Памела Джонсон - Решающее лето

• Название: Решающее лето
• Автор: Памела Джонсон
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-8352-0159-1

Когда и как приходит любовь и почему исчезает? Какие духовные силы удерживают ее и в какой миг, ослабев, отпускают? Человеку не дано этого знать, но он способен наблюдать и чувствовать. И тогда в рассказе тонко чувствующего наблюдателя простое описание событий предстает как психологический анализ характеров и ситуаций. И с обнаженной ясностью становится видно, как подтачивают и убивают любовь, даже самую сильную и преданную, безразличие, черствость и корысть.

Драматичность конфликтов, увлекательная интрига, точность психологических характеристик — все это есть в романах известной английской писательницы Памелы Хенсфорд Джонсон.

---

— Здесь нет, — сказала она. — Что ты собираешься с этим делать?

— Не знаю. Хочешь, возьми себе.

— Хорошо, если тебе не нужно. Для Лоры это будет клад, когда она подрастет.

Она порылась в темном шкафу и извлекла выкрашенную светло-голубой краской деревянную шкатулку с орнаментом из золотых арф.

— Очевидно, здесь.

Эта шкатулка тоже была набита всякой милой ерундой. Чармиан наконец нашла то, что искала: пожелтевшую карточку, куда дамы записывают партнеров на танцы. Карточка была с потрепанными, загнутыми уголками, словно ее владелица в ожидании приглашения на танец от волнения покусывала ее. На первой странице был нарисован трилистник и вилась надпись: «Бал в честь праздника св. Патрика, Ольстер-холл, Белфаст, 1896». Внутри на изгибе была продернута ярко-зеленая шелковая лента с петелькой для карандашика и номерами были помечены названия танцев — против каждого из них стояло еле различимое имя партнера. На обороте рукой владелицы было трижды написано: «Хелена Кеннан. Хелена Кеннан. Хелена Кеннан».

— Она как-то показывала ее мне, — сказала Чармиан. — Ей было тогда восемнадцать, это был ее первый бал. До этого она никогда не видела юношу, который пришел к концу бала, сразу же подошел к ней и танцевал с нею четыре последних танца. Она без памяти влюбилась и, придя домой, написала на обороте карточки имя, которое будет носить после замужества. Но с тех пор она его больше не видела.

— Я ничего об этом не знаю. Бог мой, неужели это была самая большая трагедия в ее жизни?

— Конечно, нет! — весело рассмеялась Чармиан. — Она забыла о нем так же быстро, как и он о ней. В ее жизни не было трагедий, если не считать ее смерти.

— И Джонни Филда?

— Джонни Филда? — презрительно фыркнула Чармиан. — Не преувеличивай его роли. Он не способен вызвать в чьей-либо жизни трагедию, такую, например, какую могла бы вызвать «великолепная Хелена». — Она умышленно назвала Хелену так, как называл ее когда-то Джонни. — Никогда. Он способен причинить лишь мелкую гадость.

Она сунула карточку в карман.

— Я хочу сохранить ее. Спасибо, Клод.

— Ты можешь взять все, что хочешь, Чармиан, ты ведь знаешь.

— Милый Клод, — сказала она каким-то странным голосом. — Я уже и так взяла все. Тебе даже нечего подарить Элен, когда ты на ней женишься, разве что какое-то нелепое колечко.

— Не беспокойся об Элен. К тому же я не собираюсь форсировать события.

Она поднялась, убрала с ковра разбросанные яркие вещицы, навела порядок в шкафу и заперла его на ключ.

— Ты когда переезжаешь?

— На будущей неделе.

— Я приду и помогу тебе.

Перед уходом она положила мне руки на плечи и заглянула в глаза. Она словно хотела предупредить, что готовится сказать мне что-то неприятное, и просила не сердиться.

— Милый Клод, — наконец произнесла она. — Я надеюсь, я горячо надеюсь, что вся ваша затея лопнет.

— Ты имеешь в виду галерею?

— Да, именно ее. Если бы я не боялась взять грех на душу, я бы молилась об этом.

Когда в тот же вечер мы встретились с Элен, я вдруг понял, что и она от всей души желает того же. Убедили меня в этом не ее слова, а скорее подчеркнутое, демонстративное молчание.

— Как идут дела? — спросила она.

— Неплохо. — И я принялся рассказывать об удачной покупке картины Шаана, о новой секретарше Крендалла и о том, как в последние дни в книге посетителей появилось несколько известных имен.

Она ничего не ответила.

— Не знаю, может, я все же решусь стать партнером Крендалла. Временами я чувствую себя подлецом оттого, что пользуюсь всем, ничего не давая взамен.

— А время? Разве оно не в счет? Ведь вам, кажется, не платят за него, не так ли?

— Как сказать. За последнюю неделю я получил семь фунтов комиссионных от продажи картин.

— А в предыдущую неделю?

Она была похожа на журналистку, которая берет интервью. Я даже мысленно украсил ее хмурое лицо большими очками в роговой оправе.

— А-а, пустяки, — небрежно отмахнулся я.

Она окончательно замкнулась.

После обеда мы решили пойти в кино. Несмотря на то что фильм был довольно интересный, я чувствовал, как Элен буквально лопается от нетерпения и ждет, когда он наконец кончится. Шел дождь, и мы зашли в кафе в Сохо, ярко освещенное и пустое, как операционный зал. Элен даже сострила, спросив у меня, кто сегодня оперирует.

Голос ее был резок, она явно злилась. Усевшись за стол, она застыла в неподвижной позе и категорически отказалась что-либо съесть. Она смотрела, как я уплетаю сандвичи с помидорами, с презрительной брезгливостью, как смотрит мать на чужое невоспитанное дитя.

Зная Элен и зная, чего ей стоит удерживать на кончике языка вот-вот готовые сорваться язвительные замечания, я нарочно делал вид, будто получаю от сандвичей и кофе особое удовольствие — гораздо большее, чем они того заслуживали. Какое-то время нам еще удавалось хранить вполне дружелюбное молчание. Но вот в кафе вошел юноша. Лицо его от ламп дневного света казалось иссиня-бледным, а длинные, падавшие на воротник русые волосы отливали зеленью. Довольный тем, что кафе пусто, с громким вздохом удовлетворения он уселся за соседний столик и раскрыл новый номер журнала поэзии.

Элен, казалось, только этого и ждала.

— Вы должны немедленно бросить работу у Крендалла, — сказала она.

— Почему?

— Потому, что ничего хорошего из этого не выйдет. Вы должны заняться чем-то настоящим, или вас ждет… — она бросила на юношу уничтожающий взгляд, — вот это.

— Грешен, я тоже люблю поэзию, — ответил я, — и не вижу в этом ничего дурного. Правда, что касается современной, то дальше Элиота я не рискую идти. Не понимаю, почему вы решили отчитывать меня тоном добродетельной матроны, каковой вы, надеюсь, не являетесь?

— Меня это просто возмущает. — Должно быть, она имела в виду не только внешний вид злополучного любителя поэзии. Она буквально впилась в меня пристальным и напряженным взглядом, будто уже видела зримые признаки ненавистного ей перевоплощения. Как и Чармиан, она навязывала мне свою опеку. — У вас просто нет ни малейшего желания взяться… Конечно, вы считаете, что это не мое дело, да?

— Я ничего не считаю. Я просто еще не знаю, что вы хотите сказать.

— Я хочу сказать… Вы, разумеется, сочтете это вздором, но вам следует уйти от Крендалла и заняться настоящим делом. Вы не можете там вечно оставаться.

— Могу, если захочу. Это моя работа, и мне повезло, что я могу заниматься тем, что мне по душе.

— Вернее, не заниматься, ничем?

— Допустим, что так.

— Значит, вы не собираетесь ничего менять?

Она действительно была раздражена больше, чем сама того хотела. Если, бы не этот слишком яркий свет в кафе, возможно, ей удалось бы сдержать себя, но слепящие, как юпитеры, лампы делали нас похожими на боксеров на ринге, и нам ничего не оставалось, как сбросить халаты и поприветствовать толпу.

— Не знаю. Я об этом пока не думал.

— Но вы должны! Неужели вы совершенно лишены честолюбия?

— Почти. По крайней мере, сейчас.

— А знакомо ли оно вам вообще?

— Я всегда был слишком занят, чтобы задумываться над этим.

— Чем вы были заняты?

— Не рычите на меня. Я написал пять книг. Они имели известный успех, у меня есть какое-то имя.

— Почему, — уже перестав сдерживаться, торжествующе воскликнула Элен, — почему же какое-то?

— Потому что я неудачно начал, у меня нет университетского образования, я мало путешествовал и всем, что знаю, я обязан только самому себе. Но главное, я начал с любительской книжонки, где сделал три фактические ошибки и два неверных вывода. Этого мне по сей день не могут простить.

— Однако ваших знаний вполне достаточно, чтобы заняться чем-нибудь серьезным, не так ли?

— Перестаньте понукать меня. Когда я сочту нужным, я займусь поисками чего-нибудь другого, а возможно, не сделаю этого никогда.

— Вы просто-напросто малодушны, — категорически заключила Элен. — Мне все равно, что вы обо мне подумаете, но говорю вам: вы безвольный человек. Вы плыли по течению вслед за Хеленой, теперь готовы плыть за Чармиан.

— Что значит «плыть за Чармиан», объясните, пожалуйста?

— Вы так заняты ее делами, что у вас не хватает времени подумать о себе. Вы ничего не хотите делать для себя, потому что целиком поглощены трагедией Чармиан. Это служит для вас оправданием. Я убедилась в этом.

Я подозвал официанта и расплатился с ним.

— Вы обиделись? — спросила Элен.

— Нет.

Она улыбнулась. Лицо ее тут же стало нежным и добрым. Она, казалось, успокоилась и вздохнула с облегчением, как актриса, удачно сыгравшая роль и готовая снова стать сама собой.

— Да, я вас обидела. Либо надоела вам. В таком случае — простите. Единственное, что меня огорчает, это сознание, что, скажи я вам это другими словами, вы бы выслушали меня и не рассердились. Во всем виноват мой проклятый язык!