе хотели устанавливать законы, повелевать, руководить. Хелена шла напролом, требовала и угрожала, словно к дубинке, прибегала к ранящей насмешке и неизменно добивалась своего. Элен добивалась власти надо мной скорее своим подчеркнутым молчанием или внезапными резкими и беспощадными атаками.

Небо над Пиккадилли казалось отяжелевшим от звезд, которые напоминали искрящиеся островки на темно-зеленой водной глади. Я думал о путешествиях и открытиях, о кораблях, плывущих мимо неизвестных атоллов, о новых землях, встающих белыми миражами над туманными горизонтами, приветствиях или угрозах на незнакомом языке, встречающих путешественников, и о голосах, поющих непонятные, но прекрасные песни.

Свобода остается иллюзией для тех, кто никогда ее не знал. Если с детства вас приучали к «ответственности», к тому, что домой следует возвращаться не позднее половины десятого, уезжая на каникулы, немедленно посылать домой открытку с извещением о благополучном прибытии, сообщать за завтраком, от кого вы получили письмо, на память знать номер своего страхового полиса, разрешения на пользование радиоприемником и библиотечного абонемента, если все эти вещи — неотъемлемая часть вашего ежедневного существования, тогда вы не знаете, что такое свобода. В силу той или иной случайности мы можем оказаться относительно свободными людьми, вольными ехать или идти, куда нам вздумается, без предупреждения оставить свой дом и так же неожиданно в него вернуться. Мы можем сесть на корабль и уплыть туда, где никто нас не знает и мы не знаем никого. Но, разбив старые цепи, мы уже через неделю начинаем ковать новые. Мы придумаем для себя миллион обязанностей, завяжем уйму новых связей, стремительно воздвигая стены новой тюрьмы, потому что нам так не хватает старой.

В этот майский вечер, когда я стоял в центре города, меня беспокоила лишь одна мысль: какой путь избрать, чтобы обеспечить себе иллюзию максимальной свободы. Думая о поездке в Америку, об этом желанном, полном неизвестности отпуске, я уже знал, что он кончится ничем. Впервые в жизни я мог отправиться в Новый Свет, будучи совершенно свободным и ничем не связанным. Но с самого же начала я был обречен на то, чтобы взвалить на себя груз новых обязательств. Каковы они будут, я еще не знал. Я только знал, что буду искать их и, найдя, жадно ухвачусь за них, ибо не привык к пустоте одиночества.

Однако в любом случае у меня все же сохранится иллюзия свободы. А если я женюсь, я возьму на себя ответственность за другого человека. Здесь уже не будет места иллюзиям. Все станет фактом. А я пока еще избегал смотреть фактам в лицо.

Можно лишь позавидовать тому, кто не в состоянии существовать без посторонней поддержки. Взвалив на других свои обязанности, он, таким образом, обретает полную свободу. Насколько труднее живется тем совестливым беднягам, которые не мыслят жизни без забот о ближних. Сильные люди так или иначе становятся рабами, да и глупцами тоже. Посмотрите на X, на этого явного неудачника, обузу семьи! Он ни на что не годен, в коммерции не смыслит, безнадежно отстал от времени, у него нет никакой финансовой смекалки. Дайте ему в руки тарелку, он и ту уронит на пол, попросите бросить в почтовый ящик письмо — он неделю протаскает его в кармане. Все презирают его за глупость, неловкость и никчемность. Рядом с ним каждый из его братьев и сестер чувствует себя титаном и мудрецом. И все они считают своим долгом заботиться о X, кормить и поить его, будить по утрам, пришивать ему пуговицы, писать за него письма, проверять его счета, приглашать к нему врачей, если он захворает, а если он умрет, так же безропотно возьмут на себя заботу о его вдове. И все это любя и презирая.